Страница 23 из 40
Все эти воспоминания, между прочим, шли в печать, хотя хитрый Леонов наверняка с закавыкой прицеплял к своей зарисовке словцо «осатанело»…
Ну, а про иные жуткие моменты он не говорил десятилетиями.
Хотя было что вспомнить.
Архангельские чекисты, разобравшиеся в документации, сохранившейся после ухода белых, нашли конкретные данные и по Леонову, и по нескольким иным бывшим офицерам, мобилизованным в Красную армию.
Еще до штурма Перекопа в Инзенскую дивизию пришла соответствующая депеша. На леоновское счастье, проходила она, естественно, через политотдел, к которому он был причислен.
Инструктором политотдела служила, как ни странно, бывшая княжна Софья Александровна Аргутинская-Долгорукая, вступившая в коммунистическую партию и пришедшая к большевикам. Она сверяла списки бывших офицеров, по которым нужно было провести расследование, направив их в дивизионный трибунал, и обнаружила там фамилию редактора «Бюллетеня».
Наверное, они были дружны – Софья Александровна и Лёня; ничем иным ее жест объяснить нельзя: она просто вычеркнула его фамилию, и все. Чем сберегла ему жизнь.
Остальных, попавших в список, немедленно арестовали и увезли. Больше Леонов их не видел.
Тогда Леонов во всей полноте осознал ужас раз и навсегда приговоренного к смерти: он начал понимать, что это клеймо будет на нем всю жизнь. И еще неизвестно, долгой ли она окажется…
«Ух, стра-а-ашно!»
«Генералов песня спета,/ Бьем барона прямо в лоб,/ Знамя Красное Советов/ Понесем за Перекоп…» – такую передовицу сочинил Леонов накануне легендарного прорыва в Крым. Она, правда, так и не появилась в газете.
Инзенцы, в том числе и Леонов со своей боевой типографией, стояли в селе Строгановка возле Сиваша.
Главный удар Красной армии был намечен в тыл белогвардейцам: неожиданной атакой через ледяной Сиваш при отвлекающем прямом ударе на Перекоп. Прорыв был произведен силами именно Пятнадцатой Инзенской дивизии: леоновские однополчане, в числе которых была и упомянутая Александра Янышева, пошли ночью сквозь черные сивашские воды.
Но надо сказать, что не только они участвовали в том прорыве. В центре подразделений, совершивших одну из самых известных операций Красной армии, шла… ударная группа махновцев. Инзенская дивизия располагалась с одного фланга, Особая кавалерийская бригада Первой Конной – с другого. А позади махновцев, для надежности, разместили латышских стрелков. Мало ли что…
Первая попытка пройти через Сиваш была предпринята 4 ноября. Махновцы и Сто тридцать пятый полк Пятнадцатой Инзенской ушли в ночь по высокой воде. Но из-за прилива в Сиваше насквозь промерзшие, заледеневшие бойцы вернулись назад.
5 ноября в Строгановку прибыла делегация: Сергей Каменев и Михаил Фрунзе, Буденный и Ворошилов; совещались. Леонов, работавший в полиотделе, мог их видеть…
Спустя десять лет он не раз будет сидеть с Ворошиловым за одним столом.
7 ноября 1920 года до личного состава Пятнадцатой стрелковой Инзенской дивизии был доведен приказ, подписанный начдивом Раудмецом, военным комиссаром Бутковым и начальником штаба Ярчевским:
«Частям Южного фронта и нашей дивизии в частности к началу четвертого года существования Республики Советов предстоит завершить победу над русской контрреволюцией, взять Крымский полуостров и навсегда покончить с врагами рабочих и крестьян.
Командирам, комиссарам и бойцам, учитывая всю важность момента и что борьба нашей республики решится за твердынями Крыма, напрячь все силы и всю волю к разрешению возложенных задач. Быть стойкими: помнить, что никакие жертвы не могут остановить бойцов Красной Армии в уничтожении ее врагов…»
Приказ размножили через редактируемую Леоновым газету.
Следующую попытку штурма предприняли 8 ноября.
Первыми шли части Пятнадцатой Инзенской и Пятьдесят второй дивизий – на этот раз они пересекли Сиваш и ошарашили ничего не ожидавших белых. 9 ноября их усилили подошедшие следом махновские части.
«Лавой хлынули через Сиваш, – так рассказывал Леонид Леонов о событиях тех лет в дни очередного советского юбилея. – Разве ее остановишь, раскаленную человеческую лаву! Таких сил нет в природе. <…> Это был ветер. Ураган. Пестрая лента. Стальная пружина крутилась, разворачивалась с гиком, в храпе коней и топоте копыт… Прокатилась мимо Джанкоя и… Ух, стра-а-ашно, ух, стра-а-ашно!»
Действительность, конечно же, была чуть сложнее: стальную пружину едва не скрутили обратно в первые же дни.
С 9 ноября Инзенская дивизия и кавалерия Махно штурмовали глубоко эшелонированные Юшуньские позиции – последнюю преграду на пути в Крым. Но 11 ноября белогвардейские части стремительно прорвали фронт Инзенской дивизии и стали заходить в тыл штурмовавшим Юшуньские позиции Пятьдесят первой и Латышской дивизиям.
Появление белых частей в тылу предвещало почти неминуемое поражение, стихийное бегство через Сиваш и катастрофу всей военной операции.
На ликвидацию прорыва были брошены части Второй Конной армии под командованием Филиппа Миронова и, как уже можно догадаться, вновь Крымская группа махновцев. В жутком бою белогвардейский кавалерийский корпус был фактически уничтожен.
После штурма Сиваша полурастерзанная Инзенская дивизия с боями вошла в Джанкой. Леонов был в составе передовых частей и стал свидетелем погони за оторвавшимся от своих белогвардейцем на улицах города.
Именно из Джанкоя 16 ноября 1920 года Фрунзе отправил Ленину телеграмму: «Сегодня наша конница заняла Керчь. Южный фронт ликвидирован».
Инзенскую дивизию перебросили на Симферополь, а затем отвели в селение Алешки – чтобы обновить, подлечить и отправить на Польский фронт.
Что касается воинства Махно, то в конце ноября Красная армия вероломно и последовательно начала уничтожать подразделения своих бывших союзников, и Инзенская дивизия, где служил Леонов, еще успела приложить к этому руку. Леонова перевели в другое место в конце января – и как раз с января инзенцы начали гонять по Одесской и Херсонской губерниям тех, с кем недавно шли через Сиваш.
Когда Леонов говорил, что мировоззрение его сложилось в Гражданскую войну, он, видимо, нисколько не кривил против истины. Тогда уже словно врожденное разочарование его в человечестве получило жуткие и кровавые подтверждения.
«И когда умирал какой-нибудь, елозя пробитым животом по несжатому полю, копошилось в нем безответное рыдание и делалась суета души», – напишет Леонов спустя два года в повести «Петушихинский пролом» об убитом в бою. И слово «человек» даже не произнесет, заменив на безличное «какой-нибудь». И рыдание умирающего – безответное, как в самых первых стихах.
…Разрозненные и растерзанные махновские части с боями уходили на Украину, чтоб рассеяться там и навек пропасть…
Миновало
«Бледный юноша в потертой шинели» – таким запомнил молодого Леонова один из его сослуживцев, неожиданно написавший уже всемирно известному писателю тридцать лет спустя.
Он действительно выглядел очень молодо тогда, почти юно.
В минуты межгазетной работы Леонов пишет и «для себя»: в эти дни делает он первый вариант рассказа «Бурыга», который потом открывал многие его собрания сочинений. В бесконечных переездах рассказ потерялся; спустя два года Леонов восстановит его по памяти.
На привалах и в пору недолгого отдыха молодой газетчик и политработник понемногу приобщает красноармейцев к искусству. В числе прочего участвует в постановках самодеятельных спектаклей – скажем, «Женитьбы» по Гоголю. Любопытно, что тем же самым занимался и Михаил Шолохов примерно в то же самое время. Можно добавить, что Инзенская дивизия проходила через станицу Вёшенскую, правда, Леонов тогда еще был в Архангельске. А сложись иначе, могли бы два главных советских писателя перекрестить свои дорожки еще в юности, коснуться друг друга плечами и пройти мимо, не узнав… Добавим, что в Инзенской дивизии служил и человек, ставший прообразом Григория Мелехова, – Харлампий Ермаков, но тоже до приезда артиллериста Леонова.