Страница 4 из 17
По встревоженному взгляду Франц понял, что его жизнь волновала девушку куда больше, чем то, что он солдат враждебной державы. Его спасительница положила хворост на пол и неспеша приблизилась к нему, что-то говоря по-французски. Он, увы, не понял ни слова, но замер, весь обратившись в слух. У нее был такой красивый голос. Мягкий, нежный, волшебный. Как-то он слышал, будто французы хвастают на весь мир, что их язык — это язык любви и красоты. Тогда он с друзьями, как и все, смеялся над такой наглостью лягушатников, но сейчас… Он был словно околдован звучанием этого голоса, и в реальности, видимо, выглядел довольно глупо, слегка приоткрыв рот и смотря на девушку во все глаза.
Очевидно, она посчитала, что его или контузило или он просто дурак, поэтому умолкла, осторожно помогая ему сесть, стараясь не тревожить рану. Затем, двигаясь все также плавно и грациозно, она управилась с хворостом, растопив печь, и приготовила какой-то травяной настой, напоив Франца, который все также неотрывно смотрел на нее, безропотно подчиняясь. Сейчас, когда голова была ясной, он смог рассмотреть ее. Судя по всему, ей не было еще и двадцати пяти, хрупкая, миниатюрная, с тонкими, изящными запястьями, которые больше не скрывала теплая мешковатая одежда, в которой она пришла с улицы. На ней было простое свободное платье, но оно удивительно шло ей. Она была очень худенькой, что не удивительно, учитывая военное время и тот факт, что она живет тут совсем одна. Взгляд немца задержался на ее губах, словно ждал, когда она вновь что-нибудь скажет. Удивительно, но она словно поняла его и сев рядом, коснулась своей груди рукой и тихо произнесла:
— Beatrix… Beatrix de Valois.
«Беатрис…ее так зовут… Беатрис… Какое красивое имя».
Солдат вслушался в повисшую тишину, жалея, что француженка умолкла, и усилием воли заставил себя сосредоточиться. Девушка показала на бинты на его груди, затем на миску, где валялась смятая пуля. Выходит, она сама вытащила ее и ухаживала за ним все это время. Но почему? Между ними повисло неловкое молчание, и Майер, наконец, сообразил, что неплохо бы тоже представится. Он коснулся бинтов рукой, смотря на девушку:
— Franz…Maier… Sie haben mein Leben gerettet… Ich weiß nicht wie ich mich bei Euch bedanken ka
Немецкий язык, в отличие от французского, не звучал так красиво. Да и по растерянному виду девушки, Франц понял, что она не разобрала ни слова из того, что он сказал, поэтому снова пришлось напрягать память. Подумав, парень все же пояснил:
— Vous sauver….moi…merci… [4]
На этом красноречие его покинуло, и он просто слегка кивнул в знак благодарности. В доме стало ощутимо теплее, но солдат все равно поежился от легкого озноба. Он не хотел быть обузой и пообещал себе, что, как только ему станет лучше, он непременно как-нибудь отблагодарит Беатрис. Франц снова оглядел комнату и осторожно поинтересовался:
— Wessen Haus ist das? [5] — он обвел комнату здоровой рукой, которой мог шевелить, и указал на девушку, давая понять, что хочет знать, она ли хозяйка этого дома.
В молчании Беатрис с улыбкой смотрела на немца. Он реагировал как-то медленно, но, наконец, он представился ей. Франц Майер…если до этого и могли оставаться хоть какие-то сомнения в происхождении мужчины, несмотря на полевую форму и арийскую внешность, то имя окончательно расставило все по местам. Хоть бы муж не вернулся до того, как этот Франц уйдет… Адриан убьет его на месте…
От мыслей француженку отвлекла французская речь. Солдат благодарил ее за спасение. Беатрис улыбнулась и ответила мягко, надеясь, что он поймет ее:
— De rien, [6] — де Валуа вновь посмотрела на мужчину с улыбкой. Страх отступил, солдат больше не казался угрозой. А от присутствия мужчины в доме вообще становилось как-то спокойнее. Пока Франц оглядывал дом, девушка вновь встала и занялась готовкой еды. Когда горшочек с кашей и небольшим количеством мяса, которое Беатрис берегла, но сейчас добавила, потому что солдату надо было набираться сил, оказался в печи, прозвучал новый вопрос от немца. Обернувшись с вопросительным взглядом, девушка увидела, как мужчина обвел комнату здоровой рукой и указал на нее, давая понять, что хочет знать, кто живет в этом доме.
Беатрис кивнула и снова улыбнулась, словно отвечая, что она здесь хозяйка. Странно, но, несмотря на языковой барьер, ей удавалось довольно легко понять мужчину. Де Валуа подняла руку в жесте «минуту», вышла в другую комнату (в открывшейся двери Франц заметил край кровати) и вернулась со свернутыми чистыми бинтами и недорогим мужским одеколоном на спирте. Положив свою ношу на стол, Беатрис жестом показала раненому, что намерена поменять бинты и что он должен не мешать. Не принимая возражений, француженка встала за спиной Франца и начала разматывать пропитанную кровью ткань. Она была очень осторожна, ее пальцы едва касались кожи солдата. Использованные бинты скомканной массой упали в миску к пуле, запахло одеколоном. Француженка уже не в первый раз обрабатывала рану мужчины, но впервые делала это, когда он был в сознании. Спирт безжалостно прижег медленно затягивающиеся ткани организма, а Беатрис сразу же принялась туго перебинтовывать Франца свежими бинтами.
Как только с этим было закончено, девушка удовлетворенно кивнула самой себе и улыбнулась, обходя стол и снова глядя на Франца, словно проверяя, как он себя чувствует. Удовлетворенная его состоянием, Беатрис убрала со стола все лишнее и, пока он что-то снова говорил ей, де Валуа вернулась к еде. Через пару минут перед немцем стоял хороший завтрак и новая чашка с травяным укрепляющим отваром. Сама Беатрис поставила напротив порцию без мяса, тоже собираясь поесть, но пока не сев за стол. Она предполагала, что следующие ее слова Франц поймет легко:
— Bon appétit! [7]
Де Валуа улыбнулась Майеру и ненадолго вышла из дома. Ее не было минуту, но вернулась девушка с новой охапкой хвороста, который, видимо, оставила до того у дома. А еще у нее были чуть красные и влажные руки — видимо, девушка «помыла» их в снегу, чтобы не задерживаться надолго и при этом оттереть кровь с пальцев. Оставив хворост у печи, чтобы он слегка просушился, Беатрис, наконец, села напротив Франца и тоже принялась за еду. Она была голодна, выглядела слегка уставшей, но глаза ее светились — ее радовало, что все хорошо, что беды обошли стороной. По крайней мере, на время.
Видимо, его жалкие попытки объясниться с Беатрис увенчались успехом. Девушка улыбнулась и, видимо, ответила, что особой благодарности не нужно. Да и отблагодарить ее пока Франц ничем не мог…он даже встать сейчас, наверное, мог с трудом. Его хозяйка, несмотря на видимую усталость, бодро засуетилась у печи, и вскоре в доме запахло едой. Только вдохнув запах каши с мясом, солдат понял, что он безумно голоден. Фарнц ничего не ел почти двое суток, и сейчас живот предательски громко заурчал, выдавая его с головой. Благо, девушка, отвлеченная его вопросом, кажется, не заметила этого.
Беатрис вышла ненадолго и вскоре вернулась с чистыми бинтами и одеколоном, оценивающе глядя на парня. Затем подошла ближе, присев рядом и аккуратно начала разматывать ткань, пропитанную кровью. Франц стоически терпел, но, когда кожи коснулся, бинт, смоченный одеколоном, он все же не выдержал и тихо зашил, жмурясь. Выглядела рана противно, но уже не так жутко, как когда девушке пришлось вчера с ним мучиться, отдирая куски замерзшей ткани от кожи, и возиться с застрявшей пулей. Интересно, что она чувствовала в тот момент? Почему-то Франц сомневался, что Беатрис каждый день приходилось иметь дело с пулевыми ранениями. Он был наблюдательный малый и сразу отметил, что мадемуазель де Валуа не походила на деревенскую жительницу. Ее выдавали и движения, и манера говорить и держаться.
Пока девушка заканчивала накладывать бинты, он позволил себе посмотреть на ее руки. Тонкие, аристократические пальчики уверенно справлялись с перевязкой, едва касаясь его кожи. Конечно, такие руки не могли принадлежать крестьянке с хутора. Сам Франц родился и вырос в пригороде Мюнхена, у родителей была большая ферма, где отец умело распоряжался землей и скотом, а мать вела домашнее хозяйство и воспитывала детей. Гюнтер Майер был здоровым и сильным мужчиной, поэтому никто не мог предположить, что обычная простуда сведет его в могилу. Имение пришлось продать и перебраться к сестре его матери в Мюнхен. Там Франц со второго раза поступил в университет, но успел проучиться только год. Вспоминая о своем прошлом, парень не заметил, как с перевязкой было покончено, а девушка внимательно изучает его лицо, видимо оценивая, как он перенес экзекуцию.