Сказочная ложь

Бросив побрякушки на пол, я принялась разгребать оставшийся хлам. Под пёстрой кучей тряпья что-то блеснуло — книга в кожаном переплете, расшитая алыми бусинами. Обложку украшали розы в сверкающих каплях росы. Я запустила руку и утонула по локоть в содержимом сундука, но никак не могла дотянуться. Вдруг тряпки сомкнулись и затвердели. Я дернулась, но высвободиться не смогла. Наверняка шутка Моники. Придвинувшись к сундуку, я потянулась за книгой, и рука погрузилась во что-то теплое, влажное, склизкое, шевелящееся. И это «что-то» попыталось меня засосать в сундук. Я уперлась в него ногами, помогая себе второй рукой. От страха во рту появился металлический вкус, в комнате повеяло кровью, и мой пульс заколотился в ушах бешенным набатом. Я не хотела смотреть вовнутрь, но любопытство зудело в мозгу. Я должна была увидеть, чтобы осмыслить, и привстала, склонилась над содержимым. В темноте оно лениво двигалось, неуклюже переваливалось и сворачивалось, как… кишки. Умом я понимала, что это всего лишь тряпки, но визг застрял в горле. Закрыв рот ладонью, я зажмурилась и мотнула головой. Глубоко вдохнув, открыла глаза и медленно повернула голову — барахло больше не шевелилось, но влажно поблескивало. Сглотнув кисло-сладкий ком, я потянулась за книгой, превозмогая отвращение, но резкая боль заставила одернуть ее. Что-то острое вонзилось в плоть, и жгучее ощущение разлилось по кисти, поднимаясь выше. В тот же миг тряпки отпустили меня, стали просто тряпками. Я вытащила руку и поднесла к свету — по ладони сбегал ручеек крови, тонкий ровный порез рассекал ее вдоль и все сильнее кровоточил. Сама не своя от ужаса, я другой рукой залезла в сундук и схватила книгу. На этот раз он не попытался меня укусить. Победоносно вздохнув, я села на пол и вновь посмотрела на свою руку. Кровь капала на палас — надо бы перевязать. Моника всегда отличалась своеобразным чувством юмора, но на этот раз превзошла саму себя. Не удержав книгу, я уронила ее, и на пол перышком упал сложенный вдвое лист бумаги.

Развернув его, я изумленно хмыкнула. Он оказался абсолютно чист. Тогда я понюхала его — нежный, едва различимый аромат флуций. Что это могло значить? Да что угодно! Сложив лист, я случайно испачкала его кровью, и бумага потемнела, съежилась, превратилась в сухой дубовый лист. Так вот оно что!

Я почти выбежала из дома. Снег сыпался крупными хлопьями, которые парили в воздухе, словно перья. Ветра не было, деревья стояли неподвижно, искрясь в свете тающей луны. Завернув за угол, я очутилась на заднем дворе. Уголок волшебства и фальши — буйство красок, каскадные лужайки и озеро с диковинными рыбками. Триумфальная вершина лжи. Мы сами создали всю эту красоту, она была живой, но ненастоящей. Пестрая декорация… Но среди приторно-помпезной фантазии затерялся островок неприглядной действительности. Если не знать, куда смотреть, его практически невозможно заметить. Старое кривое дерево затаилось в зеленой густоте, слилось с тенями. В его стволе чернело дупло — я видела, потому что помнила о нем. Стоило забыть, и оно бы исчезло, стерлось с этой прекрасной картинки, как лишняя деталь с холста. Хмурое изящество благородного столетнего дуба раскрывалось, когда пристально на него поглядишь. Я направилась к нему по шелестящей шелковой траве, она тускнела и ссыхалась с каждым моим шагом. Долой маскарад, к черту волшебство! Жаль рыбок, но они всего лишь плод воображения. Пантера припустила вперед по пушистому снегу, и с каждым ее движением декорации вокруг менялись. Деревья, шелестя возмущенно ветвями, перебирались с насиженных мест на новые, пруд замерз, осыпавшиеся цветы на тропинке алели, словно капли крови на белом покрывале. Остановившись, я осмотрелась. Белые качели, каменная дорожка, арка, обвитая ссохшимся плющом — я неосознанно воссоздала сад из видений о Линетт.

Вдохнув освежающую прохладу зимней ночи, я раздвинула руками ветви кустарников, бережно укрывающих ствол дуба от посторонних глаз, и подошла к нему. Черная пустота в дупле вздрогнула, заволновалась, как вода в колодце. На дне что-то белело, я, протянула руку и изъяла находку. Небольшая коробочка из старой пожелтевшей бумаги с сургучной печатью. Как тот самый проклятый конверт с моим именем… Прижав к груди послание от сестры, я выбралась из зарослей и направилась к тропинке. Значит, она знала или догадывалась, что ее убьют. Но почему не поделилась с нами?

Я смотрела под ноги, разглядывала камушки на мощеной дорожке, но что-то заставило остановиться и поднять глаза. Вздрогнув, я попятилась — в предрассветной дымке темнел силуэт. Его короткое черное пальто из мягкого драпа, как обычно, было расстегнуто, белая рубашка в узкую голубую полоску, одета навыпуск. Я зацепилась за нее взглядом, наблюдала за тем, как вздымается грудь мужчины при ровном глубоком дыхании. Робко подняла глаза и поймала на себе его изучающий взгляд. Ровер спрятал руки за спину и чуть склонил голову. Я настолько была напряжена, что не заметила, как стиснула в руках коробочку, едва не сломав ее.

Качели раскачивались, хотя ветра не было. Природа притихла — близился рассвет, боязливо охватывая горизонт бледной дымкой. Я смотрела в глаза Роверу и не могла пошевелиться, между нами вихрились хлопья снега, будто их кто-то вскинул вверх на ладони. Это очередное видение, или он пожаловал наяву?

-Ты преследуешь меня? — голос Линетт разразился криками птиц в моей голове. Я прикрыла веки, переводя дыхание, и посмотрела вниз. Жемчужно-розовое кружевное платье с широким черным поясом сверкало в свете удаляющейся луны. Пламенно-рыжие волосы стекали с плеч до груди. Охватив себя руками, Линетт спрятала коробочку и подняла голову, осмелившись посмотреть прямо на Ровера.

-Что ты здесь делаешь? — его тихий голос пробежался шорохом по верхушкам деревьев, смахнул сухие листья на зеркальную гладь замерзшего пруда и коснулся моей щеки, как легкий порыв ветра.

Мои ресницы затрепетали, взгляд невольно мазнул снизу вверх по фигуре Ровера. Я вдруг впервые заметила, что он кажется старше, чуть более зрелым, чем раньше — лучики морщинок в уголках век стали глубже, в глазах пролегли тени знаний и невзгод. Он по-прежнему был хорош собой, не выглядел более, чем на тридцать пять, но определенная мрачность, испытания отложились на его облике. Видения прыгали во времени, следуя по цепочке событий, связанных с преемницей Линетт. Только сейчас я осознала, что они меня к чему-то вели, проливали свет на решения и поступки этих двоих.

-Прогуливаюсь, — оправляя волосы за ухо, ответила она и отвела глаза, словно не в силах смотреть ему в лицо. Наставницу что-то грызло — отчасти злоба, совсем чуть-чуть стыд, но куда сильнее нетерпение. Она трепетно прижимала к груди коробочку, точно такую же, как у меня. И она не хотела, чтобы Ровер ее увидел.

Он устало вздохнул, чем привлек наше внимание. Я подняла глаза, моргая, и заставила себя смотреть на него. Он хмурился, глядел под ноги, будто подбирая слова или решаясь о чем-то заговорить. О чем-то, что ему было крайне неприятно. Повисла неловкая тишина, и кому-то нужно было ее нарушить.

-А я невольно подумал, будто ты что-то прячешь. Вид у тебя… растерянный.

-Зачем ты здесь? Не верю, что просто решил проведать.

Глаза Ровера блеснули глубоко запрятанным гневом, с лица спала нейтральность, напряглись линии скул. Он небрежно смахнул снежинки с рукава пальто и посмотрел на нас. Это был долгий, тяжелый, почти суровый взгляд.

-Прибыла твоя «девочка». Я распорядился проводить ее в твой кабинет.

-Ты видел ее? — звенящим от волнения голосом спросила она, неосознанно шагнув навстречу. Опомнившись, Линетт остановилась и стиснула в руках коробочку, скребя по ней длинными ногтями.

-Видел. Но не беспокойся, — Ровер выдал горькую улыбку.- Она меня не заметила.

-Как всегда прятался в тенях коридора, — кивнув, произнесла Линетт вполголоса, будто сама с собой говорила.- Это у тебя Стэнли научился подглядывать. До сих пор не понимаю, — она нахмурилась и перевела стальной взгляд на Ровера, — почему ты выбрал именно его на место Главного Фамильяра?!