Страница 34 из 45
Дудаев ответил на все эти протесты роспуском парламента и силовым сокрушением оппозиции. В последовавшей борьбе были убиты несколько дюжин человек, а грозненская мэрия, штаб-квартира Гантамирова, была разрушена. Взамен парламента Дудаев назначил отобранные лично им совет старейшин («мехк-кхел»[47]) и «совет глав тейпов», а в 1994 году возродил Чеченский национальный конгресс в стремлении укрепить свою власть33. Начиная с этого момента Дудаев часто заявлял, что чеченский народ в 1991 году сделал «необратимый выбор» лидера – весьма четкий знак того, что у него вообще не было намерений сталкиваться с реальными выборами или сдать власть.
Оппозиция отступила в сельскую местность: Гантамиров – на свою домашнюю базу в Урус-Мартане к югу от Грозного, а оставшаяся часть оппозиции, державшаяся главным образом на политическом клане Доку Завгаева и бывшей советской верхушке, – в село Знаменское на северо-западе Чечни неподалеку от российско-чеченской границы. Эта территория перешла под власть России раньше, чем оставшаяся часть Чечни, причем при царском режиме сюда были переселены чеченские противники Шамиля, которые сформировали на этой территории определенную пророссийскую традицию.
Следует отметить, что в это время чеченская оппозиция, похоже, не получала открытой военной поддержки от России или хотя бы значительных скрытых военных поставок, поскольку во время столкновений в Грозном оппозиция не использовала тяжелого вооружения. Вероятно, России не удалось воспользоваться этой возможностью для попытки сломить Дудаева попросту потому, что по мере того, как борьба с Верховным Советом в Москве шла к своей кульминации, причем на кону стояло выживание ельцинской администрации, крупные чиновники не проявляли никакого внимания к тому, что представлялось им глубоко периферийным вопросом.
Однако нет причин сомневаться в том, что с самого начала оппозиция действительно получала определенные стимулы со стороны России. В Надтеречном районе в июне 1994 года было основано чеченское временное правительство под руководством бывшего милицейского офицера и протеже Завгаева Умара Автурханова, которое получило российскую поддержку оружием и деньгами. Последнее обстоятельство позволило ему консолидировать контроль над территорией Надтеречного района благодаря выплате зарплат и жалований его жителям.
Однако в понимании многих других чеченцев (включая многих из тех, кто не поддерживал Дудаева) получение лидерами временного правительства помощи от России лишь подтверждало их репутацию предателей и российских марионеток. Значительная часть ведущих чеченских оппонентов Дудаеву, включая Сосламбекова, отказались иметь с ними что-либо общее. Других же чеченцев, у которых оставались сомнения, идти ли им в оппозицию, роль России, возможно, убедила в том, чтобы дальше поддерживать своего президента. В число колеблющихся (такие слухи ходили в то время) входил даже Шамиль Басаев, вернувшийся в Чечню после абхазской победы в октябре 1993 года. И если в начале 1994 года даже такой абсолютно убежденный националист, как Басаев, и впрямь разочаровался в Дудаеве и колебался, это тем более наводит на мысль, что если бы ельцинская администрация была готова сыграть на выжидание, она бы избавилась от своего жупела довольно скоро.
Дудаевский режим
Отсутствие реального чеченского государства при Дудаеве стало очевидным по приготовлениям его правительства к войне – точнее, по их отсутствию, поскольку, хотя дудаевский режим и разрабатывал некоторые довольно детальные военные планы, в то же время не предпринималось серьезных попыток ни мобилизовать, ни защитить гражданское население. Конечно, впоследствии десятки тысяч чеченцев, включая некоторых женщин в качестве медсестер и бойцов, в тот или иной момент действительно отправлялись воевать за Чечню, но произошло это в результате спонтанного выступления чеченского общества, а не действий со стороны «государства».
«Правительственный план, как накормить население и эвакуировать детей, если армия начнет осаду? Я не знаю о чём-то подобном, но если президент Дудаев так сказал, тогда это, конечно, правда», – заявил один чиновник в начале декабря 1994 года, сидя в своем пустом кабинете в администрации Центрального района Грозного, и зимние сумерки сгущались за его грязным окном. «В любом случае, это неважно, – продолжил он. – Мы, чеченцы, настолько великий, настолько уникальный народ, что сможем прокормить себя, что бы ни случилось. Моя ответственность? Что ты имеешь в виду под моей ответственностью? Я здесь, в своем кабинете, так? Неужели ты думаешь, что я не пойду воевать до конца, чтобы защитить свою страну?» Сказав это, он громко отрыгнул, издав в нашем направлении запах водки, и подцепил своими грязными пальцами сероватый кусок мяса из стеклянной вазочки, стоявшей у него на коленях. Этот кусок он скормил своему коту – грязному, но вполне довольно выглядевшему животному, которое зевнуло и пошло обратно, чтобы растянуться возле электрообогревателя. Спустя две недели российский бронированный натиск по Первомайскому шоссе завяз в крови в двух сотнях метров от руин этого здания.
Главным образом из-за людей, похожих на этого чиновника, многие из моих коллег не очень высоко оценивали способность дудаевского режима остановить подобное российское нападение. Другой причиной была сама природа дудаевской «президентской гвардии», которая в схватках с оппозицией 1994 года оказалась единственной силой, действительно готовой сражаться за Дудаева против других чеченцев. Я часто разговаривал с этими людьми, бродившими вокруг президентского дворца, и некоторые из них не скрывали того факта, что раньше они были преступниками в России – более того, это было поводом для гордости. Мансур Кайсаров, бывший сержант советской армии, а затем «торговец» в России, на мой вопрос о том, как им платят в Чечне, ответил с усмешкой: «Аллах дает».
В конце января 1995 года, во время моей поездки по западной части Чечни вместе с Дэвидом Филиповым из The Boston Globe, мы дважды за один день встретились с представителями дудаевской тайной полиции (ДГБ). Первый раз это случилось в селе Ачхой-Мартан, которое удерживали сепаратисты, но там же проявляла значительную активность и пророссийская оппозиция. С согласия главврача местной больницы мы пошли познакомиться с двумя русскими пленными, которые там находились. Но на пути у нас встали два человека из ДГБ в изрядно поношенной одежде, один с лицом громилы, а другой низкорослый и худой, демонстрировавший игривое высокомерие. «Можете идти к начальнику, к черту или куда хотите. Я здесь власть», – сказал он. Медсестра прошептала мне:
«Здесь действует оппозиция. Никто не знает, у кого что на уме. Сегодня, похоже, единственный выбор для чеченцев – это воевать друг с другом или молча стоять в стороне… Эти люди приехали сюда вчера и начали наводить свои порядки. Они нам даже не представились. Мы не знаем, кто они такие и кто их уполномочил, но знаем, что они опасны. Они говорили с главврачом, и теперь он очень испуган».
На следующий день мы беседовали с мирными чеченцами в селе Серноводское, когда рядом с нами возник темно-лиловый БМВ – поразительное зрелище в этом зимнем пейзаже на фоне заснеженных полей и однообразных серых и коричневых зданий с местным населением в неказистой темной рабочей одежде. Из машины вылез еще один агент ДГБ, наподобие ковбоя из Лас-Вегаса, ростом пять футов четыре дюйма, в кожаном пиджаке и заостренных ковбойских ботинках с маленькими серебряными звездами, с толстой золотой цепью на шее и еще одной цепью вокруг запястья, огромным золотым кольцом с серебряной печаткой – стандартная экипировка второсортного российского мафиози, наряду с привычно заткнутым за пояс большим автоматическим пистолетом – ив этом виде он проехал через два российских блокпоста! Он отрывисто поговорил с местными, и они рассеялись: «Потому что у них нет права разговаривать с вами без разрешения чеченского правительства». Он сказал, что его зовут Рустам и что он сражался с афганскими моджахедами, прежде чем поехать в Москву – «работать бандитом», как он гордо выразился. «Я и сейчас бандит, но я бандит за свою страну!» Когда он уехал, наш чеченский водитель разразился гневом: «Этот недоросток, эта шлюха – если он и был в Афганистане, то только чтобы покупать наркотики. Пожалуйста, не думайте, что такие люди – это вся Чечня».
47
Мехк-кхел – высший законосовещательный орган у вайнахских народов, призванный решать наиболее важные вопросы и выступавший высшим судом. Название буквально переводится как «суд страны».