Страница 2 из 7
Лёгкость переполняла молодую птицу, словно пела в горле, лапы с острыми когтями сами собой прижались к брюшку – во время полёта они отдыхают, а тяжесть тела переносится на предплечья.
Тугой струной натянулись мускулы лопаточных перьев, сошлись с обеих сторон в одной точке на спине, а это для настоящего сокола, оказалось, тоже отдых.
Соколик уже умел расслаблять в полете ту или иную часть тела.
Отдыхало туловище, когда работали крылья, а в гнезде приходилось трудиться ногам.
В мгновение ока соколик взмыл над огромным темным тополем, в шатре которого, прилетев вчера в сумерках, он остался на ночёвку.
Весело клекотал:
– "Тцок! Тцок!"
А откуда-то снизу и сбоку, из-за дерева, донёсся до него схожий клёкот.
Сделав большой круг над макушками нескольких деревьев, соколик выдвинул чуть-чуть плечевые перья правого крыла, и тотчас линия полёта изменилась, круто пошла вниз направо.
Со вчерашнего дня он ничего не ел.
Нутро протестовало, требуя свежего мяса, пусть с коготь, больше не надо.
Он тогда сможет терпеть несколько дней без пищи, но сегодня свою долю живого, свежего мяса хотел взять.
В лесу, похоже, соколу поймать что-нибудь не просто.
Чтобы пасть камнем, бить наверняка, нужен простор, свобода движения, а какой там простор под шатрами деревьев, в гущине застойной травы!
Лес помогает своим живностью спастись – это он понял.
Но туда, где за лесом открываются многочисленные холмистые просторы, где во впадинах травка низкорослая и потому не мешает пугливым куропаткам, а на ровных местах за холмами трава хоть и высокие, тем не менее, можно было застать кого-нибудь врасплох.
Немного прошло времени с тех пор, как взлетел с ночлега самостоятельно, в гордом одиночестве, и был полон уверенности в своём успехе.
Он успел свои острые когти и клюв-крючок опробовать почти на всех зверьках и птицах, что мать и отец приволакивали им в гнездо.
Соколик наслаждался свежей темноватой мякотью утки или фазана, сизоватой плотью степного голубя, горлицы или дикой горной индюшки; ему нравились и жирные сурки, и постно-нежная, без капающей крови зайчатина.
С высоты пространство было похоже на громадное выгнутое, приближенное краями к глазам гнездо.
Соколик воспринимал и широкие – тёмные для него – пятна зелёных лесов, и – отдельным бесцветным рисунком – каждую травинку, каждую букашку.
Зоркие, бдительные глаза его, окаймлённые светлой полосой, не различали цветовых тонов, но видели одновременно и ранних бабочек чуть ли не над землёй, и – выше их – птичью мелюзгу, и даже мошек, вьющихся с утра над кустарниками, рассеянными по холмистым местностям…
Искать надо подходящую пищу, чтобы разом наесться на целый день.
Найти дичь на точно рассчитанном – для стремительной безошибочной атаки – расстоянии.
Глазомер его не подводит, поэтому он выбирает только тех, кого наверняка может схватить.
А как случиться промашке?
Он не знает. Это у него, по сути дела, первая охота.
Молодого сокола ведёт внутреннее, врождённое чутьё при виде добычи.
Он сходу определяет, дичь попадёт ему в когти или уйдёт от него.
Если так, то не пойдёт на риск, чтобы не тратить лишних усилий, а пролетит мимо, будто и не примерялся.
Но, когда внутреннее чутьё указывает, что в живую цель можно вонзиться мёртвой хваткой и смять её, то в нем просыпается самый настоящий охотничий азарт!
Тело соколёнка сжимается, сводя лопатки, собирая оперение так, чтобы кончики самых длинных перьев легли на слегка растопыренное надхвостье и этот вытянутый хвост, он же руль, молниеносно и метко падает на дичь.
От быстроты падения по-особому устрашающе издают свист крылья, каждое перо хвоста поёт звонко и весело, будто труба…
Соколик перелетел через лес, как только первые лучи солнца показались из-за гор.
Безлесные склоны утром, как всегда, виделись белыми.
И над склонами всё обнаруживалось чётко, словно зимой на снегу.
Молодой сокол ещё не знал снега, но уроки белого солнца усвоил в гнезде.
Первое, что он заметил на своём пути, была стая диких голубей.
Его собственная тень пала сверху на одного из них – голубь потемнел.
Соколик приноровил свой полет к тому, чтобы тень его постоянно держалась на этой тёмной голубке.
Он, прикинув расстояние, понял, что нападать на стаю бессмысленно.
Пока ринешься, увеличивая скорость, на одну птицу, стая перестроится и уйдёт вперёд!
Это явный – промах.
Голубка посмотрела на него спокойно, она тоже чувствовала, что находится в безопасности.
Очень хотелось смять эту гордячку, но расстояние не позволяло.
Голуби вдруг пошли книзу, видно, заметили там где-то корм – да так поспешно нырнули, что в воздух вверх пошла звуковая волна, вызванная согласованным движением их крыльев.
Тёмная тень молодого сокола заскользила по ровной поверхности травостоя.
Хозяин всего живого, горячее белое солнце грело слева шею, спину, плечо.
Он ещё в гнезде никогда не упускал из виду солнце, благодарный за шедшее от него тепло.
Он уже знал: солнце согревало, но не обжигало.
Свет попадал слева прямо в глаз: яркий луч преследовал, не давал глядеть в полную силу.
Оставалось надеяться на правый глаз.
Им он тоже увидит немало, а менять направление полёта не хотелось.
Вдруг он заметил на неровной полянке справа одинокую птицу.
Попрыгивает себе то туда, то сюда, и то у неё не получается.
Похожа на фазанью самку, но вряд ли это фазанья самка.
Что за птица?
Одна-одинёшенька.
Поклёвывает какие-то серые зёрнышки.
Прямо посередине полянки пасётся.
Ринься он на неё, не успеет убежать в густые заросли на краю полянки.
Чудно как-то!
Ведь каждое существо живое пасётся так, чтобы при опасности успеть убежать, или уползти, или отскочить в защищённое место, что поблизости.
А этой беспечной фазанье самке и закона нет, что ли?..
С первого взгляда молодой сокол определил промахи птицы, похожей на фазанью самку.
Эту можно легко взять.
Такую птицу, похожую на фазанью самку, он в гнезде ни разу не встречал…
Хвост какой-то необычно короткий.
Соколик начал подбирать лапы, складывать крылья, а когда острые их концы легли на хвост и, все тело напряглось, будто тяжесть его увеличилась, резко, стремглав, с нарастающим свистом ринулся вниз на незнакомую глупую птицу.
Глаза соколика неотрывно следили за её движениями: попробуй она увернуться, нападающий успеет изменить направление атаки.
Ему доставлял удовольствие сам азарт нападения; он приоткрыл на лету клюв-крюк, слегка высунул плуго-образный язычок, зашипел грозно.
Вот как происходит, оказывается, само нападение?
Внутреннее чутьё даёт знать: «пора!»
Тут соколёнок расправляет концы крыльев, развёртывая их веером, так чтобы зависнуть в воздухе на мгновение, необходимое для того, чтобы решительным ударом поразить жертву в голову.
Потом, задним когтём одной лапы полоснуть ей под горлом, а когтями-пальцами схватить её и подняться – уже вместе с добычей – снова в небо.
Соколик подготовился сделать всё, как подсказывает ему внутреннее чутьё.
Он на лету, приближаясь к земле под острым углом, заметил блестевшие в солнечных лучах тонкие верёвочки между четырьмя столбиками, которые квадратом огораживали птицу, похожую на фазанью самку.
Тоненькая верёвочка, зачем она?
Слишком слабой показалась она, чтобы сворачивать в сторону, – можно проскочить сквозь сеть или порвать её.
И, только налетев на неё грудью, соколёнок почувствовал, что сеть и мягка, и крепка, – будто тугим ветерком повеяло ему навстречу.
Несообразительная самка закудахтала, задёргалась в предчувствии удара сверху!
Хотела было юркнуть в сторону, но из-под серых зёрнышек вынырнула красная нить!
Её конец туго обмотал лапку птицы-жертвы, другой же оказался привязанным к метёлке – стеблям чекенде2, что натянулась так резко, что стебли чуть из земли не выдернулись.
2
Чекенде (кирг.) – Кузьмичёва трава.