Страница 13 из 35
Первое высказывание змея, безусловно, носит подрывной характер. Христос назвал его «ложью» (Ин 8:44), и вполне заслуженно. «Подлинно ли сказал Бог: “не ешьте ни от какого дерева в раю”?» (Быт 3:1). Неужели Творец действительно мог запретить есть от всех деревьев в саду, тем самым подменив условия их существования? Затем следуют еще два обвинения (Быт 3:4, 5), при этом защитный механизм человека, впервые столкнувшегося с подобного рода измышлениями, уже непоправимо подорван первым утверждением.
Змей с самого начала захватывает инициативу в этом диалоге. Женщина, попытавшись было что-то возразить на явное искажение фактов (Быт 3:2), скоро опускает руки. Создается впечатление, что ее робкий протест – «нет-нет, Бог такого не говорил» – утонул в шуме крушения в ее сознании прежних концепций и парадигм, вызванного первым высказыванием.
Леон Касс сжато, но емко говорил об этом в серии передач, посвященных книге Бытие и показанных по американскому телевидению в 1990-х годах.
Змей задает первый библейский вопрос и заводит первый приведенный в Библии разговор. Он ставит под сомнение благость Божью. Неужели Бог так несправедлив, что поселил вас среди всех этих деревьев и при этом запретил вам есть их плоды? Он выставляет Бога лжецом: «Нет, вы не умрете», – говорит он им. Он подрывает авторитет Божий и раскрывает перед людьми новые и привлекательные перспективы. Когда авторитет власти или закона, или обычая, или природного чутья подорван, у человека развязаны руки – он дает волю воображению, предвкушая новые свершения и открытия. В тексте сказано: «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи», а это значит, что Ева уже составила суждение о том, правильно ли будет попробовать его плод на вкус. В каком-то смысле она уже вкусила от дерева, еще даже не протянув к нему руку[108].
В своем весьма остроумном пересказе этого библейского отрывка Р. У. Моберли показывает, как беззастенчиво змей искажает слова Бога.
В Божьих словах был сделан акцент на свободе – человек мог вкушать от любого дерева, только одно было под запретом. Змей же распространяет этот запрет на все деревья. Вместо разрешения: «От всякого дерева в саду ты будешь есть», мы получаем запрет: «Не ешьте ни от какого дерева в раю», якобы установленный Богом. Зачем же змею нужно было произносить слова, которые, как вполне справедливо указывает женщина, явно не соответствуют истине? Дело не только в том, что змей тем самым вовлекает ее в спор. Главное здесь – подтекст, который скрывается за его словами. Проблема не в том, что слова змея содержат очевидную ложь. Хитрый змей прежде всего хочет навести человека на мысль, что Бог способен навязывать неразумные, необоснованные запреты, что Он более заинтересован в запретах, чем в свободе. Такого рода обвинение не так-то просто опровергнуть. Для этого мало указать на очевидную неточность в словах[109].
Как уже было сказано выше, змей начинает со лжи. И неважно, что ему приходится слегка отступить после первого натиска. Моберли верно подмечает подтекст его речей – «Бог способен навязывать неразумные, необоснованные запреты»[110]. Стоит змею зайти немного с другой стороны – и вот эта мысль уже не вызывает возражений и даже гораздо меньший запрет уже кажется необоснованным. Человек начинает по-иному смотреть на Бога; он уже не так уверен в Его благости, в том, что Ему можно доверять.
В центре этого разговора между женщиной и змеем находится вопрос: каков Бог? Что Он из Себя представляет? Моберли, безусловно, прав, что «в Божьих словах был сделан акцент на свободе»[111], однако змей истолковывает Его слова иначе – как ущемление свободы и несправедливый запрет. Вопрос о Божьей мотивации мы не можем обойти стороной. Тот же Моберли отмечает, что
змей намекает на злонамеренность Бога, устанавливающего какие-то запреты. В его словах есть явный намек на то, что Бог руководствуется страхом и завистью. Таким образом, молчанию о мотивах, стоящих за запретом, записанным в 2:17, который, исходя из его контекста, должен был послужить человеку во благо, змей дает совершенно иную трактовку – оказывается, этот запрет продиктован стремлением подавить человека, а не благословить его. Отсюда следует естественный вывод: если в Своем запрете Бог руководствовался недостойными побуждениями, значит, нет в том большой беды, чтобы его нарушить. Обратите внимание: змей нигде не призывает женщину преступить Божий запрет. Он просто ставит под сомнение Его правдивость (отрицая Его предостережение) и искренность (оспаривая мотивы) и предоставляет женщине возможность самой сделать определенные выводы[112].
По ходу этой беседы становится ясно, что первоначальная ложь так или иначе сделала свое дело. Змей заронил зерно сомнения, которое дало быстрые всходы, и никакие попытки противостать ему уже не могли предотвратить взрыва в сознании первой женщины.
Дитрих Бонхёффер весьма проницательно анализирует беседу, состоявшуюся между Евой и змеем.
«Подлинно ли сказал Бог?». «Но почему Он так сказал?». Вот как развивается логика беседы дальше: «Он сказал это из зависти… Бог – не добрый, Он злой, любит помучить… Не теряйся, будь умнее своего Бога и возьми то, что Он от тебя пытается утаить… Ты права, Ева, именно так Он и сказал, но Он солгал. Божье Слово лживо… потому что ты не умрешь»[113].
Чем дольше Ева беседует со змеем, тем меньше у нее остается доверия к Богу, и наконец этого доверия не остается вовсе, потому что Тот, Кому она доверяла, более не достоин доверия в ее глазах. Начав с намека на то что Бог не так уж сильно любит человека, змей на этом не останавливается. В конце концов он прямо и без обиняков обвиняет Бога в обмане. На одной чаше весов Божье предостережение «смертью умрешь» (Быт 2:17), а на другой – заверение змея «нет, не умрете» (Быт 3:4). Что перевесит? Кто-то из них наверняка говорит неправду. «Адам на распутье, – пишет Бонхёффер. – Мир разверзся прямо у него перед глазами. Одно слово против другого. Он не в силах охватить их умом, ибо как узнать, где правда, а где ложь? Одна истина против другой – Божья истина против истины змея…»[114]. Увы, в этой точке повествования чаша весов склоняется решительно и бесповоротно в пользу змея. Библия говорит: «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел» (Быт 3:6).
ПОСЛЕ СЛОВ ЗМЕЯ ЧЕЛОВЕК НАЧИНАЕТ ПО-ИНОМУ СМОТРЕТЬ НА БОГА, ОН УЖЕ НЕ УВЕРЕН, ЧТО ЕМУ МОЖНО ДОВЕРЯТЬ
Седьмой день в контексте противоборства
По мнению библеистов, книга Бытие состоит из нескольких частей. «Стыки» между ними мешают читателю воспринимать библейское повествование как единое целое. Что касается главного посыла[115] книги, который призван объяснить, как сложилось настоящее положение вещей, то во главу угла первых глав Бытия поставлены Божье «хорошо весьма» (Быт 1:31) и несогласие с этим тезисом, прозвучашее из уст змея (Быт 3:1). Крайне важно учитывать, что в этом повествовании задействованы не две, а три стороны. Во взаимоотношения между Богом и человеческой семьей вмешивается третья сторона, вознамерившаяся их разрушить. Соответственно освящение седьмого дня нельзя рассматривать в отрыве от развернувшегося конфликта, занимающего ключевое место во всем повествовании.
108
Leon Kass, “Temptation,” in Bill Moyers, ed., Genesis: A Living Conversation (New York: Doubleday, 1996), 46.
109
R.W.I.Moberly, “Did the Serpent Get It Right?” JTS 39 (1988):6.
110
Там же.
111
Там же.
112
Там же, с. 7.
113
Dietrich Bonhoeffer, Creation and Fall: A Theological Interpretation of Genesis 1–3, trans. John C. Fletcher (London: SCM Press, 1959), 70.
114
Там же, с. 71.
115
Von Rad, Genesis, 17.