Страница 42 из 77
— Купальня в доме есть, — ответил де Мезьер, скрывая волнение в голосе. Та сцена, которую он сейчас увидел, расставляла всё на свои места: Михаэлис любил Джованни настолько, что внутри Готье не хватило бы чувств и способностей, чтобы проявить и сотую долю подобной нежности. — Я сейчас приготовлю.
Комментарий к Глава 2. Когда нужен лекарь
[1] Расстояние между Авиньоном и Карпантром примерно 30 километров. Церковный час – это 3 современных часа.
========== Глава 3. Бегство от реальности ==========
На столе рядом с кроватью стояли кувшин с разбавленным водой вином [1] и наполовину наполненная кружка. Видно, кто-то попытался напоить Джованни, находящегося без сознания, но не смог. Михаэлис пристроил голову своего любимого себе на плечо, крепко удерживая расслабленное тело в сидячем положении, осторожно влил вино в рот на маленький глоток, погладил по кадыку:
— Ну, давай, давай… — ему удалось получить ответ: долгожданная волна пробежала вниз, явственно ощутимая под его ладонью. Дальше было уже проще: Джованни пил, медленно заглатывая, но постепенно его мышцы наливались силой и упругостью. После третьей кружки, его кожа стала мокрой от пота, и жар снизился, хоть сознание пока и не возвращалось.
Михаэлис уложил Джованни на постель и попытался еще раз осмотреть, но более внимательно. Никаких видимых повреждений не было, горло не было опухшим, дыхание было неслышным, но сердцебиение частым. «Может быть, яд? Очень похоже». Но известные яды давали рвоту, резь в животе, резкое помутнение сознания или быструю смерть от удушья. «Белладонна? Тогда почему такой горячий?» Лекарь перевернул своего больного на живот, развел ягодицы в стороны: отверстие ануса было припухшим и крепко сжатым, и это было объяснимо, учитывая то, как часто де Мезьер его использовал. «Моё нутро наполнено чужими соками», — как-то невзначай вспомнились слова Джованни, в них было что-то необычное или смешное, будто сравнил он себя с женщиной, чья утроба…
— Ублюдок! Грязный похотливый ублюдок! — Михаэлис силой втолкнул свой палец, раздвигая сомкнутое кольцо мышц.
Теперь он все понял, что произошло, и первые слова, что он произнес по отношению к Готье де Мезьеру, были слишком мягкими: Михаэлис умел ругаться на нескольких языках. Если бы не долгие месяцы, проведенные в заточении и чуть не стоившие ему жизни, у него хватило бы сил самостоятельно дотащить Джованни до купальни, но сейчас приходилось рассчитывать только на чужую помощь.
Жоффруа нашелся в столовой, там же, где и обещал сидеть и ждать. В купальне Готье исполнял трудовую повинность — сам наполнял лохань водой. Филиппа, увидев обнаженного Джованни, обвисшего на чужих плечах, сначала охнула и стыдливо отвернулась, соблюдая приличия и целомудрие вдовицы. Выждав достаточно мгновений, чтобы все успели узреть степень ее благочестия, она вновь повернулась и поддержала на весу голову больного, которого уложили в воду. И теперь все присутствующие стояли вокруг лохани и, обратив свои взоры на Михаэлиса, молчаливо требовали от него каких-то действий.
— Та-ак, — лекарь завертел головой, понимая, что должен что-то сказать. Свой гнев по отношению к Готье он словесно спустил еще наверху, — Джованни тяжело болен, но не смертельно. Это не отравление [2]. Будем считать, что сильно простудился. Филиппа и Жоффруа, благодарю вас за помощь, но она еще понадобится с утра — завтра смените нас у постели больного, вы можете идти по домам. На сегодняшнюю ночь мне будет достаточно помощи господина де Мезьера. И… Филиппа, помогите советнику короля пододвинуть табурет поближе: теперь он будет поддерживать голову Джованни над водой, — Михаэлис со злорадным наслаждением поймал яростный взгляд Готье, брошенный на него исподлобья.
Лекарь вышел во двор, чтобы проводить слуг и убедиться, что за ними надежно закрылись двери. Потом поднялся в спальню де Мезьера, где оставил свою дорожную сумку, вернулся в кухню, подобрал там подходящие ёмкости для работы, поставил еще нагревать воду. Готье продолжал неподвижно сидеть на табурете, склонившись над лицом Джованни, обернулся, заслышав шаги за спиной:
— А теперь скажи мне правду! Моя вина?
Михаэлис не ответил, только расстелил чистое полотенце на полу и принялся раскладывать на нем содержимое своей сумки.
— Чего молчишь?
— А что ты хочешь про себя услышать? — Михаэлис резко поднял голову, зло посмотрев на Готье. — Что ты сотворил грех, утолил свою страсть, а потом оставил человека, доверенного тебе, в опасности, нуждающимся в помощи?
— Но он даже не позвал! Я бы услышал! — продолжил свои оправдания Готье.
— Ты разве не понимаешь, что говоришь? — Михаэлис выпрямился и подошел к лохани, встав напротив Готье. — Ты стал нежеланным до такой степени, что он… даже… не позвал тебя на помощь в то время, когда ему было очень плохо. У него надежда оставалась только на Господа. Ты же не забыл торжественно сообщить, что я его оставил и отбыл в Агд? — он засучил рукава камизы и обхватил Джованни за талию, подтягивая его тело вверх. — А теперь помоги мне, придерживай поперек груди.
— Уже не такой горячечный. Ты так и не объяснил, чем вызвана болезнь Джованни, — де Мезьер с удивлением обозревал Михаэлиса, который совершал непонятные движения рукой между двух разведенных в стороны ног своего ученика.
— Член свой нужно тщательнее мыть, прежде чем пихать его во все дыры, — продолжал источать свою злость Михаэлис. — А ты еще, если не влезает, силой начинаешь…
Джованни внезапно дернулся, распахнул глаза, резко мотнул головой назад, чуть не ударив Готье в челюсть своим затылком, если бы тот не увернулся:
— У-у-у, похотливые демоны! Как я вас ненавижу! Отпустите меня! — он принялся выдираться из рук де Мезьера.
— Готье, держи его крепче! — прикрикнул Михаэлис, уворачиваясь от ударов коленями.
Джованни совершил еще несколько попыток вырваться, а потом опять затих, уронив голову на грудь.
— Может быть, мы его свяжем? — предложил де Мезьер. — Он же не в себе! Не знаю, что ты задумал, но дьявол завладел его разумом, и силу эту колдовскую я не смогу долго сдерживать.
— Свяжем? — Михаэлис нахмурил лоб, но потом внезапно приобрел благодушие, ощутив тесноту и жар в паху. — Хорошая идея! Тем более, что мучить мы его будем еще долго.
Пока Михаэлис удерживал тело Джованни спереди, Готье связал руки сзади, потом они поменялись, и уже лекарь закрепил веревочные петли на лодыжках к длинной деревянной палке прихвата для снятия горячих горшков с печи, что нашлась на кухне. Михаэлис не только вторгался внутрь рукой, но и пару раз прочистил кишки, вливая воду через воронку. Иногда Джованни приходил в сознание от испытываемой боли, стонал, кричал, ругался, но пока не понимал, где находится и кто именно его пытает. Но не сомневался, что за свои грехи попал в Ад, и сейчас дьявол испытывает безмерную радость от того, что заполучил его душу и тело в безраздельное пользование.
Было уже за полночь, когда начисто вымытый изнутри и снаружи, смазанный целебной мазью, напоенный отварами, утратив полностью горячечные миазмы тела, Джованни был положен отдыхать на лавку. Остро встал вопрос: на какую кровать уложить. Лежанок в доме было две: большая и широкая в спальне де Мезьера и маленькая узкая в гостевой комнате.
— Ты мне условия ставишь, будто я не хозяин в своем доме! — устало всплеснул руками Готье. Они вместе с Михаэлисом, почти касаясь друг друга, сидели на лавке напротив той, где лежал Джованни, и отдыхали от трудов.
— Если Джованни положить наверх, то мы с тобой оказываемся в одной постели, — рассуждал Михаэлис. — А если ты вдруг на меня руку во сне положишь? Или прижмёшься? Я же тебя ударю!
— Я тебя тоже ударю, если ты это сделаешь!
— Значит, на большой кровати вместе с Джованни спим либо ты, либо я. А я тебе больше не позволю к нему прикоснуться, и засунь себе в задницу ваш договор. И ему не разрешу никогда таким способом долги отдавать!
— Ну, ты не горячись, — миролюбиво начал успокаивать его Готье. — Джованни тебе не сын, над которым ты имеешь власть. Он уже достиг того возраста, что и его собственный отец над ним власти не имеет, так что — очнется, пусть сам принимает решение. А пока предлагаю соглашение…