Страница 56 из 77
— Мир вам, — рассеянно промолвил тот, узрев перед собой флорентийца. Джованни кивнул головой.
— Это брат Май, мой добрый друг, — представил его Змей, уже слишком бодрым голосом, окончательно сняв с себя личину безумца.
— Мы знакомы, — признался Джованни, поймав под столом руку Антуана, чуть сжимая ее показал мысленно: «вот тот самый еретик, о котором я говорил».
— Рад встрече! — вежливо ответил Антуан, внимательнейшим образом разглядывая брата Мая. — Присаживайтесь к нам за стол.
Служка сразу поставил две кружки пива перед новоприбывшими. О пасхальном посте тут и не вспоминали.
— Я теперь понял, о ком мне толковал брат… Змей, — нарушил молчание брат Май, — рассказывая об ангеле.
— Змей, ты опять за своё? — недовольно откликнулся Антуан. — Я же тебе говорил!
— Нам ангел нужен… ну, пожалуйста! На денёк! До Пасхи! — ответил Змей и посмотрел на них так жалобно, что мог бы растопить ледники самых высоких гор, но не сердце Антуана Марсельского.
— Сколько? — бесстрастно спросил кифаред.
Змей предложил ливр до Пасхи.
— Джованни не работает меньше, чем за два, — начал торговлю Антуан. И теперь уже он сжимал руку флорентийца, упреждая его сказать хоть слово, позволив только открывать и закрывать от изумления рот. — Посмотри какой он красивый, а если ему еще и волосы распустить по плечам, а в руки дать кифару…
— Может мне вообще раздеться? — нашелся Джованни, совершенно не понимая, о чём речь, но четко осознав, что его продают, и от того наливаясь гневом.
— Друг мой, — Антуан повернулся к флорентийцу, — успокойся! Мы обсуждаем сейчас совсем иные твои достоинства. Мы не в заведении у Фины.
— А что тогда? — с вызовом спросил Джованни, продолжая распаляться.
— Нужна только твоя внешность! В весьма благопристойном и целомудренном виде.
Их собеседники были немало удивлены услышанным разговором.
— Жан не рыцарь? — изумлённо спросил брат Май.
— Рыцарь, рыцарь… — успокоил их Антуан, — у него еще много всяких разных достоинств имеется… Так вы согласны на два ливра?
— Я не согласен ни на что, пока вы все трое не объяснитесь! — заявил Джованни. Ему не нравился брат Май, не нравился Змей, не нравилось, что Антуан втягивает в какое-то тёмное дельце. «А еще друг называется!»
— Нам нужен ангел! — Змей отхлёбывал из кружки мелкими глотками, быстро, словно утолял жажду. — Я заплачу, — он уставился в раскрасневшееся лицо Джованни, будто пытаясь своим взглядом проникнуть под кожу. — Нам нужен фигляр, что сыграет ангела, пока брат Май будет читать свою проповедь и собирать народ.
— Что от меня требуется? — Джованни встретился с его внимательными, подёрнутыми какой-то мечтательной поволокой глазами. Змея терзали страсти, сродные в теми, что и других, представлявших флорентийца податливым в своих объятиях. Но эти мысли претендовали и на его душу, пытаясь захватить ее, изменить, подчинить себе всецело. И от этого становилось страшно. — Не смотри на меня так!
Змей разорвал их зрительный контакт и обратился к Антуану:
— Ты сможешь успокоить своего друга и объяснить, что ему ничего не угрожает?
***
Пока брат Май, рассуждая о божественном времени пришествия Святого Духа развлекал и смущал народ, Джованни, облаченный в длинную белоснежную камизу до пят, сидел на облучке их возка с бубенчиками и сосредоточенно касался струн кифары, помогая собирать деньги с тех, кто хотел бы облегчить путешествие своей души на встречу с Создателем.
Появление ангела во плоти произвело должное воздействие на умы простых людей, некоторые из них решили повременить с дорогой в сторону Компостеллы и посетить другие, не менее значимые места, где проявление святости чувствовалось намного сильнее, например, Монпелье или Нарбонн. Джованни не сильно разделял подобные устремления, но тщательно изображал из себя ангела, в чём сильно преуспел. Детям особенно нравилось трогать его за полу рубахи или ремешки сандалий, просить о том, чтобы «ангел возложил руки им на голову».
Сидеть весь день, изображая ангела, пока брат Май увеличивал ряды своих сторонников, было нелёгким делом. От неподвижности начинала болеть спина, внезапные порывы ветра были ещё холодными, и как только Джованни начинал дрожать и покрываться гусиной кожей, появлялся Змей с тёплым плащом, накидывал ему на плечи, согревая, и не слишком целомудренно обнимал за плечи или талию. Флорентиец тихо огрызался, Змей делал вид, что проявляет всего лишь заботу.
Следующий день встретил пасмурным небом и накрапывающим дождём. Сторонники брата Мая переместились в другую часть города, но те, кто хотел бы послушать речи проповедника, уже знали место, где его найти. Камиза намокла и липла к телу, большую часть времени Джованни кутался в плащ. Дождь полил не переставая в самом начале дневной мессы, когда большая часть паломников вошла внутрь собора.
Вначале плотная ткань возка еще могла укрыть от тяжелых капель, но когда на город опустилось облако, стихия разыгралась не на шутку, обратив улицы в мутные потоки нечистот, сливавшихся в реку. Так каждый город очищал себя от пыли, конского навоза, мусора, желтых плевков слизи из больных лёгких, гниющих ошмётков овощей, разложившихся трупов мелких птиц и грызунов, наполняя ими большие канавы под стенами, кишащие лягушками и комарьём. А когда те переполнялись, то воды широкой реки принимали этот гнилой коричнево-зелёный бульон и несли вниз по течению.
Спутники брата Мая заполонили аркады над входами домов — только там можно было укрыться от холодных потоков, льющихся с небес. Джованни со Змеем спрятались в одной из них, тесно прижавшись друг к другу из-за узости безопасного пространства. Змей обнял его за грудь и живот, положил подбородок на плечо и прикрыл глаза, уходя сознанием в какие-то безбрежные дали. В подобной недвижимости он действительно походил на аспида, свернувшего кольца вокруг своей жертвы. Джованни грелся теплом его разгоряченного тела с настороженностью, но не пытаясь освободиться, поскольку не чувствовал иного отклика от своего спутника, чем просто дружеские объятия.
— Так я обнимал своего Ангела, — неожиданно очнулся Змей, чуть приоткрывая смежившиеся веки. — Но его унесло от меня прочь людское невежество. Холодная метель безверия. И душа его теперь слилась с Богом, как и душа моей Маргариты… проклятые тамплиеры…
— Тамплиеры-то тут причём? — удивился Джованни, переходя на шепот.
— Если бы не они, то никто не осудил бы мою душу, мою девочку, мою Маргариту… — это женское имя Змей произнёс с нежным придыханием.
— А как же твой Ангел? Что произошло с ним?
— Он любил меня, как я любил мою Маргариту, и пожертвовал собой ради меня и вместо меня, защищая её и нашу Книгу. Я помню о них и продолжаю жить дальше: в снах, в скитаниях, в размышлениях… Чтобы не исчез светлый образ нашего союза в памяти людей [2].
— Печально, — проронил Джованни, не зная, что ещё ответить, поскольку жалости к вольнодумцам он не испытывал. Эти люди сами избрали свой путь, сражаясь гусиными перьями против хорошо вооруженного воинства Христа. И слишком много развелось таких, подобных Змею, что, начав задумываться в поисках смыслов, можно было вступить на зыбкую гладь болота. Вновь позволить опробовать на себе пыточный арсенал Джованни не хотел. Прошлые раны и так слишком долго затягивались, а вернувшаяся память вводила в трепет, хоть редко, но терзая ужасом перед теми, кого назначили «искоренять ересь» в любом ее обличии. Костры в Лангедоке горели и в то время нечасто, но своим наличием лишний раз напоминали о месте казни под стенами Агда и об именах Дамьена из Совиньи и Жана-Мари Кристофа.
***
Все постоялые дворы были заняты, люди спали в повозках, набившись, словно рыбы в бочку, и согреваясь дыханием друг друга. Так Джованни проработал три дня до Пасхи, и они с Антуаном честно поделили пополам полученные деньги. На этом друзьям пришлось расстаться: кифаред отправлялся со своими паломниками в Компостеллу, а брат Май и Змей, окруженные своими последователями, устремились в направлении к Шатору, чтобы пересечь поперёк несколько путей паломников и добраться до побережья Средиземного моря, вдоль которого уже следовал установленный веками краткий путь до Нарбонна.