Страница 11 из 11
Солнце светило с одной стороны, а иссиня-черная туча быстро приближалась с другой. Огонь жадно пожирал сухую пищу первого костра, исходя удушливым серым дымом, но внимание всех присутствующих обратилось на чудо, возникшее над нашими головами. Ярчайшая, переливающаяся всеми цветами радуга, подобная вратам в волшебство Царствия Небесного, протянулась от одного края земли до другого. Фелицитата первой из казнимых увидела ее со своего возвышения, но не могла проронить и слова, только глаза, наполненные слезами, устремила неподвижно ввысь, будто сознанием своим уже белокрылой птицей летела навстречу Богу.
По небу пронеслась яркая вспышка, и ударил гром, от которого сотряслась земля и всё живое на ней исполнилось страхом. Кони взбесились и становились на дыбы, уносили своих седоков прочь. Люди бросились кто куда врассыпную. Ветер поднял пыль, и она стеной прошлась по месту, где сейчас были разложены костры, а вслед за ней с неба начали падать куски льда, да так нещадно били, что убегающие люди вскрикивали, будто кусали их полчища ос.
Я не растерялся, выхватил свой нож и бросился к кострам. Огонь под ногами моего брата не успел разгореться и быстро потух, сметенный первой стеной из ветра и пыли. Оказалось, я был не в одиночестве: Кибел, Прокул, Парис, Александр тоже кинулись помогать мне. Мы быстро справились с путами, что удерживали Аттиса и Сатура, затащили их в нашу крытую повозку, но Дейлос и Фелицитата были мертвы — ветер, спасший одних, раздул пламя между телами других.
Нас разыскивали. Мы прятались в пустыне. Полученные Сатуром раны во время мучений были слишком тяжелы, а лекарских знаний оказалось у нас недостаточно. Мы похоронили тело Сатура, навалив сверху груду камней, и поставили на вершине крест, сплетенный из веток и сухих пучков травы. Аттис прожил еще три года, постоянно оплакивая возлюбленного, получившего свое бессмертие. За это время многое удалось совершить — Аттис остался единственным хранителем учения Дейлоса, хотя и многое в нем изменил. Он набирал своих сторонников из тех, кто уверовал в Христа, но не хотел мириться с Его служителями, извратившими учение и ставшими одной из частей порочной и лживой империи.
Учитель ушел от нас легко, предчувствуя свою скорую смерть, хотя еще и был очень молод. Ему вновь приснился Сатур, как в тысячи других раз, но на вершине лестницы, ведущей в Небеса. Возлюбленный, облаченный в ослепительно-белые одежды, протягивал изумрудно-зеленую ветвь с золотыми плодами из райского сада, и глаза его светились такой всепоглощающей любовью, что Аттис, видно, сдался, отринув земные блага — воду и пищу, постоянно пребывая в экстатическом сне, из которого однажды не пожелал возвращаться. Не утратившего даже после смерти своей красоты, спокойствия и улыбки, что пленила когда-то не только меня, но и Сатура, Аттиса мы похоронили среди зеленых холмов, там, где ему всегда было приятно чувствовать себя стремительной птицей, играющей с ветром, там, где склоняли свои лепестки ярко-желтые цветы, чтобы засвидетельствовать силу его любви. Кости его возлюбленного мы перенесли туда же, соединив их вместе, чтобы, пребывая в садах небесных, Аттис и Сатур не почувствовали, что оказались разделены на земле. Я же, успокоившись жертвами, принесенными моим братом, его возлюбленным и другими людьми, искренне желавшими освобождения от страданий, стремящихся познать мудрость даров любви и бессмертия продолжил учить.
Потом появились незнакомые нам воины со стороны восходящего солнца: спокойные, хорошо слаженные, с быстрыми стрелами, кривыми мечами, на низкорослых мохнатых лошадях. Обликом они были похожи на нашего друга Париса. Они относились к нам почти как к себе и промеж собой сказали, что все, уверовавшие в их Бога — равны, неважно, какого они облика и племени. Они принесли с собой свои законы, но не посчитали нас своими рабами, не творили бесчинств, а к нашим матерям относились с уважением. Их священники имели долгую беседу со мной о той вере, в которую мы все были крещены империей, и рассказали, что в своих книгах также почитают Спасителя, но как пророка, проповедовавшего истины их Бога. Когда же они узнали, что жители моей земли заклеймили имперскую церковь как обманывающую и порочную, то Дейлос, Аттис, Сатур и Фелицитата были провозглашены мучениками за веру, и смерть их приукрасилась чудесами во славу нового имени Бога. Это утешило нас. Мы бескровно подчинились и приняли власть благого Имени. Оно тоже обещало даровать нам любовь и бессмертие.
***
Пояснения к третьей части для тех, «кто в танке»: часть посвящена третьей ипостаси — Святому Духу, или Утешителю. Дух — это сила или энергия, которая исходит от Бога. Не предмет, не действие, а воздействие, влияние. Дух — «исходит». Его воздействие на человека ощущается телом снаружи и внутри. Не постигается разумом или какой-то частью телесных рецепторов. В описаниях такого контакта можно найти: чувство «сладости» или «услаждения», ощущения невидимого теплого плаща, которым накрыли тело, «благоухание», сосредоточение сознания на внутренних ощущениях, получение «знания» об окружающем мире (он большой и живой), получение «откровения» — некоей мысли или приказа («ты должна пойти и короновать дофина Карла в Реймсе», «оставь дом и иди проповедуй обо мне»). Таким образом, происходит прямой контакт с божественным — краткий или длительный, у всех по-разному.
Что такое «утешение» в богословском понимании? Соприкоснувшись с Богом через воздействие Духа, душа человека уже точно знала, что «спасена», и путь ее лежит только наверх к бессмертной жизни в райских садах. Все метания, сомнения, страдания — отходили на второй план, становились пустыми и бессильными.
В обычной современной жизни мы тоже утешаем: не печалься, всё будет хорошо. Мертвая птичка полежит, а потом откроет глаза и вспорхнет в небо. Утешение противопоставляется чувству горя и потери. Но в этом есть лукавство: окружающий нас мир не всесилен — птичка не воскреснет, мы все умрем. В религии этот парадокс решался проще — ощущение присутствия Святого Духа давало стопроцентную гарантию на будущее бессмертие.
Поэтому каждая глава этой части — дает свое утешение. Также в каждой главе даны три сна: Сатура, Поликарпа и Аттиса, которые стилистически поддерживают рассказ на грани яви и снов, что соответствует традициям раннехристианских мученических житий.