Страница 6 из 35
Преднамеренность и замысел просматриваются в двух парных высказываниях, в которых видна тщательность в формулировках. В первой из этих пар автор книги Бытие утверждает, что «совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой» (Быт 2:2). Данная фраза сообщает о завершении Божьей творческой деятельности, не приписывая этому завершению какой-либо значимости. Во втором высказывании автор Бытия заявляет: «И благословил Бог седьмой день, и освятил его» (Быт 2:3). Здесь говорится об особом акте, связанном с седьмым днем. Значимость седьмого дня подчеркивается тем, что Бог сам истолковывает его. Если первая пара выделенных курсивом глаголов обращена в прошлое, то вторая устремлена в будущее и указывает на постоянство. Освятив седьмой день, Бог обозначил границы Своего, Божественного участка в поле человеческого времени.
СЕДЬМОЙ ДЕНЬ – ЭТО «ГВОЗДЬ» ПРОГРАММЫ СОТВОРЕНИЯ, КУЛЬМИНАЦИЯ ВСЕГО ПРОЦЕССА
Библейский текст ясно дает понять, что седьмой день с самого начала был наделен исключительным авторитетом. Божественный замысел и предпринятые Богом меры свидетельствуют о том, что значимость седьмого дня выходит далеко за рамки чего-то временного или коньюнктурного. В библейском повествовании Бог действует так, словно хочет выделить седьмой день до такой степени, чтобы никому не повадно было его очернять.
Анализ текста и его контекста
В современном мире седьмой день во многих отношениях стал идеологическим и богословским сиротой, ибо этот мир утратил чуткость к тексту, описывающему его истоки. Ощущение полной отчуждености присутствует не только в том, как на протяжении последних двух веков исследователи анализируют и разбирают библейское повествование; еще более значим сейсмический сдвиг в их мировоззрении. Современная эволюционная концепция говорит о миропорядке как о деле случая, за которым не было никакого замысла; она подразумевает процесс без движущего фактора, который все инициирует, направляет и осуществляет. В результате она отражает точку зрения на действительность, в рамках которой седьмой день не является значимым элементом.
Сам текст в их понимании превратился из застывшей формы в нечто подвижное. Библеисты приложили неимоверные усилия к тому, чтобы выяснить происхождение первых пяти книг Библии, и постепенно пришли к мнению (которое, хоть и в меньшей мере, преобладает до сих пор), что первые пять или шесть книг Библии были составлены на основании разных источников, каждый из которых обладает собственными уникальными чертами и появился в определенный исторический период. Исследователи попытались выявить множество разных слоев в окончательной композиции, подобно тому как археологи раскапывают курган в попытке определить различные пласты, оставленные древними обитателями места раскопок. Со временем безымянных авторов, стоящих за различными текстуальными напластованиями, стали обозначать отдельными буквами алфавита.
Согласно этой реконструкции, известной как «документальная гипотеза», в книге Бытие просматриваются по крайней мере три авторских стиля, обозначаемые, соответственно, латинскими буквами J, E и P. Эти буквы указывают на характерные особенности воображаемого автора, а в сочленениях, где текст одного предполагаемого литературного источника соединяется с текстом другого, библеисты видят работу анонимных редакторов. J, считающийся древнейшим из первоисточников, известен тем, что отдает предпочтение Божественному имени Яхве; таким образом, буква J означает «яхвист»[30]. В свою очередь источнику E Бог известен прежде всего под именем Элохим, отсюда и его название – «элохист». P рассматривается как гораздо более поздний автор или группа авторов, уделявших большое внимание отправлению культа. В рамках этой схемы события в библейском повествовании должны выстраиваться в иной хронологической последовательности, отличной от той, что предлагается в композиции текста.
НА СМЕНУ ТЕНДЕНЦИИ РАССМАТРИВАТЬ БИБЛЕЙСКИЕ КНИГИ КАК КОМПОЗИЦИЮ, СОСТОЯЩУЮ ИЗ ТЕКСТОВЫХ ФРАГМЕНТОВ, СПАЯННЫХ В НЕОДНОРОДНОЕ И НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОЕ ЦЕЛОЕ, ПРИШЛА ТЕНДЕНЦИЯ УСМАТРИВАТЬ В НИХ ЕДИНСТВО
Что касается хронологии в ее «классической» версии, по мнению влиятельного исследователя Ветхого Завета Герхарда фон Рада, материал, приписываемый так называемому источнику J, относится примерно к 950 году до н. э., источник E датируется одним или двумя столетиями позднее, а источник P появился после вавилонского пленения, примерно в 538–450 годах до н. э.[31] Однако, все более осознавая сложности и подводные камни при осуществлении данной реконструкции, даже Герхард фон Рад не рискует давать более точных датировок, «поскольку в любом случае это лишь догадки, и прежде всего потому, что они относятся только к завершенной литературной композиции. Возраст отдельных преданий в рамках любого из источниковых документов – это совсем другое дело. Самый близкий к нам по времени документ (Р), к примеру, содержит множество древних и очень древних материалов»[32].
Источник Р важен в настоящем контексте, потому что первое упоминание о седьмом дне нередко относят именно к этому источнику. Но при этом нужно учитывать, что Р – это не более чем условная, умозрительная конструкция и что предполагаемый вклад этого источника в библейский текст «содержит множество древних и очень древних материалов»[33]. Так что, исходя из этой логики, главное – не роль и не период существования загадочного Р, а древность материала.
Сегодня наблюдаются тенденции, которые еще более снижают значимость этих выкладок ветхозаветного критицизма. В кругах, занимающихся датировкой различных частей Ветхого Завета, ощущается некоторая усталость и даже осознание тщетности предпринимаемых усилий. Некогда стройная теория испытывает определенные трудности, столкнувшись с реалиями, которые влияют не только на незначительные детали, но и на многие исходные посылки. Вдруг обнаруживается, что элементы текста, некогда причислявшиеся к одному источнику или периоду, на самом деле относятся к другому пласту, в результате рушится вся выстроенная ранее парадигма. Подобные примеры побудили некоторых библеистов поставить под вопрос обоснованность этой теории, потому что существующие библеистские карты противоречат фактической текстовой топографии. На смену тенденции рассматривать библейские книги как композицию, состоящую из текстовых фрагментов, спаянных в неоднородное и непоследовательное целое, пришла тенденция усматривать в них единство или, по крайней мере, учитывать факторы, указывающие на это единство[34].
«Источниковый» критицизм Ветхого Завета, которым занимаются в основном протестантские библеисты, похоже, почти полностью себя исчерпал, будучи обречен в силу некорректных исходных положений, а также ввиду того, что нынешним его сторонникам почти нечего сказать в его оправдание. Поборники альтернативных подходов предлагают, чтобы мы снова позволили Священному Писанию говорить самому за себя. В данной книге мы будем руководствоваться подходами, которые уделяют значительное внимание библейскому изложению[35] и воспринимают Библию более чем продукт человеческого ума. Эти подходы широко известны как «каноническое» прочтение Священного Писания[36].
Прежде всего, учитывая специфику вопроса, нужно обязательно обратить внимание на мнение иудейских библеистов, которым очень часто пренебрегают. Эти исследователи в гораздо меньшей степени обременены идеями протестантской критической текстологии. Кроме того, иудейским исследователям Ветхого Завета не свойственно судить о тексте на основании какого-то мнимого источника, поэтому иудейская библеистика в большей степени привержена признанию текстовой цельности Писания. М. Х. Сегал, к примеру, возражает против «теории источников», утверждая, что «за исключением некоторых незначительных добавлений, книга Бытие представляет собой произведение унитарного характера, написанное одним автором, черпавшим материал из живой традиции своего времени»[37]. Другой иудейский богослов, специализирующийся на книге Бытие, Умберто Кассуто, считает первую библейскую книгу весьма цельным литературным произведением[38]. Опираясь на свой анализ первой главы книги Бытие, Кассуто выявляет целую сеть семеричных структур, взаимно переплетающихся в рассказе о творении и образующих столь точный узор, что композиционное единство этого повествования и его взаимосвязь с седьмым днем представляются не иначе как двумя сторонами одной медали[39]. Обе эти отличительные черты – седьмой день и взаимосвязанные семеричные структуры в композиции первой главы Библии – указывают на композиционное единство, отличающее библейский рассказ о сотворении мира от прочих древних источников, в которых также предпринимается такая попытка.
30
Главной действующей силой в критическом анализе источников выступают немецкие протестантские богословы. В немецком языке слово «яхвист» пишется «Jahwist», отсюда и обозначение «J».
31
Gerhard von Rad, Genesis, 2nd., trans. John H.Marks (London: SCM Press, 1963), 23.
32
Там же.
33
Там же.
34
Один подобный пример можно найти у Рольфа Рендторффа [Rolf Rendtorff, Das Überlieferungsgeschichtiche Problem des Pentateuch (Berlin: Walter de Gruyter, 1977)]. Рендторфф высказывается в пользу унитарной, но более поздней композиции.
35
Один из примеров «унитарного прочтения», которое позволяет библейскому повествованию говорить самому за себя, можно найти в The Literary Guide to the Bible, ed. Robert Alter and Frank Kermode (London: Collins, 1987). В своей весьма эмоциональной оценке критики источников и «документальной гипотезы» Памела Тамаркин Рейс [Pamela Tamarkin Reis, Reading the Lines: A Fresh Look at the Hebrew Bible (Peabody, MA: Hendrickson Publisher, 2002), 1–14] высказывается в пользу унитарного прочтения в том же духе, который предлагает настоящий подход.
36
Бревард Чайлд остается ведущим приверженцем «канонического» подхода к Священному Писанию, изложенного в его «Введении к Ветхому Завету как Священному Писанию» [Brevard Childs, Introduction to the Old Testament as Scripture (Philadelphia: Fortress Press, 1979). «Канон», как он понимается в настоящем контексте, это не произвольное собрание текстов. Как сказано у Самуэля Террьена [Samuel Terrien, The Elusive Presence: Toward A New Biblical Theology ([New York: Harper&Row, 1978; repr. Eugene, OR: Wipf and Stock Publishers, 2000), 320], «книги древнееврейской Библии и Нового Завета навязывали себя евреям и христианам как определяющий критерий их религиозного посвящения и этики поведения. Канон изначально был не догматической структурой, навязанной извне оформившимися человеческими общностями, но неизреченной силой, которая произрастала изнутри, из сущности иудео-христианской религии».
37
M.H.Segal, “The Religion of Israel before Sinai,” JQR 52 (1961): 46. Сегал приходит к выводу, что «Книга Бытие воплощает в себе живые предания Израиля египетского периода и вполне могла быть произведением эпохи Моисея, великого пророка и законодателя» (с. 48).
38
Umberto Cassuto, A Commentary on the Book of Genesis, Part I, trans. Israel Abrahams (Jerusalem: The Magnes Press, 1961); idem, The Documentary Hypothesis and the Composition of the Pentateuch, trans. Israel Abrahams (Jerusalem: The Magnes Press, 1961). В последней книге Кассуто предлагает краткий обзор своей более обширной работы на итальянском языке, в которой оспариваются основные положения документальной гипотезы.
39
Cassuto, Genesis, 12.