Страница 46 из 54
Мюрату пришлось смириться с тем, что он больше ничего не узнает, и он постарался верно исполнить приказы Наполеона, уверенный, впрочем, что вся эта таинственность скрывает лишь то, чего он и желает, то есть низложение испанских Бурбонов и освобождение одного из прекраснейших тронов мира.
Оккупация крепостей, о которой император отдавал неоднократные приказы, осуществилась. Этот внезапный захват, свершившийся в последние дни февраля и первые дни марта, произвел на Испанию самое досадное впечатление. Проницательные умы, уже подмечавшие, что для захвата Португалии, к тому же уже покоренной, и низложения опостылевшего нации фаворита не было нужды в таком количестве войск, начали находить подтверждения своим наблюдениям и встречать больше понимания. В местностях, где были произведены эти операции, сопровождавшиеся бльшим или меньшим насилием, едва не дошло до рукопашных боев с французскими войсками. Буржуазия, менее враждебно, чем народ, настроенная к иностранцам, более расположенная к переменам и в меньшей степени обработанная духовенством, прельщалась надеждами на падение фаворита и возрождение Испании с помощью Франции и теперь была безутешна. Народ выказал первое недовольство, которое вскоре удалось подавить с помощью твердости, проявленной французскими солдатами и офицерами.
Обострению уныния буржуазии и ревнивого гнева народа послужили еще два обстоятельства: первым, и наиболее опасным, была контрибуция в сто миллионов, наложенная на португальцев; вторым, менее известным публике, стало бракосочетание мадемуазель Ташер с князем Аренбергским. В первом случае все задавались вопросом, какое же бремя падет на Испанию, если на нее наложат контрибуцию, соразмерную той, которой обременили Португалию, а бракосочетание мадемуазель Ташер с князем Аренбергским привело в отчаяние всех, кто рассчитывал на будущий союз французской принцессы с Фердинандом. Оставалось признать единственным намерением Наполеона только низложение Бурбонов. Буржуазия, а особенно знать, возможно, и приспособились бы к перемене династии, которая обещала им возрождение Испании, не принуждая пройти через жестокие испытания Французской революции; но духовенство, и особенно монахи, видевшие во французах опасных врагов своему существованию, с гневом отвергали эту идею и легко могли воздействовать на фанатичный народ, жаждавший движения и беспорядков. Духовенство, поддерживая связь со всеми уголками Испании через епархии и монастыри, обладало мощным средством с невероятной быстротой распространить по всей стране выгодные ему настроения. Между тем эти первые настроения были лишь предвестниками той ненависти, которой суждено было вскоре вспыхнуть. В эту минуту испанцев более всего занимал двор, при котором бесчеловечная мать и ненавистный фаворит, властвуя над слабым королем, угнетали обожаемого молодого принца. Все взгляды устремлялись к Мадриду и к Аранхуэсу, и именно туда призывали французов, чтобы свершить желанную революцию.
Впрочем, минута катастрофы близилась. Двадцать пятого февраля Наполеон принудил Искуэрдо выехать из Парижа и послал Турнона с новым, ничего не значащим, а потому весьма тревожным письмом. Искуэрдо 5 марта явился в Аранхуэсе к королевской семье. Его донесения были самого тревожного свойства и исполнили страха как королевскую семью, так и друзей князя Мира, его мать, сестер и конфидентку мадемуазель Тудо. Рассказав о переговорах с Талейраном, об уступке французам провинций Эбро и открытии испанских колоний, Искуэрдо объявил, что переговоры эти, при всей их неприятности, не более чем обман, так как Наполеон со всей очевидностью хочет другого, то есть трона Испании для одного из своих братьев. Искуэрдо с легкостью убедил двор Аранхуэса, и без того охваченный ужасом, что если не принять немедленного решения, то их всех ждет гибель. Прибытие Турнона с новым письмом ничуть не рассеяло страхи двора. С этой минуты решение о бегстве было принято. Карлу IV казалось неверным не дождаться Наполеона, чтобы самолично вручить его всемогуществу участь Испанского дома. Добрый король Карл имел слишком честное сердце и слишком ограниченный ум, чтобы разгадать хоть какую-нибудь из комбинаций Наполеона, и был склонен думать, что если дождется французского императора и доверится ему, то всё устроится к лучшему. Но князь Мира и королева, отлично зная, что им нечего надеяться на милость Наполеона и что его вмешательство будет направлено против них, не оставили королю выбора и убедили его удалиться в Андалусию.
Между тем, дабы не лишиться последних ресурсов со стороны Франции, Искуэрдо должен был без промедления вернуться в Париж, осыпать прошениями Наполеона и золотом – своих агентов, чтобы предотвратить удар, грозивший Испанскому дому, и подписать любой договор, каким бы позорным он ни оказался. Он отбыл утром 11 марта, чтобы поспеть в Париж раньше, чем будет отдан роковой приказ.
После принятия решения удалиться в Андалусию требовалось еще склонить к нему многих – как в Аранхуэсе, так и в Мадриде. Принц Астурийский видел во французах освободителей и не хотел бежать от них, тем более в качестве пленника королевы и князя Мира. Того же мнения придерживался и его дядя дон Антонио, разделявший его отвращение к королеве и фавориту. Все, кто имел в королевской семье хоть какой-то вес, высказывались против бегства и хотели дождаться французов. Королева и фаворит не придавали значения этому сопротивлению и были полны решимости победить его и волей или неволей вывезти всю королевскую семью в Севилью. Но нужно было преодолеть и иное, более грозное противодействие. Совет Кастилии, с которым провели тайные консультации, отверг идею постыдного бегства двора и отвечал, что не нужно было допускать французов в Испанию, а уж если их с такой легкостью допустили, нужно теперь либо оказать им неожиданное сопротивление, подняв против них всю нацию, либо распахнуть объятия, воззвав к их лояльности. Князь Мира не посчитался с мнением Совета и отдал распоряжения для скорейшего отъезда в Андалусию. Пытаясь скрыть цель поездки, он туманно говорил о намерении осмотреть порты, надзор за которыми, с тех пор как он стал великим адмиралом, входил в его обязанности.
Поскольку перевозка ценностей и обстановки уже была замечена ранее, приготовления к отъезду двора рассеяли последние сомнения. Трудно вообразить негодование испанцев, узнавших, что Бурбоны собираются оставить их так же, как Браганса оставили португальцев. Ожесточение всех классов против двора достигло предела. Знать, буржуазия, народ и армия вели в Мадриде одни и те же речи, и эти речи были столь откровенны, смелы и невоздержанны, как случается лишь накануне великих потрясений в самых свободных странах. Личная охрана короля, с которой дурно обошелся князь Мира, проявляла особенно пылкое раздражение и намеревалась противостоять отъезду короля даже силой. Многие офицеры этого подразделения были всецело преданы принцу Астурийскому.
Шумная оппозиция не поколебала планов князя Мира и королевы, только внушив им желание как можно скорее удалиться от ненависти и опасностей в Андалусию, а затем, если понадобится, и в Америку. Князь Мира отдал соответствующие распоряжения. Отправленным в Португалию войскам он приказал вернуться, ибо накануне потери Испании было уже не до Алгарви и Северной Лузитании. Конечно, князь Мира не собирался бороться с французской армией силами этих небольших корпусов, предназначая их больше для прикрытия бегства королевской семьи, чем для организации безнадежной обороны на юге Испании. В порту Кадиса были подготовлены несколько фрегатов.
Следуя своему обыкновению проводить неделю при их величествах, а другую в Мадриде, в воскресенье 13 марта князь Мира вернулся в Аранхуэс. Тотчас по прибытии он отдал последние распоряжения к отъезду, назначенному на вторник или среду. Мажордом двора приказал подготовить королевские кареты. На дороге в Оканью были расставлены смены лошадей. Валлонским и испанским гвардейцам в Мадриде, а также гвардейцам короля, не несущим службу, было предписано подготовиться к отбытию в Аранхуэс.