Страница 5 из 10
– Ты… ты прости меня, Авилла… – проговорил я, как же это хорошо, смотреть на неё…
– Это ты меня прости, Орлик, я… – мягко говорит она.
Я моргнул опять:
– Орлик?.. Ты… Почему «Орлик»?
Она улыбнулась, опустила ресницы, краснея как свёкла:
– Ну… это я… – пробормотала смущённо. – По-моему… По-моему, тебе подходит, ты… такой… ну… Ты… Позволишь звать тебя так? Не рассердишься?
– Дак… – я смутился тоже, что, неужели, правда, понравился я ей? И когда? – не горшком вроде и не собакой… зови, что ж… А я… шлюхой обзывать не стану тебя больше, – хмурясь и смущаясь ещё сильнее, проговорил я, отворачиваясь.
– Я… – она вздохнула, хмурясь и краснея, отводя лицо, – я не шлюха, не было этого, но и…не девушка, Орлик.
– Ну… я знаю. Только… всё равно, прости, не буду, раз… да и… ох…
Я вздохнул, говорим как два дурака:
– Слушай, а… А может спать как-то будем?.. – и спохватился, что она не про сон подумает опять… – Я имею в виду… Я от усталости сегодняшней… А спать царю не в тереме невместно, узнают, что прогнала меня, сама понимаешь… и так со свету сжить хотят.
– Да ещё жена такая дура попалась… – смущённо засмеялась она.
– Хочешь, я у челядинов лягу?
– Не надо у челядинов. Ложись, как положено… Только…
Я посмотрел на неё, вот испытание-то…
– Не буду я, – пробормотал я, опять сгорая от румянца, – насильно не буду, не… не бойся меня. И во сне не нападу, обещаю. А после… ну, потом… когда… Ну… привыкнешь, может? И… если не убьют меня…
Она вздрогнула:
– Это… это я не дам сделать!
Мне так тепло и надёжно стало на душе. Как никогда ещё в жизни не было. Никогда моей жизни ничто не угрожало, никто не желал мне зла, я впервые оказался перед лицом очевидного заговора против меня. Как впервые я по настоящему женат, и впервые ложусь спать одной комнате с женщиной, которую мне нельзя тронуть…
…Но заснул он сразу и захрапел даже. Бедняга, умаялся, однако, сначала все эти испытания, а потом я…
Он лёг на лавку, положив под голову подушку и вытянувшись во весь высокий рост, я долго смотрела на него, потом встала и накрыла одеялом из лисьих шкур, подоткнув под спину немного, хоть немного мягче, а то ни ласк тебе, ни спанья… на постели у меня осталось только льняное покрывало, но я замёрзнуть не боюсь, да и натоплено тут щедро – впору окна открывать.
Горница эта большая, просторная, я люблю такие большие помещения, с тех пор, наверное, как приходилось и за печками, и на полатях под самым потолком спать, теперь мне мучительно в тесноте. Я вижу большую печь, выходящую сюда тёплым поддувалом, лавки вдоль стен, накрытые коврами, стол, с красивой, затейливо вышитой скатертью, так вышивают в Пещерном, много коловратов и берегинь. В каждом городе свои привычки в вышивке, всегда можно понять. Стол уставлен кушаньями, между прочим, и вином, но ни он, ни я о еде и не вспомнили, какая еда, когда драка…
Стены изукрашены рисунками, свивающимися ветками, превращающимися в цветы и листья, в птиц, в сказочных зверей. Это удивительный новодел, таких узоров не было в нашем тереме, а ведь это терем в котором выросла и я, и Дамагой, и Белогор. Все комнаты я тут знаю, и узоров раньше таких не было. Это переплетение наших традиций и сколотов, вон львы с алатырями, древа жизни и птицы, берегини с орепеями и олени… Удивительно, странно и красиво.
Орлик всхрапнул и повернул голову намного. Совсем он некрасивый, близко не такой, как Яван, но порода одна, и скулы, и лоб высокий, и брови разлётом соколиных крыльев. Но не это в нём главное, в нём сила, как ни в ком, я через комнату чувствую жар, что исходит от него, хорошо, что далеко лежит, я измаялась бы, будь он рядом.
Нет, он… каким я его вижу, а я ошибаюсь редко в людях, такой человек и должен быть царём. В такой момент особенно, когда два народа таких близких и далёких не знают, им слиться или разорвать начавшуюся связь.
А ведь связи переплели уже всех. В наших городах сколоты осели семьями, занялись кузнечным делом, другие с торговцами обозы возят, по рекам ходят и выходят в Северный океан. А всего-то несколько лет, даже одно поколение не выросло. Ещё чуть-чуть и землю пахать начнут. Пахали же когда-то, не зря плуг у них и у нас священный атрибут, даже свадебные и погребальные отряды у нас одни и те же, что нам делить?
Орлик отвернулся к стене, выпростав большую красивую, в мышцах, руку поверх рыжего меха. Обнял бы меня этой рукой, я растеклась бы мёдом…
Я перестала смотреть на него, он дышит тише на боку… И что получается, всё изменилось для меня всего за четыре дня. Всего четыре дня назад я думала, что жениха жду, желанного, любимого, синеглазого моего, прекрасного как из сказки, Ванюшу. И что? Четыре дня и я… Не люблю уже его?
Мне стало больно, по-настоящему прямо сдавило грудь, так, что я принуждена была сесть, так трудно мне дышать от этого сдавления. Ваня… Онеги нет больше, вот что. Как только вернулась Авилла, на этом всё и закончилось для тебя и меня.
Я должна послужить царю, защитить его и себя, а значит царство, от тех, кто хитро навязал узлов, в которых намерен удушить и нас двоих и всё царство. Боги меня не напрасно прислали в помощь Ориксаю. У меня предназначение здесь, поэтому мы не поженились с Яваном, Боги управляют. И Яван вернётся к Вее. Хотя бы она проклинать меня больше не будет…
Теперь приглядеться надо. Ко всем. Это всё затеял близкий человек, с самого верха. Таких немного. Я пойму в ближайшие дни.
Это может быть Белогор, он первый, кому выгодна гибель Ориксая, Доброгнева тоже, или из его, Ориксая, семьи. Явор. Яван… Ваня? Надо понять, кто заговор плетёт, кто голова этому чудовищу, так быстро возбудившему недовольство, нашедшему помощников в том, чтобы так подставить царя, то, что бык не убил его…
За столом могло и не быть яда, я нужна им, значит, надо сделать так, чтобы никто не мог разделить нашей трапезы – одна тарель, один кубок, один нож, которым режут мясо… пусть думают, что мы влюблены как голубки…
Влюблены… Вот я-то влюбилась. Кажется, знаю его всю жизнь, может мы в прошлой жизни встречались? Такой он, какой-то свой, близкий… И жаль его ужасно, всесильного царя, такого юного, наполненного силой до краёв и поставленного кем-то на край гибели.
Он опять повернулся на жёсткой лавке, рот приоткрыл во сне, как ребёнок… Нет-нет, ясноглазый, не сомневайся, я защищу тебя…
Я заснула так, и, глядя на него, данного мне Богами в мужья, и вились в моей голове сны всё об одном, всё вокруг моих размышлений о заговоре. Складывая и перекладывая, будто стежки на ненавистной вышивке или нитка к узелку, узелок к нитке в кружеве: посмотреть, подумать, всех оценить, всех, кого увижу в ближайшие дни. Вы плетёте свою сеть, мы сплетём свою…
Глава 3. Утро вечера…
Я ничего во сне не видел, то есть проснулся я без сновидений, просто от солнца, защекотавшего мои веки. И первое, что я увидел, была моя царица на высокой кровати. Она спала, повернувшись немного ко мне, до неё шагов семь… Сегодня, при свете солнца, зимой здесь, на севере, такого редкого, такого желанного и яркого, она, почти не укрытая, всего лишь под простынёй, затканной красными узорами, с волной волос вокруг головы, косу мне отсюда не видно, немного бледная во сне, она такая непреодолимо притягательная… Сколько мужчин вот так смотрели на неё, спящую?..
Я встал, выпить воды, может, отпустит? Обещал ведь ей, не трогать… Я попил воды, отвернувшись, и умылся, но легче не стало… и стояк такой – можно рушник вешать. Что же это такое, со всеми она… а мне – нет? Может, утром… как говорят: утро вечера мудренее?..
Она мгновенно проснулась, едва я опустился на постель, руки не отбросила мои, всё же тонкая какая, сломать страшно… но другие же не сломали…
– Орлик… Орлик, погоди… – прошептала она, выскальзывая из моих ладоней, но хотя бы не дерётся – уже хорошо…
– Чего ж годить-то… – нетерпеливо бормочу я…
Я забрался под это покрывало ладонями, может кожи, наконец, её коснусь, ещё отыскать под этими тряпками надо, тела-то так немного…