Страница 3 из 67
— От Думчего кургана идут, видать, переправляться на Быстрой Сосне удумали, оттуда на Русь полезут. Поминок захотели лиходеи... Беда. Рать у басурман несметная, — вполголоса промолвил Дороня, молодой синеглазый казак.
— Не единожды враги на Русь нападали — не единожды и биты бывали. Русский человек ни с мечом, ни с калачом не шутит. Ежегодь рать выходит встречать татарские сакмы. Бог даст, Москва крымчаков одолеет, — ответил бровастый, узколицый Севрюк. — В прошлом годе так же на Астрахань шли. Аль забыл?
Дороня не забыл. Памятно ему было то нашествие.
В тот год турецкий султан Селим затеял отторгнуть от Руси Астрахань. Понимал, да и глупо было бы не понять всей выгоды владения сим местом. Иметь крепость на пересечении древних торговых путей, влиять на бухарцев, хивинцев, ногайцев, быть постоянной угрозой Персии и Московскому государству, не это ли дело большой важности? Оттого и послал падишах завоёвывать Астраханскую землю кафинского пашу Касима с войском, а крымскому хану повелел выступить с ним заодно.
Девлет-Гирей вышел на помощь с неохотой: не по душе было ему присутствие турок в Астрахани, на неё у него имелись свои виды. Но деваться некуда — Порта пока сильнее.
Встречу назначили у переволоки, в самом узком месте между Доном и Волгой, где по задумке султана Селима решено было прокопать канал. Используя его, турецкие корабли должны были приплыть под Астрахань.
Крымский хан явился к переволоке с пятидесятитысячной конницей. Войско Касим-паши тоже было немалым. Турецкий военачальник привёл пятнадцать тысяч янычар, две тысячи отборных конников сипахов, пеших воинов азапов и всадников акынджей. С ними пришли и тридцать тысяч землекопов для рытья канала. По Дону прибыли суда турок с пушками. Высокая Порта готовилась к походу загодя. В Азове и Каффе в большом количестве хранилось снаряжение, боевой и съестной запас.
Всё было готово для захвата Астрахани и успешного завершения задуманного Селимом похода. Случилось иначе.
Затея с каналом не удалась. Перетянуть корабли на Волгу волоком тоже не получилось. Касим-паше пришлось отправиться на покорение Астрахани без судов и осадных пушек. Дороне вспомнилось, как шло по степи, подымая пыльный хвост, вражеское войско, как пылали казачьи городки, как, уступая превосходящему в силе многочисленному противнику, уходили на запад к Донцу и на восток к Волге ватаги повольников. Не убегали, уходили, применяя приём, коим в прежние столетия пользовались жившие в этих степях скифы и сарматы. Не чурались такого способа вести войну и печенеги, и половцы, и татары. Приём простой — отступи, рассейся и вновь соберись, чтобы жалить и изматывать противника, пока не ослабнет. Казаки на время рассеялись, но зорко следили за движением турецкого войска. Следил за врагами и Дороня, но по неопытности чуть не попал в руки татарам. Быть казаку убитым, если бы не быстроногий конь Буйнак да Господь, что отвели смертушку от православной души. И не только отвели, но и направили путь к запорожцам гетмана Михайлы Вишневецкого, что шли на помощь воинам плавной рати князя Петра Оболенского-Серебряного. Помнил Дороня и то, как разогнали охранное турецкое войско и землекопов на переволоке, вызволив во множестве людей русских и иных народов из рабства. Средь них оказался и цесарский немец, коего Дороня спас от турецкой сабли. Иноземец изъяснялся частью русскими, частью татарскими, турецкими и иными неизвестными словами. Из путаных речей казаку удалось понять, что зовут его Фабиан Груббер. Басурманин оказался подданным австрийского короля Максимилиана, воевал с турками, защищал крепость Сигетвар со славным воеводой Миклошем Зриньи. Зриньи погиб, Фабиан попал в плен к туркам, а после освобождения увязался за Дороней. До Астрахани добирались частью пеше, частью на конях, а больше на судах. Пришлось Дороне поучаствовать и в ночном прорыве судовой рати к городу, и в его обороне, и в успешной вылазке. Довелось испить с горожанами чашу радости, когда после десятидневной осады враг отступил от города. Турки и крымчаки ждали кораблей с помощью и припасами из Дербента, шторм сорвал их прибытие под Астрахань. Опасаясь бунта, наступающих холодов, голода и полков русского царя, Касим-паша снял осаду. Войско, покинув укреплённый стан, расположенный на месте старой Астрахани — Хаджи-Тархана, пустилось по Кабардинской дороге в обратный путь. Только стал он для них кровавым. Всё время преследовали их отряды казаков и черкесов, нанося немалый урон. До Азова турок дошло меньше половины. Так что путь от Астрахани к Азову воистину был выложен их костьми.
Вот и теперь Дороня надеялся на то, что всё повторится...
— Пора. Давай к коням. — Севрюк пихнул локтем в плечо. — Должно атамана предупредить да дымами станишным знак подать. Поторопимся, передовая сакма далече ушла, не ровен час, в татарский аркан угодим.
— Ну уж нет. Первый раз им не дался и второй уйду. — Дороня зло сплюнул на молодую траву.
Севрюк приструнил:
— Хвастлива собака была, да волки съели.
Пригибаясь, сбежали с бугра, скрылись в камышовых зарослях, что плотной стеной обступили мелководный ерик. Там ожидали кони и сотоварищи. Их было трое. Первым лазутных заметил Павло Поляничка. Поляничку и многих иных запорожцев привёл на помощь православным братьям Михайло Вишневецкий. После одоления турок и крымчаков не все запорожцы вернулись к берегам Днепра, некоторые пожелали остаться на Дону. Остался и Павло.
Поляничка встретил соратников вопросом:
— Шо, хлопцы? Углядели татар?
— Углядели. Теперь поспешать требуется. Надобно Ермаку доложить, — ответил Севрюк, вставляя ногу в стремя.
— Для верности языка изловить бы, — подал голос Дороня.
Севрюк задумался, с сомнением ответил:
— Время потеряем.
Поляничка поддержал Дороню:
— Знать будемо, що татаровья удумалы.
— Ладно, — согласился Севрюк. — Поляничка и Дороня останутся со мной, будем языка добывать, а вы, — Севрюк обратился к двум казакам, — скачите к Ермаку, доложите о татарах.
На том и порешили. Посыльные уехали, Севрюк, Поляничка и Дороня отправились за языком. До полудня разведчики волками следовали за татарским войском, ужами скользили меж вражеских дозоров, лисами запутывали и заметали следы, но языка взять не удалось. Неужели придётся вернуться с пустыми руками? А ведь передовая сакма врага уже где-то у Засечной черты. Севрюк Долгой — старший по возрасту и по разведке — грыз былинку, с ненавистью поглядывал из-за куста шелюги на неприятельское войско. Гляди не гляди, а в пустом ведре воды не выглядишь. Сплюнул, вполголоса произнёс:
— От неурочье! Видать, неугодно Господу, чтобы мы языка взяли. Будем вертаться. Ермак Тимофеевич у Змиева бугра ждёт. — Севрюк приподнялся, замер, прошептал: — Э, видать, услышал Бог мои слова. Вона, скачут двое одвуконь. Не иначе, к броду. Там мы их и возьмём, как переправляться станут.
Татарские воины въезжали в реку, когда из воды вынырнул Дороня с камышинкой во рту. Откинув короткий полый стебель, он схватил одного из крымчаков за рукав чапана, рванул на себя. Конь под степняком заржал, шарахнулся. Татарин вывалился из седла, упал в воду. Второй воин схватился за саблю, но нож Севрюка впился ему в спину.
Дороне татарин достался крепкий, жилистый, казаку пришлось туго. Противник вывернулся и теперь норовил утопить его в реке. На помощь подоспел Поляничка. Крымчака связали сыромятным ремнём, бросили на берег. Пленник катался по песку, осыпал казаков проклятьями. Севрюк пнул его в бок:
— Угомонись, пёсий сын, не то языка лишу!
Крымчак затих.
— Худо, одного коня изловить удалось. — Севрюк кивнул на татарина, — Суньте ему кляп. Отъедем подальше, расспросим. Да поспешайте, нам до ночи успеть надо.
Сборы были недолгими. Перекинули пленника через холку Дорониного коня, самого выносливого, верхами переправились через реку и помчались подальше от вражьей силы. Остановились далеко за полдень у небольшого озерца, прикрытого буграми. Напились сами, напоили коней. Пленника посадили на землю, освободили от кляпа, дали глотнуть влаги.