Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 47 из 54



Хотя с возражениями некоторых министров и не считались, следовало, однако, объявить им об окончательном решении двора и получить их подписи под различными приказами. Тотчас по прибытии в Аранхуэс, князь Мира вызвал в королевскую резиденцию многих из них, в том числе маркиза де Кабальеро, который заставил себя долго ждать. Потерявший терпение князь Мира оказал ему весьма дурной прием. Министр наотрез отказался давать согласие на уже предрешенный отъезд. «Я приказываю вам подписать», – гневно заявил ему князь. «Я получаю приказы только от короля», – отвечал Кабальеро. Подобное сопротивление со стороны человека, не отличавшегося большой отвагой, показывало, до какой степени пошатнулась власть фаворита.

Принц Астурийский и дон Антонио сообщили своим доверенным лицам всё, что им было известно, и фактически попросили защитить их от замышляемого против них насилия. Преданные принцу офицеры личной охраны поговорили со своими солдатами, которые были готовы нарушить все правила субординации по первому слову принца. Прислуга, зная по самим приготовлениям, которыми ей пришлось заниматься, до какой степени близок отъезд, и которой не хотелось покидать привычное место, предупредила обитателей Аранхуэса. Жители города, не желая лишаться двора, исполнились решимости помешать его отъезду и, распустив слухи о планах бегства, привлекли грозных крестьян Ла-Манчи, также весьма недовольных тем, что двор их покинет и лишит привилегии кормить его. Толпы народа стекались в Аранхуэс отовсюду, и в них были замечены самые необыкновенные лица. Граф де Монтихо, преследуемый двором, знатный сеньор по рождению и состоянию, владевший искусством и склонностью возбуждать к мятежу народные массы, находился среди этой толпы и готовился дать ей сигнал к восстанию. Таким образом, вокруг Аранхуэса собрались и несли непрерывный караул объединенные тревогой, корыстью и страстью горожане Аранхуэса, крестьяне Ла-Манчи и гвардейцы короля.

Во вторник 15-го последние приготовления двора и некоторые слова принца Астурийского произвели такое волнение, что с минуты на минуту можно было ожидать начала народного восстания. На следующее утро зачинщики отъезда, видя, что вскоре он станет невозможен, если не успокоить взволнованное население, задумали обнародовать прокламацию, в которой Карл IV обещал не покидать Аранхуэс. В самом деле, прокламация была тотчас составлена, зачитана, развешана на стенах главных улиц Аранхуэса и поспешно отправлена в Мадрид. На некоторое время она успокоила людей. Толпа явилась к королевской резиденции, потребовала своих государей, которые показались в окнах дворца, и рукоплескала им изо всех сил, крича: «Да здравствует король! Смерть князю Мира! Смерть продажному фавориту!» День закончился к всеобщему удовлетворению, которое, к несчастью, было недолгим.

Семнадцатого марта, несмотря на королевские обещания, отъезд казался по-прежнему неминуемым. Нагруженные кареты продолжали стоять во дворах дворца. Лошади ждали на почтовых станциях. Войска мадридского гарнизона отправились в Аранхуэс. Многие жители столицы и толпы любопытных последовали за ними и проделали с ними весь путь в семь-восемь лье. В дороге народ шумно выступал против королевы и князя Мира и требовал у офицеров и солдат, чтобы те не позволяли бесчестному узурпатору похитить их государей. Войска к вечеру добрались до Аранхуэса и встали на постой у местных жителей.

Ближе к полуночи происшествие у дворца князя Мира стало той самой искрой, которая вызвала пламя. Гвардейцы и любопытные заметили некую даму, которая вышла из дворца под руку с офицером в сопровождении нескольких гусар, составлявших обычную охрану князя Мира. В ней узнали (или подумали, что узнали) мадемуазель Пепиту Тудо, которая, по всей видимости, собиралась сесть в карету. Толпа окружила ее. Когда гусары князя попытались освободить проход, раздался выстрел. В ту же секунду поднялся ужасающий шум. Гвардейцы короля вскочили на лошадей и с саблями ринулись на гусар князя. Валлонские и испанские гвардейцы тоже схватились за оружие, но не для того, чтобы заставить чтить королевскую власть, а чтобы присоединиться к толпе. Не сдерживаемые более, люди собрались под окнами дворца, требуя короля и испуская яростные крики «Да здравствует король! Смерть князю Мира!». Изрядно напугав короля, народ двинулся в другой конец Аранхуэса и окружил жилище князя Мира. Исступленные толпы вышибли двери дворца, ворвались в роскошное жилище фаворита и принялись разорять его, выкидывая в окна картины, гобелены и великолепную мебель, разрушая, но не предаваясь грабежу, ибо руководила ими не жадность, а ярость. Перебегая из покоев в покои, люди искали предмет своей ненависти, но нашли лишь несчастную супругу князя Мира.

Даже самая ничтожная чернь в Испании знала всю подноготную Мануэля Годоя. Все знали, сколько у него женщин и какую он любит, а какую нет. Толпа знала о несчастьях принцессы Бурбонской, которой пришлось соединить свою жизнь с гвардейским солдатом, чтобы придать этому солдату недостающий ему королевский лоск. Узнав ее, толпа пала к ее ногам, с благоговением вывела из разоренного дома, усадила в карету и с триумфом отвезла к дворцу государя. Доставив ее в королевское жилище и сочтя, что не покончила еще с дворцом князя Мира, толпа вернулась туда и искала его самого во всех закоулках, а не найдя, выместила злобу на дворце, чудовищно разорив его. Поскольку фаворит не был обнаружен и с наступлением дня, все решили, что он спрятался в другом месте.



Можно догадаться, каковы были в ту минуту страх Карла IV и отчаяние королевы. Воспоминание о революции во Франции всегда наполняло их ужасом. Революция, которой они так страшились теперь пришла к ним, испускала те же крики, совершала те же действия, хоть и вдохновлялась иными чувствами. Они были безутешны, растеряны, согласны на все. Принц же Астурийский, видя, что враг его повержен, а корона вот-вот падет с головы отца на его собственную, и не ведая, что вскоре она окажется на земле и будет подобрана кончиком сабли, выказывал подлую и вероломную радость, которая навлекала на него жесточайшие упреки со стороны матери.

Подоспевшие министры и преданные королю дворяне наперебой стали советовать ему отнять у князя Мира все звания и должности – в качестве единственного средства восстановить спокойствие и спасти жизнь самого князя. Король, готовый на всё, и королева, желая спасти более жизнь, нежели могущество своего любовника, тотчас согласились, и утром 18 марта вышел декрет, возвещавший, что король лишает дона Мануэля Годоя должности великого адмирала и звания генералиссимуса и дозволяет ему удалиться в место, какое ему будет угодно выбрать.

Таков был конец жалкого фаворита, необыкновенная судьба которого стала последним пережитком старых дворов и их пороков; ибо даже абсолютной монархии приходится теперь считаться с общественным мнением. Узнав о разжаловании Годоя, наводнивший Аранхуэс народ предался бурной радости, будто назавтра должен был стать счастливейшим народом в мире. Повсюду на улицах пели, плясали, обнимались и поздравляли друг друга с падением фаворита: удовлетворялось чувство куда более пылкое, чем радость, – ненависть к неслыханной фортуне, оскорбившей всю Испанию. Новость, за два-три часа достигнув Мадрида, вызвала исступленный восторг населения.

День 18-го прошел спокойно, а между тем взволнованная толпа нуждалась в новых переживаниях. Ей было мало разрушить дворец, она хотела разорвать на куски самого Годоя. Его разыскивали повсюду, и королева трепетала, всякий миг боясь услышать об обнаружении его убежища и его гибели. Министры провели ночь в замке при своих государях, которые ни на миг не сомкнули глаз.

Девятнадцатого марта утром народное волнение, усмиренное сначала прокламацией, а затем низложением фаворита, вновь поднялось как волна, которая то опадает, то вздымается. Офицеры дворцовой стражи, чувствуя, что теряют власть над своими войсками, объявили, что будут не в силах защитить монархию в случае нападения. Растерянные король и королева позвали Фердинанда, прося его защиты, и он обещал им свои услуги с тайной радостью победителя и с легкостью заговорщика, знавшего, на какие пружины нажать, когда новая волна народного ропота докажет, что не зря наступающий день внушает страх.