Зеркало для героев

Сапсан долго смотрел ей вслед. Вот и всё, с горечью думал он. Новые времена настали не для него. С перебитыми крыльями ему не добраться ни до ничьих земель, ни до моря. Три последних месяца он прожил по ошибке. Опустив голову, Сапсан медленно побрёл вниз по склону, туда, где ярился на донных камнях стремительный горный ручей. На берегу встал на колени, до ломоты в зубах лакал ледяную чистую воду. Поднялся, безучастно посмотрел вниз. Где-то там ручей расширялся, набирал мощь и превращался в полноводную реку. Сапсан не знал, что вверх по этой реке уже спешат в предгорья два десятка акулыциц.

♀ Русалочка

Ольга Рэйн

Царица умирала. Её огромное тело уже не двигалось, остановившиеся синие глаза смотрели далеко вверх, туда, где поверхность океана пронзали солнечные лучи. Подданные Царицы подплывали, прижимались трепещущими губами к перепонкам её рук, к обмякшим плечам, к бессильно повисшим плавникам. Разбирали на пряди длинные зелёные волосы, нежно прикасались к едва движущимся жабрам. Прощались.

Глаза многих были красны от горя – Царицу любили, она была очень сильной, сильнее тех, что были до нее. Она укрепила Скалу, возвела загоны для рыбы, помогла поднять из бездны множество вещей из канувшего города Ремисэ – артефакты, оружие и машины. Сейчас ими занимались ученые. Одни пытались разобраться, другие – вспомнить. И она оставляла двенадцать Детей – столько не удавалось ни одной Царице уже много десятков лет.

В старых легендах Детей было всегда много, каждый год десятки юных голосов звенели среди белых стен, молодые плавники рассекали воду просторных улиц, звучал смех, много смеха. Юные смеются легко, радуются себе, миру, друг другу. Смех, радость и любопытство закручиваются солнечными водоворотами, и тёплыми течениями несут весь народ в будущее, туда, где все они будут лучше, свободнее, сильнее. Легенды канули в бездну вместе с молодым смехом, великими городами, чудесными подвигами, силой и будущим.

Миима, Плывущие, были старым народом. Царицы стали слабы, они не могли поправить изменившуюся планету. Они перестали оставлять достаточно Детей. Плывущие еще длились, но из года в год усиливалось ощущение поражения, выцветания красок, истончения расы. Несколько тысяч жили в осколках цивилизации, построенной миллионами.

Но каждые три года одна девочка по-прежнему становилась Царицей, обменивая собственное бессмертие на силу для своего народа. И всегда находился мужчина, готовый слиться с нею, породить Детей и умереть, чтобы продолжить Миима, стрелой из гарпуна выстрелить собою в будущее. Пока они были, были и Плывущие.

И была надежда.

Дерке сидела на слишком большой для нее стулке, выточенной из коралла. Синего, как глаза ее умирающей матери.

– Ей еще больно? – спросил Оанес, Великий Везир, Первый из Семи.

– Нет, – сказала Дерке. – Ей уже хорошо. Спокойно. Она нами довольна. Особенно мной.

Оанес кивнул, погладил девочку по длинным темно-красным волосам, задержал в пальцах шелковые пряди.

– Конечно, тобой. Таких, как ты, я много лет не видел. Такие, как ты, были давно, до Сдвига. Удивительно, что в наши угасающие времена ей и твоему отцу удалось подумать такую, как ты.

Он надавил на какие-то выпуклости на предмете, который держал в руках. Тот щелкнул, засветился зеленым, начал раскладываться в замысловатой формы широкую трубку.

– Это древний прибор для чтения небосвода, – объяснил он девочке. – Мы все поднимемся на поверхность и простимся с Царицей. Будет ночь и будут звёзды.

– Что такое звёзды? – спросила Дерке.

Оанес сложил трубу.

– Солнца других миров, – сказал он. – Если ты закроешь глаза и о них подумаешь, то вспомнишь и поймешь.

Дерке послушно закрыла глаза. Ничего не происходило. Было темно и спокойно, так же, как до того, как толчок изнутри «пора!» заставил ее тело выгнуться, забиться, разорвать тесную кожистую оболочку икринки.

– Не помню звёзд, – сказала она, открывая глаза и потирая живот там, где ещё вчера был тёплый тугой жгут пуповины. – Помню темноту, тепло, любовь мамы, шёпот отца. И голоса. Нам пели. И ты пел.

Оанес усмехнулся.

– Да, у меня очень запоминающийся голос. Каждый раз, когда я пою среди людей, они бросают в меня различные предметы. Иногда попадают. По своей воле я бы не стал вас так терзать, но это обязанность Везиров – петь нерожденным Детям. Они обычно туго спеленуты в икринках и ничем в меня бросить не могут.

Дерке рассмеялась.

– Я помню, мне нравились твои песни. Спой мне. Я не уплыву и не буду в тебя ничем бросать… даже этими непонятными предметами…

Она подняла прозрачный диск размером с ее руку. Чем дольше она его держала, тем больше ей казалось, что она вот-вот поймёт, что он такое и что с ним можно делать.

– Свет! – сказала Дерке, дважды сжимая диск. Он засветился мягким белым сиянием, сначала слабым, потом все ярче, и вот уже вся пещера заполнилась им, девочка видела каждую деталь цветных мозаик на потолке, связки книг на стенах, радостное удивление на прекрасном лице Оанеса, его губы, все еще изогнутые в мелодии. Дерке знала – он сам сочинил эту песню. Только что, для нее.

– Сколько тебе лет? – спросила она тихо.

– Сто семьдесят девять, – ответил он.

– А сколько живут Царицы?

– Три года, Дерке. Всего три года.

– А если я не стану Царицей? И никто не станет?

Оанес вздохнул и отвернулся к окну.

– Тогда никто не умрет. Но никто и не родится. Никогда. Мы все будем жить долго-долго. Но без будущего. Пока нас не станет. Мы будем погребены в обвалах наших руин, побеждены в схватках с животными, раздавлены бесцельностью жизни, которая может только длиться, но никогда не сможет продолжиться.

Он повернулся к девочке. Глаза его были красными.

– Не обязательно это будешь ты, – сказал он. – У тебя семеро сестер…

Дерке смотрела ему в лицо, но слушала не его.

– Мама готова, – сказала она. – Нам пора.

Процессия медленно двигалась вверх сквозь темную воду. Тело Царицы было огромным и тяжёлым, двигаться сама она уже не могла. Сотни Плывущих тянули её к поверхности в ритуальной сети, сплетенной из мягких трав. Еще несколько сотен, вооруженные, охраняли процессию – сверху, снизу и кольцом. Прежде, чем отправиться в путь, Оанес приказал пересмотреть тюки с артефактами, выбрать все световые диски, раздать их воинам и научить ими пользоваться.

То здесь, то там из руки воина бил луч белого света, выхватывая из темноты оскаленную гигантскую морду кровавого олфина, или щупальца скуда, или пасть окулы в кольце невероятно мерзких черных круглых глаз. Воины дергали копьями, пару раз стреляли, но в целом яркого света было достаточно, хищники испуганно ретировались.

Дерке плыла впереди вместе с остальными Детьми. Они не разговаривали между собой – каждый из них был занят разговором с Мамой. Последние слова, любовь, напутствие.

Царицы не уходят насовсем. Её тело, истраченное на Детей, изъеденное Силой, будет колыхаться на поверхности, ожидая восхода. Когда взойдёт солнце, оно превратится в кроваво-красную пену океана. Мама растворится в мире, вольётся в Океан, останется его частью. Но океан огромен, он куда больше мамы, её станет не слышно.

– Любимая моя, – шептала мама в голове Дерке. – Ты – это самое лучшее, самое великое, что мне удалось сделать за всю жизнь. Ты – наше последнее творение, младшая дочь, морская Царевна. Ты – наш последний, отчаянный рывок в будущее, мой и вашего отца. Я не могу сказать тебе, как туда попасть, не могу показать дорогу. Могу лишь сказать, что у тебя достанет силы пройти по любой. Если ты станешь Царицей – ты будешь великой царицей. Если ты станешь везирой, охотницей, охранительницей, ткачихой – кем угодно, ты будешь велика и прекрасна. Проживешь ли ты сто тысяч лет или умрешь завтра от укуса морены – ты уже была, уже осветила собою наш народ, уже оставила след. Следуй своему сердцу. Я ухожу, вот уже совсем ухожу, я растворяюсь в мире, а вместе со мной – моя любовь. Мир огромен, и моя любовь к тебе станет его частью. Мир любит тебя, Дерке. Помни об этом. Помни…