Индексация

В аэропорту, как вспоминал Максим, отец дольше обычного держал его в своих объятиях и был каким-то растерянным. А мама, всегда весёлая и разговорчивая, расплакалась и в сотый раз наказала, чтобы он не забывал поливать каждые три дня цветы.

Это был последний раз, когда Максим видел своих любимых родителей. Нет, он созванивался с ними, слушал подробные рассказы о том, что им там хорошо, как в раю: чем кормят, что купили, как отец сходил на катере на морскую рыбалку, какие диковинные фрукты попробовали на местном рынке, какая у них анимация и культурная программа в отеле, на какие экскурсии они съездили и ещё поедут… Слышал… Но больше не увидел…

31 октября 2015 года стало для Максима, Полины, внучек чёрным днём. Этот день стал чёрным ещё для огромного числа родственников и близких 224 погибших в авиакатастрофе над Синаем. Для всей страны.

Одна война дала «детей войны», другая необъявленная, террористическая – забрала. Она не оставила ничего, кроме пепла.

Особенно убивались внучки – дочери Полины – Катя и Даша, ведь именно им, волею случая, удалось выкупить билеты на тот злополучный чартерный рейс 7К-9268 для бабушки и дедушки.

В тот день, Макс проснулся с неприятным гнетущим чувством. Сон, в котором он видел сырое мясо с кровью, лежащее на разделочной доске, облепленное большими зелёными мухами, он истолковал тяжестью на желудке, поскольку накануне в пятницу парились в бане и жарили шашлыки на даче у другого заместителя директора, закрывая дачный сезон. Да и шашлыки сами по себе намекали на мясо.

Но ближе к обеду, позвонила зарёванная Полина и сообщила страшную весть.

Ей позвонили из Питера, не то МЧС, не то из какого-то штаба и уточнив данные, предложили прилететь в Санкт-Петербург третьего ноября для опознания и проведения экспертизы ДНК, когда будут доставлены все тела и фрагменты тел погибших.

Макса долго била мелкая нервная дрожь, переходящая по возрастающей амплитуде в конвульсии. Потом конвульсии резко прекращались и снова подступала новая волна мелкой дрожи.

Это был шок – отупляющий и обезболивающий, не дающий реагировать ни на что, не дающий думать ни о чём, кроме одной мысли: «Мамы, папы – НЕТ!».

Сколько это продлилось – час или 3 часа, Макс не помнил, но, когда немного пришёл в себя, то позвонил директору и сообщил о произошедшем.

Владимир Адамович, также разволновавшись, говорил в трубку слова поддержки и приносил соболезнования. Голос его тоже срывался и видно было, что дыхание перехватывало, ведь отец был и его другом. Наконец, чуть успокоившись он произнёс:

– Сколько надо дней, столько и бери. О работе на время забудь, тебе и так предстоит сейчас быть собранным и заниматься этими тягостными делами. Если что надо, звони. Я всегда на связи.

В Санкт-Петербург, Максим полетел с сестрой 3 ноября.

Крематорий Санкт-Петербурга находился на северо-восточной окраине города по адресу: Шафировский проезд, дом 12. Именно там происходило опознание тел погибших и забор крови для ДНК.

Здание крематория представляло из себя двухэтажное здание из серых блочных плит, и напоминало характерную архитектуру домов культуры небольших городов в поздний советский период. Перед главным входом имелась довольно просторная площадка, выложенная серой плиткой, по периметру которой располагались бетонные клумбы с редкими, но живыми цветами и скамейки.

Единственное напоминание о современном времени – это окна и двери корпуса здания были сплошь из стеклопакетов.

В большом холле их встретила сотрудница МЧС, и сверив со списками, сначала поинтересовалась нужна ли помощь психолога, а затем, получив отрицательный ответ, указала на кабинет отбора крови для анализа ДНК.

Затем к ним подошёл страховой агент, который сделал копии с их паспортов и свидетельств о рождении, а также платёжные реквизиты для перечисления средств компенсации. Он рассказал, что все ближайшие родственники погибших, прошедших процедуру идентификации личности, получат по 2 миллиона рублей страховых выплат.

Компенсации… Как неуместно слышится это слово и по факту не означает его. Компенсировать кого или что? Жизнь отца или матери? Разве что-то может их заменить? Конечно, от денег никто не отказался, но это, наверное, единственный случай, когда их приход не радует.

Людей было много, они прибывали с каждым часом. В тёмной одежде, сгорбленные, убитые горем. Кого-то вели под руки, кто-то где-то рыдал навзрыд и туда на звук моментально устремлялись психолог и врач с медицинским чемоданчиком. По холлу носились запахи корвалола и нашатыря. На большом плоском экране телевизора, ежеминутно отражалась информация по спискам: кто, откуда, год рождения, стадия процедуры идентификации.

После отбора биоматериала, всё та же сотрудница МЧС поинтересовалась будут ли они ожидать результатов здесь, находясь в Санкт-Петербурге, есть ли у них где остановиться или уедут домой, поскольку процедура идентификации может занять от 2–х дней до 3 недель.

Макс с сестрой решили остаться.

Но остановились они в гостинице «Москва» на площади Александра Невского. Им невыносимо было заселяться в предложенном МЧС отеле, где размещались другие иногородние родственники погибших. Подальше от боли, от скорби, от тяжёлой атмосферы.

По молчаливому согласию, в дни их пребывания в Санкт-Петербурге и ожидания результатов идентификации личностей родителей, ежедневные маршруты с сестрой были разными.

Макс бесцельно бродил по Невскому и Владимирскому проспектам, улице Миллионной, Марата, Восстания, Петровской набережной и реки Фонтанки. Он везде представлял, что не будь трагедии, его родители могли бы пройтись здесь и насладиться видами Казанского и Исаакиевского соборов, Зимнего дворца и дворцовой площади. Полюбовались бы видами дворцов: Мариинского, Воронцовского, Мраморного, Аничкова, Михайловского, Строгановского…

Теперь всю эту красоту они не увидят, да и он видел её лишь через пелену, застилавших глаза слёз.

Полина же, каждый вечер рассказывала о том, какие церкви и соборы посетила и где поставила свечи за упокой родительских душ. География её посещений также была обширна – это Троицкий собор Александро-Невской лавры, Казанский кафедральный собор, Смольный собор, Собор Спаса Нерукотворного, Спас на Крови, Спасо-Преображенский собор, Собор Владимирской иконы Божией матери.

Через несколько дней, а именно восьмого ноября, им позвонили и сообщили об идентификации останков их родителей.

Две урны с прахом родителей они привезли в родной Белогорск, где и замуровали их за мраморной плитой в колумбарии городского кладбища.

После поминального обеда Макс пришёл домой, вернее в родительскую квартиру, где жил вместе с ними после своего развода. Впервые за всё время, дом был пуст и холоден. Исчезли запахи, готовящихся на кухне маминых блюд, звуки спортивных телевизионных трансляций из родительской комнаты, где отец неистово болел за кого-то, то и дело выкрикивая характерное «балбесы». Увядшие цветы на подоконниках отражали общую мрачную атмосферу в доме. Полив их, Макс прилёг на софу в гостиной и отключился.

Ему впервые со дня гибели родителей приснился сон.

Они играют с отцом в футбол, а мама стоит в воротах, как заправский голкипер. Отец пасует ему мяч, а он замахивается и не может попасть – у него нет ног. Тогда он, со всего маха падает на землю и начинает плакать от того, что у него нет ног и от того, что он промахнулся – он неудачник, он калека! А мама, сбросив вратарские перчатки, подбегает к нему и говорит:

– Сынок, жизнь ещё будет тебя бить и швырять оземь, но ты всегда поднимайся и пой, ведь с песней легче по жизни идти! Надо только выучить сольфеджио!

Обычно, сны очень быстро забываются. Этот же сон, Максим запомнил на всю жизнь. Это был последний родительский совет, данный ему пусть и не наяву, а во сне. Они и «оттуда» проявляли о нём заботу.