Страница 3 из 8
– Как же мне уже осточертели каждодневные вопли всяких придурков! А тебе, Камешек? Тоже? – поинтересовался Марк у серого булыжника, стоявшего на книжной полке и как бы заменявшего собаку или кошку. Отличный гранитный собеседник, никогда не перебивающий, не возражающий и со всем молча соглашающийся, согласился со своим хозяином и на сей раз.
Крики с улицы тем временем все продолжали доноситься, и никто из кричавших не желал уступить. Тогда тот, что побогаче, достал из багажника бейсбольную биту, а тот, что поопытнее – совковую лопату. Они, как первобытные дикари, приняв поистине воинственные позы, уставились друг на друга, после чего, медленно переставляя ноги, пошли по кругу, и каждый из них не сводил глаз с соперника. Смешное, забавное, глупое и бессмысленное зрелище! Два неандертальца, окруженные каменными высотками, ходили кругами, побрякивая оружием в руках.
– Скопище тупиц! – плюнув из окна, Марк оглядел соседние дома, обступившие плотным кольцом его собственную панельку.
Сотни пыльных стекол в ответ поглядели на него. Сотни стекол, за которыми скрывались квартиры-клетки, квартиры-гробы. Квартиры, в которых говорили о пустом, делали пустое и думали о пустом. Квартиры, в которых жили пустые люди. Вот на балкон дома напротив выползла хрычовка, облаченная в глубокий неглиже. Она закурила и уставилась на Марка. Она пожирала его глазами, изрыгивая густой дым изо рта. Старая уродливая женщина, насквозь пропитавшаяся табаком и спиртом. От ее пристального взора Марку стало как-то не по себе, и он перевел взгляд вниз на тех, что барагозили по поводу стоянки. К ним присоединились еще четверо новеньких: трое тоже кричали, а четвертый снимал происходящее на камеру. Открытое безумие! В какой-то момент один из споривших пообещал проткнуть колеса чужой машины, на что незамедлительно получил ответную угрозу, которой Марк, к сожалению, не смог расслышать, поскольку в соседнем дворе заревели большие бульдозеры. Там с утра до вечера шла непрекращающаяся стройка очередного торгового центра. Перепалка мужчин закончилась так же стремительно, как и началась ранее. Марк еще раз плюнул и, чтобы не слышать панельных шумов, закрыл окно. Затем он прошел вглубь комнаты, разминая затекшую за ночь шею, пододвинул к столу стул и сел на него.
«Пора браться за дело».
Он достал блокнот, открыл первую страницу и принялся писать: «Толстяк. Цель номер один. Я отомщу за отца! Отомщу за всех отцов и матерей, сгнивших на твоем чертовом заводе. Ты, толстосум, ответишь за каждую буханку хлеба, отнятую у бедняка. Ты будешь лежать в луже собственной крови и захлебываться, а я буду стрелять, стрелять, стрелять, не переставая».
Дописав предложение, Марк остановился. Мысль вдруг просто перестала идти. В голове установилась тревожная тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Это как затишье перед бурей, и он, зная об этом, напряг все свои внутренние силы в ожидании худшего. Худшее не заставило себя долго ждать, и спустя миг раздался удар по батарее. Сердце Марка тотчас забилось с удвоенной скоростью, а внезапно ожившие мысли залаяли одна громче другой. Ситуацию срочно следовало брать под свой контроль, пока дело не стало совсем худо, и тогда он снял с книжной полки Камень, положил его на стол рядом с собой и принялся легонько постукивать по нему письменной ручкой. Это ему хоть как-то помогало в борьбе с мерзкой Девчонкой. Так тревога скорее отступала, и мысли скорее очищались от мрачной скверны. Очень скоро батарея замолкла, и тогда Марк, отстоявший свою психическую свободу в непростой и невидимой глазу обычного человека битве, принялся рассуждать вслух.
– Толстяк – директор металлургического завода. Завод расположен в Бедняцком Квартале, но сам Толстяк там, я уверен, практически никогда не бывает. Он наверняка все время сидит в офисе в центре города, откуда и ведет все свои дела. Там я его и застану. Надо будет к нему…
Дальнейшие размышления прервал внезапно зазвонивший телефон. Марк вздрогнул, затем захлопнул блокнот и поспешил в коридор, чтобы ответить на звонок.
«Вдруг это Макс по поводу оружия», – подумал он, поднимая трубку.
– Алло.
– Привет. Это Генри.
– Привет, Генри. Я тебя узнал. Как ты поживаешь, братишка? – радостно поприветствовал брата Марк.
– Хорошо… да, хорошо… у меня все хорошо…
– Рад слышать, что у тебя все в порядке. А у твоих друзей как?
– Хорошо… у них тоже, как и у меня, хорошо…
– Славно.
– Ты завтра навестишь меня? Врачи разрешили тебе приехать.
– Конечно! Обязательно!
– Хорошо… это очень хорошо… я буду тебя ждать, Марк. Пока.
– До завтра, Генри. Я обязательно к тебе заеду!
6
Марк приближался к дому скорби, в котором содержался его брат и другие вылущенные люди, затерявшиеся в пространстве и времени. Палая листва шумела под ногами, ветви черных деревьев качались на ветру, моросил мелкий дождь. Здание психлечебницы, издали кажущееся зловещим и мрачным, нагоняло тоску. Скорее всего, такое настроение отчасти складывалось из-за отвратительной осенней погоды, которая, в принципе, на что угодно может наложить свой скорбный отпечаток и превратить желтое в серое, красное в серое, голубое в серое. Одним словом обесцветить и лишить жизни даже самый прекрасный пейзаж. Марк остановился перед воротами и еще раз осмотрел здание. Три этажа, красный кирпич, решетки на окнах – скорбный дом. Тут обитали самые разные люди. Несчастные и очень несчастные. Какие-то из них о своем несчастье даже не догадывались, и это в некотором роде было их спасением. Они не понимали, что чего-то лишены. Они не понимали, что должны пребывать в вечном отчаянии. Например, как пациентка по фамилии Куз., пятнадцать лет назад потерявшая мужа и годовалую дочку в результате несчастного случая, после чего утратившая всю память. Помимо того, что она потеряла все воспоминания, ее мозг перестал еще и фиксировать любую новую информацию, поступающую извне, так что каждый день она рождалась заново, даже не догадываясь о том, что число подобных рождений давно уж перевалило за тысячу. Она всегда пробуждалась с улыбкой на лице просто потому, что не могла запомнить, что по «долгу службы» обязана просыпаться с тоскливой мрачной физиономией. Она ничего не могла запомнить. Она не узнавала медсестер, заходивших к ней утром в палату, не узнавала врача, не признавала собственное отражение в зеркале, свою постель, в которой себя обнаруживала, свои тапочки под кроватью. Стертая память являлась ее спасительным кругом, так что кровавым призракам из прошлого было никак до нее не добраться.
«Память о прошлом – проклятие», – подумал тогда Марк, перешагивая порог лечебницы. – «Если бы мой брат подобно другим пациентам тоже мог позабыть тот злополучный день».
Зайдя внутрь, он сразу направился к стойке регистрации, где в белом халате и чепчике сидела пергидрольная девушка.
– Здравствуйте, – поздоровался с ней Марк. – Я пришел к брату…
– О, это вы! Здравствуйте. Давненько вы нас не навещали.
– Дела…
– Понимаю…
– Я пройду?
– Минутку… – зазвонил телефон, и медсестра подняла трубку, произнеся дежурную фразу, которой отвечала на все входящие звонки. Она выслушала вопрос, уточнила какой-то момент, после чего перевела звонок на другую линию. Затем положила трубку и вновь обратилась к Марку. – У вашего брата теперь новый врач.
– Вот как?
– Да, Орлов Георгий Петрович. Он просил, что если придет кто-нибудь из родственников Генри, чтобы зашли к нему. Он бы хотел побеседовать.
– Без проблем.
– Его кабинет на втором этаже в конце коридора. Я ему сейчас наберу, предупрежу, что вы поднимаетесь.
– Георгий Петрович? – переспросил Марк.
– Да, – подтвердили губы, открытые улыбкой.
– Спасибо.
– Да не за что.
Марк прошел через коридор мимо приоткрытых дверей, из-за которых доносился телевизионный шум – некоторым пациентам разрешалось смотреть телевизор. По клочкам фраз, долетевшим до его слуха, он понял, что психически больные смотрят утреннюю программу новостей. Пациенты громко смеялись и что-то бурно обсуждали между собой, при этом совершенно не споря и, похоже, во всем соглашаясь друг с другом. В оценке утреннего «шоу» они были единодушны и единогласны – это смешно. Смешно до слез. Смешно до коликов в животе.