1812: Репетиция

– Да из наших, из костромских.

– Уж не Сергея ли Павловича сынок? – наморщил лоб Соловьев. – Да нет, не может быть, тот еще пацаненок. Я когда в отпуске был, заехал к ним по соседству с визитом, так он от меня не отходил, то дай ему саблю в руках подержать, то шнуры на ментике пощупать.

– Да ты когда в отпуске-то был?

– Ох, давно. И правда – бежит время.

– Бежит, – согласился Кармазин. – А смены все нет. И судя по всему, не будет. Уваров – это не смена. Куковать нам здесь с тобой до последнего. А это что за шпак? – нарочито громко спросил он.

Кармазин соизволил, наконец, обратить внимание на Шулепина. Штатских он вообще недолюбливал, как всякий военный человек, а этот и вовсе ему не понравился. Чем, Кармазин разбираться не стал, не понравился – и все тут, больно важничает, вот встал демонстративно спиной к ним, ни за кого их держит.

– Да ехал оттуда, – Соловьев махнул рукой на запад, – со мной разговаривать не захотел, стал требовать более высокого начальства.

– Да кто он такой, чтобы требовать?

– Кто ж его знает, если он разговаривать не желает?

– На войне требовать имеют право только военные, а штатские должны подчиняться и отвечать. Что вообще здесь делает штатский?

– Вот и мне невдомек. Может, он шпиён?

– Чей?

– Наш.

– У нас нет шпиёнов, – сказал Кармазин, подделываясь под выговор Соловьева. – А если бы и были, то что делать нашему шпиёну в расположении наших войск?

– Верно! Ну, тогда французский, – заключил Соловьев.

Кармазин во все время разговора наблюдал за неизвестным. Тот сохранял полнейшее спокойствие. Нет, не так, полнейшее спокойствие сохраняли люди, симпатичные Кармазину, этот же держался с вызывающим безразличием, можно даже сказать, излучал пренебрежение.

– Со шпиёнами у нас разговор короткий, – сказал Кармазин, повышая голос, – как и с мародерами.

Спина неизвестного даже не дрогнула. Более того, он неприметно сдержал своих спутников. Блеснувшие в проеме двери кареты дула двух пистолетов тут же исчезли. А возница, одним движением распахнувший полы дохи и положивший руку за рукоять палаша, запахнулся и вновь принял расслабленную позу.

– Не сомневаюсь, что вы не совершите этот опрометчивый поступок, корнет Кармазин, – сказал неизвестный, не поворачивая головы.

Последние слова Шулепин нарочно подчеркнул, посылая Кармазину вполне ясный, как ему казалось, сигнал: мне о тебе, голубчик, все известно. Но тут Шулепин просчитался, после сегодняшних арьергардных боев Кармазину было не до разгадок тонких намеков, в прямом обращении к нему он увидел не намек, а явнее желание унизить его достоинство, его – командира арьергарда! Он вспылил. Неизвестно, что из всего это вышло бы, если бы не появление Маркóва.

– Командующий прислал с инспекцией, – сказал он, опуская приветствия и пресекая вопросы. – Сильно раздражен количеством отставших. Требует четкого ответа, когда закончится этот исход.

– Когда доползут, тогда и закончится, – пожал плечами Кармазин.

– От нас сие не зависит, – заметил Соловьев и тут же обратился к молодому гусару: – Привет, соседушка! Едва узнал! Эка вымахал! Орел! Настоящий гусар! За такую встречу и водки выпить не грех.

– Хорошо устроились, – Маркóв скосил глаза на бочонок с водкой.

– Пехота отбила у французов, а Соловьев у пехоты. Перепились, черти! – ответил Кармазин.

– Знаем уже. Весь лагерь только об этом и говорит, кто со смехом, кто с завистью. Командующий в ярости мечется по лагерю, я по неосторожности попался ему на глаза и тут же был послан с инспекцией сюда.

– По какому лагерю? – удивился Кармазин. – Я думал, вы на перинах по домам нежитесь.

– Куда там! Город не открыл ворота. Пришлось ставить шалаши и палатки в чистом поле. Да в предместье заняли несколько домов для командующего и штаба, – тут Маркóв резко повернулся и обратился к Шулепину: – А вы, милостивый государь, не имею чести знать, что здесь делаете?

– Его Соловьев перехватил на лесной дороге, – вмешался Кармазин, – следовал со стороны Варшавы, от Бонапарта, мы так полагаем, что шпиён, до разговоров и объяснений не снисходит.

– Следую действительно из Варшавы, – с неожиданной словоохотливостью сказал Шулепин, глядя прямо в глаза Маркóву, – имею важнейшие сведения для главнокомандующего, генерала от кавалерии графа Беннигсена, сведения, имеющие решительное значение для судьбы всей нашей армии, в том числе и вашей, господин гвардии поручик Маркóфф.

В отличие от Кармазина, Маркóв сигнал воспринял, удивленно поднял левую бровь. Шулепин в ответ раздвинул губы в мимолетной улыбке и слегка кивнул головой.

– Дозволительно ли мне узнать, что это за сведения? – осторожно спросил Маркóв.

– Вам – конечно. Две недели назад император вместе с гвардией покинул Варшаву и выступил в поход в направлении Немана.

Кармазин при этом сообщении недоуменно затряс головой. При чем здесь Варшава? Император в Петербурге, по крайней мере, был там до последнего времени. В Варшаве – изурпатор, Бонапарт. Маркóв тоже ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь рисковал величать Бонапарта вслух императором, у незнакомца же титул слетел с уст непринужденно, как нечто само собой разумеющееся и привычное. Из посольских, заключил Маркóв, высокого ранга. Но все это были мелочи по сравнению с услышанной новостью, последствия которой он оценил мгновенно – грядет большое сражение! Заметив, как посерьезнело лицо гвардии поручика, Шулепин удовлетворенно улыбнулся и продолжил:

– Желаете знать детали? Стратегические планы, перечень полков, направления их движения?

– Полагаю, что эти сведения представляют гораздо больший интерес для главнокомандующего, – сказал Маркóв. – Позвольте проводить вас в ставку командующего авангардом, генерал-майора князя Багратиона.

– Благодарю, гвардии поручик. Вы быстро и верно схватываете суть дела, я не премину сообщить об этом Петру Ивановичу. О вас я тоже не забуду, корнет, – повернулся Шулепин к Кармазину, – и о вашем давнем друге, штабс-ротмистре Соловьеве. Смена прибудет незамедлительно, я распоряжусь. Негоже, когда такие удальцы занимаются подсчетом заблудившихся баранов.

– Я не нуждаюсь в вашей протекции. Моему непосредственному начальству виднее, где и для чего меня использовать, – довольно резко ответил Кармазин. Этот шпак посмел обозвать доблестных, измученных долгим переходом солдат баранами! А Маркóв с ним еще политесы разводит!

– Горяч! – сказал с улыбкой Шулепин Маркóву, показывая глазами на Кармазина.

– Если уж на вас напала охота к добрым делам, – взвился тот, – так лучше девушек подвезите до лагеря, они проделали вместе с солдатами сорок верст пешком и совсем выбились из сил. Зизи, Лили, Мими! – гаркнул Кармазин.

Зизи с Лили появились незамедлительно, немного хмельные, за ними, чуть позже, Мими, безуспешно пытавшаяся оправить на бегу задранную юбку. «Очень хорошо!» – с мрачным удовлетворением подумал Кармазин. Он и мысли не допускал, что этот противный шпак возьмет девушек с собой. Нет, штатские, конечно, гулящих девок не чурались и, случалось, сажали их в кареты и экипажи, для дела. Но чтобы без дела! Это означало признать их равными себе, что, как ни крути, есть унижение собственного достоинства. Кармазин, если честно, не посадил бы. При всем добром отношении к этим девушкам были вещи, которые он не мог преступить. Например, он не дозволял им даже прикасаться к своему оружию, к телу – сколько угодно, и так, и эдак, а к оружию – ни-ни. Оружие после этого он считал оскверненным, хоть выбрасывай. Некоторые и выбрасывали. С другой стороны, пусть шпак попробует отказать при такой постановке вопроса. Гусары возмущенно загудят и заулюлюкают, да и девки, тем более хмельные, найдут, что ему сказать. Кармазин примерил некоторые их сочные эпитеты к шпаку и повеселел, жаль, нельзя самому сказать, язык не повернется при подчиненных и дамах.

Шулепин наблюдал за Кармазиным с легкой усмешкой – шалишь!

– Конечно-конечно, – сказал он, сделал несколько шагов к карете, коротко бросил в проем двери: – Пришибеев, на козлы, – галантно повел рукой: – Девушки, прошу!