Страница 27 из 67
— Не робей, братец, одолеем.
— Я и не робею, — отозвался стрелец. Прицелился, пальнул из ручницы. Ещё одним врагом стало меньше.
Татарская тысяча разбилась на три отряда. Не нападали, перестреливались. Средний закрутил карусель. Кружили необычно, малым кругом. Били стрелами в одно место, шириною шагов в десять. Карусельщиков до сотни, все в доспехах. Таких стрелой взять нелегко, и всё же стрельцы одного за другим выбивали их из карусели, но, несмотря на это, она с каждым оборотом приближалась к щитам. Защитников становилось всё меньше, те, что оставались живыми, не могли высунуться.
На смотровую площадку, где оборонялись Дороня, Ермак и молодой стрелец, поднялись Хованский и Хворостинин. Главный воевода спросил:
— Держитесь, воины?
— Держимся, воевода, — ответствовал Ермак.
— Добро. — Первый воевода посмотрел налево, туда, где татары крутили карусель: — Мнится, недоброе затеяли, чертяки. Как думаешь, Дмитрий Иванович?
— Думаю, вот-вот на приступ пойдут, окаянные. Не мешало бы наряду малому, что Михайло Иванович дал, изготовиться.
— Пойду предупрежу, подбодрю, ты уж тут сам.
— Иди, Андрей Петрович, да повязку не забудь сменить, опять кровоточит. Говорил лекарь, тревожить нельзя.
Хованский отмахнулся:
— Не до того.
Хворостинин проводил первого воеводу взглядом, Ермаку и Дороне приказал:
— Возьмите десяток казаков, встанете супротив окольчуженных татар. Чую, там полезут басурмане. Худо, ров в том месте выкопать не успели...
Молодой стрелец придвинулся к Хворостинину:
— Воевода, дозволь с ними.
Князь окинул щуплую фигуру стрельца.
— Иди, ежели возьмут. Вместо тебя иных пищальников поставлю.
Стрелец с мольбою глянул на казаков. Ермак согласно кивнул:
— Пойдём, коль саблей помахать не терпится.
Они поспешили исполнять приказ Хворостинина и не видели, как в железный обруч доспешных татарских всадников вплелись легковооружённые. Пятеро из них скакали друг за другом, они-то и разорвали хоровод, первыми рванули к щитам. Прирождённые наездники встали на спины коней, а с них запрыгнули на щиты. Татары свалились на стрельцов, как снег на голову. Ловкость, воинское умение и отчаянная храбрость этих воинов невольно вызвали уважение у тех, кто видел это действо. Вдохновлённые их примером доспешные татары сломали карусель и кинулись к щитам. За ними на укрепления Передового полка налегла вся тысяча.
Малый отряд Ермака и Дорони подоспел вовремя. Лихие крымчаки добивали стрельцов. Защитников у данного отрезка укреплений почти не осталось. Супротивников возглавлял бритоголовый, раздетый до пояса, жилистый воин с длинным кинжалом и саблей. Мышцы бугрились под смуглой кожей, клинки сверкали, кружились в смертельной пляске, разили русских воинов. Попал под их смертоносное кружение и молодой стрелец. Бритоголовый походя отбил его выпад и перерезал кинжалом горло. Дороня и Ермак одновременно кинулись к убийце. Только вдвоём и одолели. Крымчак оказался искусным воином, о том оставил малую пометку на плече Ермака. Пока рубились с вожаком, остальные казаки, не без потерь, расправились с четверыми его соплеменниками. Убили пятерых, вместо них, вставая друг другу на плечи, лезли ещё десять, словно головы Змиевы из сказаний былинных. Кто знает, устояли бы казаки или нет, но в тот миг дружно ухнули пищали, громыхнули пушки, средь грохота и дыма, подобный архангелу Михаилу, явился воевода Хворостинин с боевыми холопами и посохой. И вроде испугались татары мужичков с ослопами, топорами и рогатинами: отхлынули, попятились от китаев, от гуляй-города, покатились с холма. Хворостинин заглянул в бойницу, легонько толкнул Дороню в бок:
— Смотри, казак, не твой ли знакомец в чернёном шлеме? Постой! С ним, в малахае, не Куницын ли изменщик?
Дороня метнул взор на двух всадников, что уходили последними:
— Он, собака! С Саттар-беком рядком. Шакал от волка недалеко бегает.
Казак выхватил пистолет, прицелился.
Ермак остановил:
— Не дури, не достанешь и затравку зазря переведёшь.
— Достану, позже. Чую, пришло время посчитаться.
Дороня убрал пистолет за пояс, нагнулся над телом молодого стрельца, закрыл удивлённые и уже не живые глаза.
«Ещё один. Сколь их, павших за отчизну, было и сколько ещё будет?»
Вспомнились вислоносый стольник, шепелявый стрелец, Павло Поляничка, Севрюк.
— Сам себе смерть отыскал молодец, — проронил Ермак за спиной Дорони.
— Всяк умрёт, как смерть придёт... Даже имени не знаем. Эх, не попил парень на Евдокимово заговение кваску репного и кашки не поел.
Ермак тихо изрёк:
— Боюсь, кашки да квасу нам не видать. Сказывают, пока татар догоняли, о съестных припасах забыли. Теперь воинство кормить нечем, да и воду добыть нелегко, крымчаки помехой, а Рожайка, сам видишь, испоганена...
Подбежал Хованский, придерживая раненую руку, словно младенца, крикнул:
— Подымай людей, Дмитрий Иванович! Ударим вслед супостатам!
Ударили всеми полками, кроме полка Левой руки. Гуляй-город оставили на Репнина и Петра Хворостинина. Сцепились с ногайцами у Рожайки, вытеснили за реку, окрасили воду кровью, вернулись в стан.
После боя казаков навестил гость из гуляй-города — Фабиан Груббер. Австриец принёс радостную весть. У гуляй-города убит главный ногайский мурза Теребердей. Стала ясна причина прекращения приступа войском Девлет-Гирея. Смерть предводителя заставила ногайцев отступить, за ними отошли и крымчаки. Русскому войску выпал недолгий роздых.
Следующий приступ хан поручил возглавить мурзе Дивею. Ни первая, ни вторая атака на московитов не принесла успеха. Мурза решил не уподобляться Теребердею и не биться лбом в укрепления русских. Он видел, что попытка Саттар-бека могла увенчаться успехом. Не попробовать ли ещё раз, но большими силами? Оставалось только отыскать слабое место в обороне противника. С малочисленным отрядом нукеров и несколькими предводителями воинских отрядов Дивей-мурза отправился осматривать защитные сооружения неприятеля. Кучка татарских всадников в богатых доспехах не осталась незамеченной. Приметил их и первый воевода полка Правой руки Фёдор Шереметев:
— Ты погляди на них! Ишь, красуются. И страху не имут. Разъезжают, как у себя в степи. — Князь призвал третьего воеводу Долгорукого: — Григорий, пошли на них конных детей боярских да казачков, пусть им пёрышки пощиплют, чтобы неповадно было.
Отряд русской конницы появился нежданно. С криком и посвистом налетели удалые наездники, побили нукеров, погнали уцелевших телохранителей и знатных воинов от укреплений. Не остались и без полона.
Среди пленных мурзы и астраханский царевич Хаз-булат. Не миновала позорная участь и Дивей-мурзу, лашкаркаши не удалось уйти от погони. На беду, споткнулся красавец аргамак, не удержался мурза в седле, рухнул наземь. Подняться не дал боярский сын Темир Алалыкин. Спрыгнул суздалец с коня, навалился, связал крымчака. Связанного мурзу приволок в русский стан и поставил пред очи Шереметева. Воевода велел отвести пленников к Воротынскому. Весть о пленении знатных татарских воинов облетела полки и прибавила уверенности в собственных силах. Уверенность помогла воинам не только отбить вечерний приступ, но и самим напасть на врага и отогнать за Рожайку, за луг. В поле крымчаки заупрямились, русской коннице пришлось вернуться. Ночь развела противников по сторонам.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Господину кардиналу в Комо. Октябрь 1572. Свидетельствую о противостоянии татарских и московских войск, в результате которого московиты разгромили татар. Целую руки.
День принёс относительное затишье: хоронили павших товарищей, травились-перестреливались с противником, мелкими отрядами вступали в кратковременные стычки. Находились и охотники-единоборцы. Выехал помериться силой и Дороня, в мисюрке, надетой по настойчивой просьбе Ермака, в кольчуге-безрукавке поверх серой рубахи, с пистолетом, саблей и лёгким копьём за спиной. Ему из всего татарского войска нужны только двое. Их, давних недругов, терпеливо и упорно вызывал на поединок. И за Рожайкой, и в гуляй-городе снова и снова слышался его голос: