Страница 63 из 77
Флорентиец коснулся своих губ отломанным кусочком от булки, и поймал себя на чувстве, будто этим нарушил очарование поцелуев, что этой ночью дарил своему возлюбленному. Михаэлис лежал на спине, приобнимая одной рукой за шею, второй — поглаживал по бедру закинутой сверху ноги, а Джованни ласкал языком его шею и ключицы, утопая чувствами в цветочном аромате масел, будто находился в дивном саду далёкой родины Михаэлиса. Этим запахом были напитаны руки и кожа тел там, где они прошлись, щедро одаривая блаженством и восстанавливая силы.
— Я так и не сказал тебе спасибо… — внезапно проронил палач из Кордобы. Видно, многое ещё терзало его разум. — Не знаю, как выразить словами… но то, что мы сейчас вместе — полностью твоя заслуга. Я же не сделал ничего…
Джованни попытался прикрыть ему рот кончиками пальцев, призывая к молчанию, но Михаэлис мотнул головой, высвобождаясь и продолжая говорить:
— Хочу сказать… должен… — он заговорил быстрее. — Теперь знаю, ты меня настолько любишь, что готов отдать жизнь, свободу, душу…
— Ты же меня тоже когда-то нашел и вернул, — нетерпеливо перебил Джованни. Он положил голову на грудь Михаэлиса, прижимаясь ухом, вслушиваясь в быстрый бег сердца. — А сколько раз спасал жизнь! Нет, amore mio, это не благодарность, у нас с тобой одна душа на двоих, и любовь — одна. Что тебя беспокоит?
Михаэлис вздохнул, казалось облегченно, но продолжил:
— Моя ревность, вспышки гнева. Да, я ревную тебя до сих пор. К единственному человеку. Ты знаешь его имя.
— Почему именно к нему? — искренне удивился Джованни, не понимая. «Почему не к Гийому де Шарне? Ах, он же не знает!» Флорентиец уже давно постарался вычеркнуть де Мезьера из своей памяти волевым усилием, но больше от стыда за то, что нарушил слово договора. Позорно сбежал, хотя сам же и появился на пороге дома советника короля, соблазнил и использовал в своих целях. И не хватило терпения спокойно отработать обещанное. Джованни множество раз задавал себе этот вопрос: почему? Не потому ли, что Готье был ему чем-то близок? Затрагивая тайные струны души, он вызывал восхищение своим умом, широтой взглядов, находчивым обращением с людьми, от которых хотел чего-то добиться, и мудростью изворотливого служителя власти. У Готье было в избытке того, чем был обделен Джованни, отправляясь на зыбкий путь, указанный духовными властями. Не было лишь любви. — Нет, твоя любовь ко мне сильнее! — он поднял голову и подался вперед, овладевая губами Михаэлиса, не желая, чтобы тот продолжал вспоминать о том, что было оставлено позади. — Молчи!
— Нет! — продолжил упорствовать Михаэлис, разрывая поцелуй.
— Накажу! — шутливо пообещал Джованни.
— Я сам тебя накажу, — рука лекаря ощутимо сжалась на его ягодице, притягивая к себе, и устремилась в щель между двумя полукружиями. Джованни даже ойкнул от столь неожиданного и болезненного вторжения. — Ваш договор расторгнут. Ты больше ничего де Мезьеру не должен.
— Кто же так решил? — флорентиец приподнялся на руках, разгибая локти, усаживаясь на проникающие пальцы.
— Он сам, — убеждённо соврал Михаэлис, стараясь поставить в этом вопросе жирную точку. — И я, — уже по-честному продолжил. — Своими действиями он довёл тебя до болезни. Ты мог погибнуть, если бы Готье вовремя не позвал меня. Твоя болезнь таилась внутри, там, где мои пальцы сейчас… Если бы ты тогда не исчез, охваченный горячкой, то всё бы разрешилось тем же утром. Мы тебя искали, испугались, что тебя похитил Понче, — он запнулся, лихорадочно соображая: а знает ли его возлюбленный что-либо об арагонце?
— Это и вправду были люди Понче, — спокойно ответил Джованни и облизал языком пересохшие губы. Ему не хотелось продолжать, но раз уж зашел разговор о де Мезьере, то в памяти явственно всплыли слова советника короля: «Как же ты мог прожить пять лет бок о бок с человеком и ничего о нём не узнать?». — Кто такой Алонсо Хуан Понче? Что ему нужно от тебя?
Михаэлису явно не понравился столь откровенный вопрос, он замер, попытался высвободиться и привстать, но Джованни не позволил, удержав за плечи:
— Тебе придётся раскрыть откровением своё сердце, не сопротивляйся! Я должен знать, какая опасность нам с тобой угрожает. Мы встречались с Алонсо в Реймсе, стояли очень близко, да так — что смогли нашептать друг другу на ухо множество обещаний, — на лице Михаэлиса отразилось изумление, он полураскрыл рот, не найдя ответа на услышанное, и Джованни продолжил. — Он пообещал мне жестокие пытки железом, я — поклялся именем Божьим, что отомщу ему за смерть Стефануса. А седмицу назад я еще раз повторил свои клятвы на могиле нашего друга. Так что враг у нас теперь общий!
— Хорошо, — согласился Михаэлис, расслабляясь и возвращаясь к прежним ласкам. — Ложись тогда рядом и слушай.
Они улеглись на бок, лицом к лицу, сцепив объятия, столь близко, что касались друг друга телами, разогревая промеж себя еще не до конца утолённую страсть. И Михаэлис начал свой рассказ.
До того, как христианский мир, вооружившись железом, принялся отвоёвывать свои же, как он считал по праву, захваченные язычниками [1] земли, мавры, пришедшие с юга на родные земли Михаэлиса, прочно там обосновались. Они смешивались с местными христианами, устанавливали законы, изменяли культуру, заставляли говорить на своём языке, жестоко расправлялись с недовольными, являя миру сонмы новых мучеников. Поэтому идея о возвращении этих земель оказалась очень важной. Более того — оставшиеся христиане могли оказать всяческую поддержку своим братьям по вере.
— …ты даже представить себе не можешь, как там все тесно жили, — рассуждал Михаэлис, — не только в Кордобе, но и в других городах. Магометане, иудеи, христиане… их дома стояли рядом, хоть и селились они кварталами отдельно, но за стеной своего сада ты мог слышать чужую речь, быть приглашенным в чужой дом или на свадьбу, занять государственную должность по уму, а не по вере, — он чуть замолчал, раздумывая над подходящими словами, чтобы объяснить своё происхождение и свою любовь к иной культуре, не раскрывая тайны рождения:
— Мои предки были из Арагона, воины-рыцари, не слишком известного рода, но они завоевали свою славу в бою. Мой отец, Фернандо Нуньес, владел Кордобой, имея большой дом и богатые земли, но по ошибке или стойкому убеждению встал на сторону другого короля. И был казнен как изменник, однако семья не утратила своего влияния. Я был тогда еще очень мал, а мать — занята младшими детьми. Поэтому никто мне не препятствовал все мои дни проводить за стенами дома в играх с соседскими мальчишками в гостях у кормилицы. Там я был своим, почти родным.
— И ты выучил другой язык, — продолжил Джованни, — ел и пил в домах магометан, и твоя другая мать пела песни на своём языке?
— Всё так! — Михаэлис улыбнулся, вспоминая своё беззаботное детство. — Я даже учился вместе с друзьями у их учителей. А приставленный ко мне брат Постумий, доминиканец, человек не слишком образованный, мне не сильно докучал, быстро разъяснив основы веры и научив молитвам, только требовал освоить латынь и письмо. С этим я легко справлялся и убегал играть. Когда я стал старше, появились учителя, показавшие, как владеть оружием, но я тогда не сильно в этом преуспел, чем вызывал смех.
— Ты плохо обращался с мечом? — Джованни не смог подавить смешка. — Не верю! Ты владеешь им великолепно!
— Всему есть свой час, — Михаэлис лукаво улыбнулся, но внезапно посерьёзнел, поскольку теперь его рассказ приблизился к более страшным и печальным событиям. — Юный Мигель Нуньес совершил своё путешествие в Севилью ко двору короля Санчо, чтобы принести оммаж и подтвердить свои права на владение землями близ Кордобы. Он был благосклонно принят королём, но постоянно терпел неудачи в состязаниях на ловкость, устроенных в Севилье для таких же, как и он, титулованных отпрысков семей, приближенных ко двору. Там он и познакомился со всеми тремя братьями Понче — Педро, Руем и Хуаном. Ему нужно было найти покровителя, и король уже раздумывал над тем, чтобы отдать Мигеля на воспитание Рую Перезу Понче, магистру могущественного ордена Калатрава, хотя тем самым у семьи Нуньес был бы отобран наследник. Но это мало волновало короля Санчо, который сам же и отдал приказ о казни Фернандо Нуньеса, и получил отрезанную голову в качестве подарка от Переза Понче — отца братьев.