Пасифик

«В Вайнсберге огонь и смрад, хей-я, хо-хо. Многих закололи там, хей-я, …»

— А вот и наш дружок! — прошелестело в наушнике.

— Хо-хо, — грустно закончил Хаген.

Вот и всё. Тишина. Ворота.

Пристальный луч прожектора.

Внезапно что-то случилось. Он будто вознёсся над этим обезлюдевшим полем в окружении костров и кипящих зарниц, над пустошью, покрытой дырчатой коркой кровавого снега. Это было как наваждение. Дежа вю. Ай-ай, сказала Луна. Чьё это непростое лицо с острым носом, подвижным как магнитная стрелка, с растопыренными ушами как тарелки локатора?

— Иди сюда, — жёстко хрюкнула ночь. — Ко мне! Юде. Живо!

— Нет.

— Дружок, ты не понял. Я сказал…

— Я понял, что ты сказал.

Пауза. Молчание звёзд.

— Ты, юркая… мразь! — захрипело, заколотилось в наушниках. — Думаешь, так всё просто?

— Я думаю, никто не потерял больше, чем я, — тихо, но чётко сказал Хаген в микрофон, прицепленный к вороту. — Никто из вас. Так не вам меня и судить. Отвали в сторону, Хайни, не засти свет! Ты был приятелем Морица и однажды дал мне воды. Я помню. Но всё уже кончено.

— Ничего, ничего не кончено!

Ярко вспыхнули фары.

— Эй! Взять его. Га-а… Улю-ю…

В ослепительном свете вспучились, полезли чёрные, синие тени — не разберёшь, где реальность, а где — отражение. «Пора!» — громко, по слогам произнесло в голове, он увидел команду, написанную прямо перед глазами, дважды подчёркнутую свистом пульсирующих неоновых трасс. Рука без перчатки сжала корпус часов — такой маленький, он чуть не выронил его между пальцев. Где кнопка? Задубевшая кожа потеряла чувствительность, он исступленно двигал подушечкой пальца, чувствуя, как паника накрывает его с головой. Где? Ах, вот! Давнул раз — и два, и швырнул часы вперёд, как можно дальше, жмурясь и одновременно нажимая на газ.

Ш-ш-ш-с! — влажно шоркнуло снизу.

И вдруг…

***

Бдыщ-та-дамм!

Зубчатый контур ворот брызнул, расхлёстанный надвое подземным огнём. Куски металла застыли, крутясь, как в невероятно медленном кадре, выдернутом и сунутом прямо в горнило. А вслед за тем пришёл грохот — и взломал всё вокруг. «Гайстершифф» встрепенулся, встал на дыбы — и бешено закрутился в коловращении снежной пены. Хаген почувствовал, как ноги оторвались от стремян, еле успел перехватиться за поручни. Парусом хлопнула челюсть, и в распахнутый рот ринулась буря, вырывая из лёгких тоскливый индейский вопль.

Ай-ай-я-о-а-а!

Корабль-призрак рванулся вперёд, увлекая седока за собой. Ночь била в него, как в колокол.

На долю мига, когда пламя объяло его, Хаген ещё увидел искажённые тени солдат, тоже охваченные бесящимся вихрем, а потом стрелой окунувшись в стылую гладь, полную воздуха, врезался в вакуум, в спиральный туннель небес. Хей-хоп, ракетные дюзы! Стены рассыпались. Справа и слева лупило чересполосицей. «Заводы! — гаркнул здоровый инстинкт. — Транспортный. „Праймкнехт“. Выбрался. Выбрался!»

Сзади, дурила!

— Что? Что ещё сзади?

Подхваченный ударной волной, он успел ощутить, как мир лишается тяжести. Небо облилось белизной, скрутилось в малиновый кокон. Страшная сила оторвала руки от поручней. «Теперь конец! — взвизгнул голос, вспышка, подскок, и снова: — Блиц…»

…штраль! Блицштраль…

В лихорадочном блеске молний он увидел катящийся шар. Заслонился — и в свисте обратной тяги почувствовал смертную дрожь земли. Ветер махнул исполинской лапой, содрал кожу с лица. Всё зависло — и сверглось вниз, вздымая пыль, прах, тучи обломков. Понесло, закружило. Он влетел в распахнутый зев ворот, опережая вой, достигший пределов беззвучия. Вокруг рушились стены. «Марихен! — зазвенели: осколок мачты, кривое весло, зайчик на крышке люка. — Не больно?», а снежный стеклянный шар вращался сильнее, пока губы не дунули:

— Пф-ф!

А после — стало темно.

Комментарий к Воздушный корабль

* перефразированное “Генрих, ломается ось пополам” из сказки Ш.Перро “Der Froschkönig oder der eiserne Heinrich”. Имеется в виду обруч на сердце слуги.

Stillgestanden! - смирно! Feuerbereit! - приготовься!

Das Geisterschiff - вообще-то корабль-призрак. Хаген явно вспоминает балладу Цедлица.

Habt Acht! - берегись

“Чёрный отряд Гайера” - средневековая песня, уже впоследствии перепетая нацистами.

Саундтрек - Rache https://www4.myzuka.me/Song/373390/Unheilig-Rache

А это - бессовестный спойлер к заключительной главе https://de.lyrsense.com/unheilig/morgen_kommt_der_weihnachtsma

========== Блицштраль ==========

Алло? Альтенвальд-Сортировочная? дайте мне…

Как жутко! Не чувствуя под собой ног — рук, тела — он стремглав нёсся по разобранной лестнице, слыша угасающий зуммер телефонной подстанции. Откуда долетал этот звук? Сигнал доносился отчётливо, хотя звучал с других континентов. Но телефона не было, и никакого намёка на телефон. И телеграф. Сколько комнат, коридоров, аркад, переходов — и всё зря, двери заперты, наглухо, намертво, безнадёжно.

— Пасифик? Соедините…

В ординаторской сидели люди без лиц. Горела лампа — одна-единственная, и в свете кафельной клетки со стёртого лика щерилась белизна. Длиннопалые пясти лежали на столе, выстукивая морзянку. Из пробитых в стене пазов хлестала чернильная жижа. «Чёрный и красный самый опасный», — вспомнил он. Не считая литеры «L». Лидия была права, есть места, откуда не возвращаются — никто, никогда. И права фрау Кленцель: идти стоит, только если позовёт Отец наш Небесный.

…только если Он позовёт…

Шплинт-шлафф. Айсцайт! Опоздал…

— Что это?

Он слышал многоголосый рёв взрезающих ночь реактивных бомбардировщиков.

Вспышка — и ледяное небо обесцвечивалось в брызгах сигнальных ракет! Удар — и рушились здания, вздымая огненные фонтаны щебня и камня! Из разветвляющегося двурожия молний выскакивали каски, баллоны, мокрые водолазные шланги, бочки с горючим; заполошно метались тени; жукообразные грузовики скопом втягивались в туннель, и перекрикивая ракетный визг и грохот орудий, перекрывая сирены, унтерский голос задыхался, выплёвывая: «Группа Штейнфеля — отходим! Нойманн — фаустпатроны! Ганцке, брюхоногий осёл, вы рехнулись что ли?»

Скажи прощай и скажи…

— Куда ты мне светишь, канделябр безрукий? В задницу ты мне светишь?

— Виноват. А так?

— Так лучше…

Под стальными шлемами — белые от бешенства «траншейные» лица, оскаленные глаза. Потолочные балки разбухли от сырости и источают терпкий запах плесневелого дерева, как на какой-нибудь верфи. Кто они — лаборанты или ландскнехты? Щёки, носы, подбородки — освещённые снизу, ноздреватые; массивные плечи — как будто сборище троллей, обвесившись ржавым железом, готовилось вступить в последнюю схватку с тем, что двигалось с юга.

«Вот одр его — Соломона: шестьдесят сильных вокруг него. Все они держат по мечу, опытны в бою; у каждого меч при бедре его ради страха ночного…»

(Я не хочу. Пожалуйста! — Ш-ш-ш!)

***

Метель наступала.

По колени, по пояс, по горло… Снег медленно ложился на покрывало, прикасаясь влагой и холодом к побелевшим вискам.

Баловница Тоте рассмеялась:

— Скорая помощь!

Трум-пум-пум. О, как зябко, как холодно! Не отряхнув одежд, прямиком с альпийских предгорий: только снежная россыпь сверкнула на волосах. Наклонилась и дунула — жарко, нежно:

— Айзек, просни-ись!

Губы недвижимы, парализованы. У-у, упрямец!

Вспрыгнув на стол, ловко оседлала лежащее тело. Взметнулся свистящий атлас, заплясала кипень бедра. Укус за укусом, ничем не пренебрегая — желчь, пот, кровь; лисичка Тоте не брезглива. Сначала — швейными зубками перебить маркировку: там, где было «L», станет «Т», а «зиг» можно оставить.

Безумие! Сон это или безумие? Но почему же тело напряглось, как тетива? Тающий смех — и колокольцы по зеркалу, хроматической гаммой, больно-больно (герр Юр-ген, милый, милый…), косит задорный глаз и кивают венчиком эдельвейсы (смотри-ка, милый…); так шкалит отчаянно стрелка высотомера (коллега, милый…), и вот уже падает, отклоняется и снова падает вознесённый хрустальной стрелою маятник — лукавая звёздная колыбель…