Страница 4 из 63
Костя понаблюдал за общими объятьями и бросился в кучу. Его обнял уже Фёдор. Чуть не повалились с лавки при общем веселии. Эту картину и застал зашедший к жене вслед за сыновьями князь Ярослав. Появившись в двери, он громко потребовал:
— А меня?
Сыновья, обернувшись, тут же бросились в объятья уже к отцу. Держа повисших на руках своих четверых мальчишек, князь блаженно улыбался. Княгиня тоже. Вот о таком семейном счастье она всегда мечтала! И тут из угла горницы подал свой требовательный голос маленький Данила. Словно почувствовал, что его оставили в стороне от общей радости. На Данилин рёв расхохотались все, мать подхватила его на руки и подошла с младшим сыном к мужу:
— Смотри, какие у нас дети, Ярослав!
Князь сгрёб всех в одну охапку и зарылся лицом в их головы, руки, плечи. Поднять лицо сразу не смог, шестимесячный Данила цепко ухватил отца за волосы. Пока выпутывали князя из-под крепкой руки младшего наследника, хохотали до упаду! Не хватало только Афони, но тот со своей нянькой гулял где-то во дворе. Мальчик очень любил лошадок, и появление конной дружины для него было просто счастьем, теперь долго в терем не затащишь.
Всё же вечером княгиня Феодосия сказала мужу то, о чём подумала днём:
— Андрюша не так мал, чтоб его с Костей оставлять. Бери, если можно, княжича с собой. Пусть растёт рядом с Федей и Сашей.
Ярослав отозвался сразу, видно, и сам о том думал:
— Да, надо было сегодня взять и его. Только он на коне сидит не очень хорошо. Это Саша точно и родился конным.
— Ничего, он осилит, ты только помоги, — почти попросила мать.
Отец понял, что Андрей ревнует братьев к нему, к дружине, ко всему. Согласился:
— Буду брать. И братья помогут.
Феодосия приподнялась на локте, стала рассказывать о том, как отбросил руку Саши Андрей и как тот после не рассердился, не вспылил, хотя и горяч, а обнял брата сам. Князь только порадовался рассказу.
Так в мирных заботах началась их новгородская жизнь.
Но не слишком долгой она оказалась. Лихая година больших испытаний для Руси досталась для жизни князю Ярославу Всеволодовичу, его жене — княгине Феодосии, и их сыновьям. Фёдора позже назовут Святым. Двое — Андрей и особенно Александр — впишут славные страницы в историю своей Родины, а Александр получит прозвище Невский и тоже будет назван Святым.
На границах земли Новгородской неспокойно, очень неспокойно. За много лет люди привыкли к бесконечной рати, но одно дело отражать мелкие нападки, совсем другое — понимать, что зреет сильная угроза самому существованию. И хуже всего, что нет единства на Руси не только на юге, но и на севере. Князь Ярослав хорошо понимал, что нападения на приграничье псковской земли — это только начало. Литва не даёт покоя полочанам, шведы всё чаще грабят балтийские берега, немецкие рыцари вплотную подошли к границам Псковщины. Ещё чуть, и они примутся за исконно русские земли! Помня завет отца, что бить врага надо на подходе к дому, а не в нём самом, Ярослав Всеволодович решил перейти от наказания за набеги к разгрому рыцарей-крестоносцев пока на их территории.
Для того он вызвал на помощь владимирские дружины и своих переяславцев. Новгород скрепя сердце поддержал поход, но только до поры, когда псковичи вместо того, чтобы присоединиться и разбить немцев наголову под рукой новгородского князя, вдруг запёрлись в городе, напрочь отказавшись выступать вместе с ним. Псковский посадник Иван и тысяцкий Вячеслав поспешили заключить мир с Ригой, точно забыв о каждодневной угрозе для города! Такого князь никак не ожидал! Ярослав Всеволодович отпустил дружины по домам и, не сумев убедить новгородское боярство идти на Ригу без Пскова, уехал из города.
С ним отправилась княгиня с малыми сыновьями. Княжичи Фёдор и Александр остались в городе с боярином Фёдором Даниловичем и тиуном Якимом.
Княгиня долго плакала перед отъездом, было очень страшно оставлять девяти- и восьмилетнего сыновей одних на княжении. Тем более в такую лихую годину.
А година и впрямь была лихая.
После отъезда князя и княгини прошло три месяца... Боярин Фёдор Данилович с тоской смотрел на двор сквозь слюдяное окошко малой трапезной:
— Опять льёт! И сколько же это продолжаться будет?!
Дождь лил уже которую неделю, с самого Спаса. Вымокло всё, что только могло вымокнуть, но, главное, сгнил, погиб урожай. Настала осень, близилась зима, ждали хоть снега, но не было и его. С неба всё так же то моросило, то снова и снова хлестало водяными струями. Дождь... дождь... дождь!.. Он погубил сено, весь урожай и на полях, и на огородах. Народ ждал большого голода.
Во двор, прикрываясь каким-то рядном, прискакал человек от Новгорода. Чуя беду, боярин выскочил на крыльцо сам:
— Что?!
— Беда, боярин! — С гонца ручьями текла вода, но сейчас было не до того. — Новгород волнуется, объявили в непогоде виновным архиепископа Арсения!
Фёдор Данилович ахнул:
— Его-то за что?!
— Говорят, что он стал епископом по мзде князю Ярославу и что выгнал Антония, который был до него.
— Вот дурьи головы! Им-то что?
— Бают, что Антоний всегда умел отмолить Господа о помощи, а Арсений не может. Беда, могут убить владыку!
— Неужто на владыку руку поднимут, окаянные?! — ахнул боярин.
Человек покачал головой:
— Толпа слепа и глуха, всё могут. Слышь, вечевой колокол гремит.
Тяжёлая ночь выдалась у боярина Фёдора Даниловича, в город идти опасно, нельзя княжичей одних оставлять. Утром узнал, что вече прогнало епископа Арсения, едва не убило, тот едва смог спастись в Софии. Подумав, боярин решил пока в городские дела не вмешиваться, как бы хуже не было. Не то обвинят во всех бедах княжичей, и спасти не успеешь.
А на Волхове продолжала лютовать стихия. Фёдор и Александр, выйдя поутру во двор, чтобы хоть чуть поездить на лошадях, потому как ночью дождь идти перестал и Волхов сковал хоть какой морозец, с ужасом услышали необычный шум. Но это не был рёв толпы, вернее, сначала не был. Со стороны Великого моста доносился страшный грохот и треск. На крыльцо выскочил и боярин Фёдор, тоже крутил головой, не понимая, что происходит. Вдруг дружинник, державший забеспокоившуюся лошадь под уздцы, указал на реку:
— Смотрите! Ледоход в декабре!
Все бегом помчались на берег. Такого ещё не бывало: лёд на Волхове, толком не встав, вдруг пошёл. Под его напором трещали устои Великого моста! Он и так не спасал залитый водой город, крайние спуски совсем покрыла вздувшаяся от бесконечных дождей река, а теперь грозил и вовсе рухнуть. Большие льдины напирали и напирали на мост. Собравшиеся на обоих берегах новгородцы кричали так, словно наступил конец света! Но и людского крика не было слышно из-за шума ледохода и треска огромных брёвен. Мост, выдержавший столько вёсен, рухнул! Две части города оказались напрочь отрезанными друг от друга.
Город забунтовал уже безо всякого смысла. В вечевой колокол звонили по каждому требованию. Нашлись противники князя Ярослава, обвинившие его и его людей во всех бедах. Никто не задумывался, как мог сидевший в Переяславле князь затопить город водой или обрушить великий мост. Ему отправили решение Новгорода: «Не суди и судей не давай!». В городе начались погромы тех, кто поддерживал князя Ярослава.
Вот теперь уже боярин Фёдор Данилович точно знал, что ему делать. Только бежать, и как можно скорее! Он приказал княжичам живо собираться, распорядился о том же для малой дружины, что их охраняла. И всё же не успел. К Городищу подходила огромная толпа новгородцев. Опередив их, к боярину примчался гонец с вестью, что вече требует княжичей на расправу. Казалось, всё пропало, но Фёдор Данилович не потерял голову, он приказал закрыть ворота, а сам с княжичами и тиуном Якимом тайно выбрался со двора с другой стороны. В горенках княжичей спешно загасили свечи. Спасло то, что их окошки выходили не на город, а в сторону леса, от Новгорода княжий терем гляделся совсем тёмным. Фёдор и Александр на всю жизнь запомнили это бегство февральской ночью под мокрым снегом и на сильном ветру. Задумка боярина удалась: к тому времени, когда новгородцы добежали до княжьего двора и принялись колотить в ворота, угрожая развалить их, беглецы уже сидели, схоронясь за задним двором, моля бога, только чтобы не запалили. Хотя палить было бесполезно, сверху снова шёл снег вперемешку с дождём.