Страница 45 из 53
Утром после подъёма и завтрака, когда только начало рассветать, мы и двинули. Тыловая колонна под командованием интенданта пошла в назначенное место, им требовалось пройти без малого пятьдесят километров, оставляя Минск слева, ну а мы в эти сутки должны были хорошенько повеселиться. К тому и готовились. Причём без горячего, кухня с тылами ушла, сухпаями будем питаться. Наш рывок в предрассветной дымке мало кого насторожил или удивил. Кто ещё тут может двигаться, кроме своих. Тем более перед колонной шло два мотоцикла с погранцами в трофейной форме. Мы действовали так же, как и бойцы в тыловой колонне.
К аэродрому мы немного опоздали, он уже активно работал, самолёты небольшими группами взлетали и садились, но цель всё же жирная была. По примерным прикидкам, тут было около сотни самолётов, из них примерно шестьдесят бомбардировщиков, около тридцати штурмовиков, остальное истребители. Аэродром находился в двух километрах от лагеря, через поле. Погранцы проверили, сухое. Танки легко пройдут. На виду, без какой-либо маскировки, располагались ряды техники, склады, палатки для проживания личного состава – в общем, инфраструктура. Все командиры машин уже ознакомились со схемой аэродрома, где что находится, знали, какая у каждого задача, и после моего сигнала началось.
Взлетевшая ракета, естественно, насторожила немцев, но было поздно. Они видели, что на опушке сосредоточена какая-то танковая часть, наши дизели невозможно не услышать, однако посланная группа на мотоцикле и легковом автомобиле встретилась с нашими «фельджандармами». Те, помахав перед лицом офицера бумажкой, сообщили, что перегоняют трофейную технику. Легко съели и вернулись восвояси. Железобетонный аргумент в прикрытии дорожной полиции снова сработал.
Естественно, после запуска двигателей ни одна машина сразу не стронулась. Каждая пушка давно была наведена на свою цель, осколочный или фугасный снаряд в стволе, поэтому прежде чем рвануть вперёд, каждая грохнула пушкой. После этого рота, кроме «двоек» и моей самоходки, мы были в огневом прикрытии, рванула вперёд. Цели выбраны заранее, чтобы не пересекались, Михайлов проконтролировал. Фугасы «двоек» разорвались в крупных людских скоплениях, мгновенно выводя из строя большую часть личного состава. Остальные били по зенитчикам или по складу боезапаса. Последнее, похоже, зря, взрывной волной нас чуть не вмяло в лес, а на аэродроме царил ад. Много бомб навезли, вчера, по словам Михайлова, куда меньше было.
«Тридцатьчетвёрки» и «единицы» рванули вперёд, их задача – добить и разрушить всё, что можно, на аэродроме, чтобы списать это подразделение подчистую. А вот мы с «двойками» стреляли теперь совсем в другую сторону. Примерно в полукилометре от аэродрома стояла на отдыхе немецкая танковая часть. Вчера её, естественно, тут не было. Когда мы прибыли, та готовилась сняться, чтобы двинуть дальше. Но, к сожалению, прозвучала команда, и танки остались на месте. А у нас время горит, нужно ещё посетить несколько мест, прежде чем соединяться с нашими тылами. Оставаться и ждать, когда немецкие танки уберутся, нет никакой возможности, пришлось импровизировать. Хорошо, что наши радисты забивают все частоты морзянкой, это такая импровизированная глушилка от бедности, но пока тревогу в эфире немцы поднять не могут, мы не даём.
Пока наши танкисты добивают подразделение люфтваффе, три «двойки» – в одной сидел Михайлов, он ещё и своими орлами на аэродроме умудрялся руководить – и моя самоходка стали расстреливать лагерь танкистов. Первый же бой показал, что хотя я и недоучившийся инженер, но руки растут у меня откуда надо. Пушку после первого выстрела не сорвало, да и последующие заканчивались хорошо, отдача крепление не убивала, и снаряды ложились там, где нужно. Миномётчики Погорелова, когда рота дала залп по аэродрому, сразу открыли огонь по танкистам, они расположились метрах в трёхстах от нас, чтобы не мешать стрельбе.
Вот я по аэродрому изначально не стрелял, да и двигатель у нас был заглушен, пушка самоходки сразу была наведена на цель. Первый мой выстрел одновременно с залпом роты и залпом батареи был пристрелочным. Как я и предполагал, не пристрелянное орудие давало серьезный промах. Ушло влево и немного вниз. Подправив прицел, я вторым выстрелом поразил танк командира этого подразделения. За время ожидания, пока немцы уберутся, вычислить командирскую машину не составило труда. Успел сделать ещё четыре выстрела, подбил два танка и штабную машину, когда ко мне «двойки» Михайлова присоединились. Миномётчики тоже добились попаданий. Танки кучно стояли, мины рвались между ними, отчего осколки давали множество рикошетов от брони, поражая пытавшихся занять свои машины танкистов. Даже, кажется, было два прямых попадания, что вызвало пожары. Так вот, я всего пять выстрелов успел сделать, когда разом, фактически залпом, ухнули пушки перезарядившихся «двоек». От разрыва двух фугасов несколько танков просто перевернуло, третий разорвался у грузовиков с боезапасом и топливом. Разгорелись многочисленные пожары, я видел объятые огнём, мечущиеся человеческие фигурки. Хорошая всё же оптика у немцев, между нами явно за два километра, а видно всё хорошо, да и стрелять приятно.
В общем, немецким танкистам было не до наших, что курочили последнюю уцелевшую инфраструктура аэродрома, добивая аэродромную прислугу и лётный состав. Кстати, в основном именно они и были нашей целью. Я говорил в нашей мангруппе, не так важно уничтожить вражескую технику, гораздо важнее уничтожать ценных специалистов, что ею управляют. Меня слышали и понимали.
Стрелять из зенитки было одно удовольствие. Выбивал я в основном самые опасные танки, пропуская лёгкие, тут был смешанный состав. Моей целью были «тройки» и «четвёрки», а также шесть самоходок. Две я уже подбил, обе горели, потом третьей сбил гусеницу, та стала отползать под прикрытие дымов горевшей техники. Следующий снаряд пробил лобовую броню, и та загорелась. Какое счастье, что вместе с зениткой были именно бронебойные снаряды, но как жаль, что всего четыре ящика, по пять снарядов в каждом. Когда я выпустил последний, двадцатый снаряд, цели всё ещё оставались, уже дали второй залп «двойки», добивая последние очаги сопротивления. В принципе, весь лагерь немецких танкистов был затянут дымами, как и аэродром. Там горело топливо, подожжённое нашими при отходе. Меня вдруг толкнули в спину, и в наушниках восторженно проорал Лосев:
– Летит! Товарищ майор, летит!
Быстро поменявшись местами с ординарцем – тот стал помогать Бабочкину выкидывать наружу гильзы, чтобы мы не угорели, – я осмотрелся с помощью командирской башенки. От аэродрома уходила наша танковая колонна, за ними пристроилось два грузовика с погранцами. На них была окончательная зачистка, а от распаханной взлётной полосы оторвался немецкий бомбардировщик и, натужно ревя моторами, потянул в небо.
– Взлетел всё-таки, – довольно улыбнулся я.
Причина веселья была, на этом трофее, что как-то уцелел после взрывной волны рванувшего склада бомб, уходили летуны, забрав трёх тяжелораненых, что были на попечении наших медиков. Но главное, они забрали мой рапорт со снимками, сделанными на трофей – фотоаппарат, снятый с фельджандармов, на который политрук-пограничник нащёлкал фотографий на уничтоженном аэродроме, причём ему должны были позировать некоторые экипажи на фоне танков и уничтоженных самолётов. Нужно, чтобы в газетах появлялись такие фото, а то один сплошной негатив, а тут какое-никакое доказательство и наших побед тоже. Всё же почти сотню самолётов уничтожили. В общем, летуны с моим рапортом по действиям мангруппы, а также снимками, сделанными политруком, удалялись в сторону наших тылов. У нас, конечно, осталось мало истребителей, но всё же они есть, и я надеюсь, что летуны по закону подлости не попадутся им на глаза. Очень на это надеялся. Я вчера весь день был занят написанием рапорта о действиях мангруппы, целый талмуд получился. Да и фото будут в тему, покажут, как мы воюем. Нужно частенько напоминать о себе, чтобы не забыли, и как тут напоминать, если не своими действиями?