Страница 8 из 10
– Рассказ лаконичный и в то же время предельно ясный. Спасибо, Наташа.
– Как я уже сказала, я много раз мысленно репетировала его. Теперь понимаете, почему я не хотела, чтобы меня перебивали?
– Понимаю. Что ж, давайте вернемся к выставке в Вашингтоне. Кстати, если я использую какие-то слова, которые вам не вполне понятны, пожалуйста, останавливайте меня.
– Пока что мне все понятно. У меня хороший словарный запас, я читаю много американских романов, чтобы поддерживать мой английский. Сейчас читаю «Хендерсона – короля дождя».
– У вас хороший вкус. Это одна из моих любимых книг, и Сол Беллоу – один из наших великих писателей, хотя, конечно, это не Достоевский. Но вернемся к выставке. После вашего рассказа я хорошо представляю, насколько эмоциональным было ваше переживание. Расскажите мне подробно, что с вами происходило. Вы сказали, что вбежали туда, разыскивая Сергея, человека, которого вы называете «любовью всей вашей жизни»?
– Да, я практически уверена, что именно Сергей был у меня на уме, когда я бросилась на выставку, хотя тогда я не отдавала себе в этом отчет. «Любовь всей моей жизни» не обязательно означает моей осознанной жизни. Вы, знаменитый психотерапевт, должны это понимать.
– Mea culpa[4], – ответил я. Очаровательные легкие уколы в мой адрес оживляли нашу беседу.
– На сей раз я вас прощаю. Возвращаюсь к выставке. Там было много старых афиш и плакатов из Большого театра и из театра имени Кирова, и на одном – том, что висел недалеко от входа, – был Сергей, танцующий в «Лебедином озере». Головокружительная картина! Он летел, словно ангел. Изображение было немного нечетким, но я не сомневалась, что это Сергей, хотя его имя не было подписано. Я провела на выставке несколько часов, осмотрела все, но нигде не было ни одного упоминания его имени, ни единого. Вы можете в это поверить? Сергей был богом, но имя его больше не существует… Теперь я вспоминаю…
– Что? Что вы вспоминаете?
– Вы спросили, когда я впервые почувствовала, что теряю себя. Это началось тогда. Я помню, как вышла из галереи, будто в трансе, и с тех пор я больше не чувствую себя собой.
– А вы искали на выставке себя? Свои фотографии или упоминания своего имени?
– Я плохо помню тот день. Мне нужно его восстроить. Я правильно говорю?
– Я вас понял. Вам нужно восстановить тот день.
– Да, мне нужно восстановить свое посещение галереи. Кажется, меня настолько шокировало, что они не упомянули Сергея, что я сказала себе: «Если тут нет его, то меня тем более нет». Но, наверное, как-то между делом я все-таки себя искала. Там было несколько фотографий постановки «Жизель» в «Ла-Скала», без дат; когда-то я два сезона танцевала в ней роль Мирты. Помню, как рассматривала фотографию, приблизившись к ней настолько, что коснулась ее носом, и ко мне кинулся сердитый охранник и провел передо мной воображаемую линию, через которую нельзя переступать.
– Это кажется таким естественным – искать себя на этих исторических фотографиях.
– Но какое право я имею искать там себя? Я повторю еще раз, если вы так и не поняли или не услышали. Сергей был богом, он парил над нами в облаках, а мы, все остальные танцоры, с восторгом глядели на него, как дети смотрят на пролетающий по небу величественный дирижабль.
– Я несколько озадачен. Позвольте, я повторю все, что мне известно о Сергее. Он был великим танцовщиком, и вы с ним выступали в одной труппе в России, а затем, когда он бежал в Италию, вы решили бежать вместе с ним и вышли за него замуж. После этого вы вместе танцевали в Италии, а когда у вас обнаружилась подагра, он бросил вас и начал отношения с другой женщиной. Это вас чрезвычайно расстроило, и вы порезали его разбитой бутылкой. Все верно?
Наташа кивнула.
– Общались ли вы с Сергеем после того, как вместе с вашей тетей покинули Италию?
– Нет. Я больше никогда его не видела. Не получала от него никаких известий. Ни единого слова.
– Но вы продолжали о нем думать?
– Да. Поначалу, когда я слышала его имя, меня охватывали мысли о нем, и приходилось биться головой о стену, чтобы вышибить его из головы. Но в конце концов я вымарала его из своей памяти, вырезала все воспоминания о нем.
– Он причинил вам сильнейшую боль, вы вырезали все воспоминания о нем, но на прошлой неделе зашли на выставку в Национальной галерее, думая о нем как о «любви всей вашей жизни», искали его фотографии и были возмущены тем, что им пренебрегли и его забыли. Я озадачен.
– Да-да, понимаю вас. Все это очень противоречиво. Посещение той выставки было похоже на раскопки в моей голове. Будто я вслепую проткнула большую артерию с энергией, и теперь эта энергия забила наружу… Я так неловко говорю… Вы понимаете меня?
Я кивнул, и Наташа продолжила:
– Сергей был на четыре года старше меня, так что теперь ему должно быть семьдесят три. Если он, конечно, жив. Но я не могу представить себе семидесятитрехлетнего Сергея. Это невозможно. Поверьте, если бы вы знали его, вы бы поняли. Я мысленно вижу перед собой только того молодого и прекрасного танцовщика с плаката, вечно плывущего по воздуху. Я ничего не слышала о нем с тех самых пор, как рассекла его лицо, – так много лет назад! Наверное, я могла бы что-то узнать о нем в Интернете, может быть, в «Фейсбуке», но я боюсь искать.
– Боитесь – чего?
– Всего. Боюсь, что он умер. Или что он по-прежнему прекрасен и хочет меня. Что мы начнем переписываться, и боль в моей груди станет невыносимой, и я снова влюблюсь. Что я брошу Павла и уйду к Сергею, где бы он ни был.
– Вы говорите так, словно ваша жизнь с Сергеем просто остановилась и по-прежнему где-то существует. И, если вы вернетесь туда, все будет, как раньше, – взаимная любовь, бушующая страсть и даже красота юности.
– Именно так.
– Но на самом деле правдоподобный жизненный сценарий состоит в том, что Сергея либо нет в живых, либо он выглядит как семидесятитрехлетний старик. Весь в морщинах, скорее всего седой, а может быть, лысый. Вполне возможно, скрюченный и, очень вероятно, совсем с иными чувствами вспоминающий годы совместной жизни с вами и не испытывающий к вам добрых чувств, особенно когда он видит в зеркале шрамы на своем лице.
– Говорите что хотите, но я сейчас не слушаю то, что вы говорите. Не слышу ни единого слова.
Время сессии истекло; Наташа направилась к выходу и тут заметила свою фотографию, лежащую на столе. Она повернулась, чтобы взять ее; я поднял фотографию и протянул ей. Убирая снимок в сумочку, Наташа сказала:
– Я приду к вам завтра, но пожалуйста, ни слова больше об этой фотографии. Довольно!
– Сегодня вечером я улетаю в Одессу, – начала Наташа нашу сессию на следующий день. – Я так ужасно спала из-за вас, что мне совсем не жаль, что это наша последняя встреча. То, что вы сказали о Сергее, было жестоко. Очень жестоко. Скажите, вы со всеми своими пациентами так разговариваете?
– Прошу вас считать это комплиментом той внутренней силе, которую я в вас вижу.
На лице Наташи возникло слегка озадаченное выражение; она поджала губы, собираясь что-то ответить, но передумала и вместо ответа устремила на меня долгий взгляд. Потом выдохнула и откинулась на спинку кресла.
– Хорошо, я слышу вас. И готова двигаться дальше.
– Пожалуйста, расскажите мне о тех мыслях, что не давали вам уснуть прошлой ночью.
– Я спала короткими промежутками, потому что большую часть ночи меня преследовал один и тот же сон, возникавший в разных версиях. Я приезжаю в Конго с какой-то делегацией и вдруг остаюсь совершенно одна, все остальные куда-то исчезли. Я понимаю, что нахожусь в одном из самых опасных мест на земле, и впадаю в панику. Затем в одной версии я иду по заброшенному району и стучу во все двери, но они заколочены, и вокруг нет ни души. В другой версии захожу в пустой дом, снаружи вдруг раздаются громкие приближающиеся шаги, и прячусь в шкафу. Был еще вариант, в котором у меня был сотовый и я звонила своим спутникам, но не могла объяснить им, где я, потому что не знала своего местонахождения. Я предлагала им захватить фонари и махать ими, чтобы увидеть их из окна, но тут же поняла, что я в огромном городе и моя идея бесполезна. Это продолжалось всю ночь: я в ужасе ожидала, что придет что-то страшное, найдет меня и заберет. – Наташа прижала руку к груди. – Даже сейчас, когда я просто пересказываю вам этот сон, сердце начинает колотиться.
4
Моя вина (лат.).