Страница 3 из 7
Птица-жертва застучала беспомощно крыльями, вся распласталась по земле и затрепыхалась.
И тут молодой тынар настиг её, все четыре когтя левой лапы разом вонзились в мякоть, задний коготь правой уже очерчивал в воздухе дугу, чтобы полоснуть жертву под горлом, но… не вышло.
Задний этот коготь её зацепился за что-то, за какое-то препятствие.
Внутреннее чутьё подсказывало, это делается просто.
Задний коготь легко разорвёт живую ткань, нанося глубокую, смертельную рану.
На деле было не так.
Подобной осечки не должно было случиться!
Поэтому молодой тынар не испугался.
Нет, он изготовился тут же взлететь – подальше от этого странного места… в небе безопасно, оттуда можно и осмотреться.
Он рванулся, но что-то мешало ему взлететь, что-то держало его за крылья.
А тут ещё эта незнакомка, похожая на самку фазана, стараясь вырваться, протащила его, распластанная, чуть вперёд, и вдруг с двух сторон сверху упали два столбика, и густая мягкая сеть накрыла обеих птиц.
Как жаль, что не смог он полоснуть задним когтём эту глупую самку.
Но все равно отпускать её он не собирался.
Будет держать одной лапой до тех пор, пока не добьёт…
Но, когда их обоих опутала сеть, соколёнок, почуяв опасность – замер.
Что это такое?
Бывало ли у соколов когда-нибудь так, чтобы поверх крыльев по всему телу будто налипло что-то, и столь большое, чужеродное?
Хотел было взметнуться вверх, но запутавшиеся в сети крылья не слушались его, тогда, весь прижавшись к земле, он притих.
Молодой тынар несколько раз оторвался от земли.
Каждый раз вслед за ним поднималось множество мелких ниточек, и даже большая сухая палка.
Этот груз оказался уже не под силу соколику.
Охотник свалился наземь, потеряв несколько мелких перьев.
Он снова рванулся, пытаясь взлететь.
Но неожиданно метнулась в сторону самка в его когтях и опять поволокла его за собой по траве.
Молодому соколу почудилось, что всему виной эта глупая птица, похожая на самку фазана.
Если её отпустить, он, может, станет свободным?
Сделав усилие над собой, он даже хотел было разжать левую лапу, но не смог преодолеть себя.
По закону ловчих птиц – этого делать нельзя!
Схваченную добычу, умри, но удержи в своих лапах.
Пусть даже её у тебя будут вырывать вместе с когтями и цевкой.
Сокол должен побеждать или умереть!
Согласиться же на поражение могут только не соколы.
Так и держал он левой лапой добычу, хотя незнакомая птица беспрестанно билась, металась из стороны в сторону, истошно кричала, пока последние силы не оставили её.
Но и молодой тынар, хотя и успокоился немного, вновь и вновь рвался в небо!
Мягкая сеть сковала крылья, раскрыв их веером, выставив их на лёгком ветерке.
Теперь он ни сложить их, ни взмахнуть ими не мог.
А стоило ему потянуть одну тоненькую верёвочку – она зацепилась за средний коготь правой лапы, как мягкие ниточки превратились в острые длинные прутья, которые надавили ему на спину столь крепко, что от острой боли он был вынужден сразу же расслабить коготь, вернуть нить в прежнее положение.
А какими слабенькими, будто паутина, казались ему с воздуха эти ниточки да верёвочки!
Одна из них прошлась прямо поперёк клюва.
Тут соколик приоткрыл клюв и попробовал перекусить её.
Невозможно было разорвать её.
Он даже не смог вытолкнуть обратно загадочную нить, которая так и осталась в клюве, щекоча кончик языка.
Такая же ниточка оказалась под левым глазом; он стал усиленно моргать и вдруг почувствовал, как она прикоснулась к плёнке глаза и вызвала пронзительную боль.
Ещё и ещё пробовал он освободиться, пока, обессиленный, не застыл распростёртый на земле, ко всему уже безучастный…
2
Лесник Кончой соскочил с седла, небрежно накинул конец повода на штакетину забора.
Лошадь все равно никуда не отойдёт, свой двор знает.
Из калитки навстречу хозяину выбежал пёс – тайган3.
Легким движением ноги Кончой отстранил собаку, мягко, он всё делал мягко.
Надо будет сказать старой, пусть накормит тайгана.
А он малость отдохнёт, пока спадёт жара.
На сеть пойдёт к вечеру.
Да, целую неделю Кончой, охотится за молодым соколом, он выставляет на открытых местах в мелколесье – сегодня здесь, завтра там – силки.
В четверг вот, высвободив лапки из верёвочек, убежала в лес единственная приманка, которая была у Кончоя – перепёлка.
Замены порядочной сразу не нашлось.
Привязал вот – смех, да и только! – свою рябую курицу.
Старая так посоветовала: курица повадилась нести яйца на соседнем огороде, да и вообще была какая-то невзрачная, глаз не радовала.
С того четверга Кончой пригляделся к рябой в силках – ничего, трепыхается как надо.
Мягко и смирно идёт за Кончоем по пятам верный пёс.
Но хозяин не обернулся к нему, вошёл в дверь.
И всё равно рад тайган, хоть и остался у порога.
Хозяин не кличет, значит, стой.
В понимании тайгана, главный в доме – хозяин.
Разве не по его слову собаку кормят?
А кто ведёт тайгана охотиться?
И сердце собаки, словно воробушек крыльями, трепещет, когда удастся перехватить взгляд хозяина.
О, тогда стоит услышать обращённый к нему приказ!..
Или обрадуется чему-то хозяин, громко захохочет – тайган, в добром или худом был до этого настроении, бросается вперёд во всю прыть, и ему тут же становится радостно.
И тогда подкрученный под брюхо собачий хвост сразу задирается лихим крючком вверх.
Ходи веселей вместе с весёлым хозяином!
Жаль, конечно, что таким вот весёлым хозяин редко бывает.
Тайган многое дал бы, чтобы продлить хорошие минуты Кончоя…
Вот и сегодня – явно не в духе хозяин.
Сколько ни махал ему хвостом, ни разу не взглянул…
Значит, верному псу можно вернуться обратно.
Приятно на солнцепёке: снизу, под брюхом, земля прохладна, чуть нагрета шерстью.
На охоту, видать, не пойдут.
Ну да ладно, отдыхать всегда приятно.
Хозяин всего живого, светло-белое солнце с одинаковой полуденной силой озаряло поверхность земли, и правую, и левую её стороны.
Бесчисленные лучи, сливаясь в сплошной поток тепла и света, низвергались из недр необъятного солнечного тела на зверей крупных и мелких, ползающих и прямо ходящих, не бегающих, порхающих, плавающих.
Солнце светило и Кончою, когда тот вышел из дома, и его каурому, так никуда и не отошедшему от штакетника, на который Кончой набросил повод ещё час назад.
Светило солнце и молодому тынару, все ещё трепыхавшемуся, хоть и слабо, в паутине верёвок.
Играло на темно-серой спинке распяленной птицы, на поперечных светлых дорожках, бегущих к животу, отражалось от твёрдо-коричневого клюва, приоткрытого так, что виден был алый коготок язычка: пропадал и возникал он, пропадал и возникал – значит, птица дышала.
И уж совсем равнодушно было солнце к пёстрой тушке мёртвой курицы.
Мёртвое не согревалось, мёртвое и есть мёртвое – тушка, утратившая форму, беспорядочная куча перьев, розовая, уже без мяса кость, что высунулась из грудки.
Яркое солнце освещало всё подряд, ему было всё равно, кого и что согревать.
И муху с пурпурным брюшком, что искала удобного для себя места на мёртвой рябой курице.
Молодой тынар слышал жужжание мухи, правый глаз следил за причудливым её передвижением.
Приникнув к траве, соколик лежал неестественно для себя.
Тело утомилось, крылья одеревенели.
Сколько же всё это ещё продлится?
Глупая, бестолковая птица, похожая на фазанью самку…
Кусок её мякоти, с таким трудом вырванный им из птичьей груди, по вкусу, припомнилось, был слаще, чем фазанье мясо, и не такой жирный.
Не надо было глотать тот кусок!
Зоб-то он себе успел набить, но освободиться теперь не знает как.
Он смутно догадывался, что освободить его может лишь чья-то помощь со стороны.
3
Тайган (кирг.) – киргизская порода собак, борзая.