Христианство. Настоящее

Ключевая проблема, с которой я борюсь в этих переводческих опытах, – невразумительность и вялость синтаксических калек с греческого оригинала. Чтобы яркий и сочный текст Павла зазвучал по-русски, надо не просто заменить греческие слова русскими, выстроив их в грамматически правильные конструкции, нужно найти синтаксические и даже риторические аналоги в русском языке, которые прозвучат понятно и в то же время энергично.

Теперь рассмотрим один конкретный пример в традиционном Синодальном переводе, в двух опубликованных новых Библиях (РБО и Заокской), а также в двух вариантах моего собственного перевода (традиционном и общедоступном, причем отличия общедоступного перевода от традиционного выделены подчеркиваниями). И так мы, собственно, и увидим, с какими проблемами сталкивается переводчик и как он их решает.

Итак, Колоссянам 2:20–23. Для тех, кто знаком с греческим, приведу оригинал:

Εἰ ἀπεθάνετε σὺν Χριστῷ ἀπὸ τῶν στοιχείων τοῦ κόσμου, τί ὡς ζῶντες ἐν κόσμῳ δογματίζεσθε; Μὴ ἅψῃ μηδὲ γεύσῃ μηδὲ θίγῃς, ἅ ἐστιν πάντα εἰς φθορὰν τῇ ἀποχρήσει, κατὰ τὰ ἐντάλματα καὶ διδασκαλίας τῶν ἀνθρώπων, ἅτινά ἐστιν λόγον μὲν ἔχοντα σοφίας ἐν ἐθελοθρησκίᾳ καὶ ταπεινοφροσύνῃ ἀφειδίᾳ σώματος, οὐκ ἐν τιμῇ τινι πρὸς πλησμονὴν τῆς σαρκός.

Синодальный перевод дает нам, по сути, кальку этого выражения и тут начинается много непонятного: Итак, если вы со Христом умерли для стихий мира, то для чего вы, как живущие в мире, держитесь постановлений: «не прикасайся», «не вкушай», «не дотрагивайся», что все истлевает от употребления, по заповедям и учению человеческому? Это имеет только вид мудрости в самовольном служении, смиренномудрии и изнурении тела, в некотором небрежении о насыщении плоти.

«Стихии этого мира» – точный перевод слов оригинала τὰ στοιχεῖα τοῦ κόσμου, но мы скорее назовем так воду, огонь, воздух и нечто подобное. И что это «истлевает от употребления»? А ведь в общем и целом смысл оригинала здесь понятен: правила Моисеева закона касаются материальных вещей, которые уничтожаются в процессе использования, будь то пища или одежда. Они, разумеется, противопоставляются вечному. И как же описать то, что с ними происходит?

Большая проблема в этом отрывке – слово ταπεινοφροσύνη, которое традиционно переводится как «смиренномудрие». В современном христианском словаре это слово обозначает безусловную добродетель, но в данном контексте это явно не так. В результате Синодальный ставит в один ряд совершенно разные понятия. И что, собственно, «имеет вид мудрости», остается неясным.

Наконец, здесь есть настоящая экзегетическая проблема. Что означает стоящее в самом конце выражение οὐκ ἐν τιμῇ τινι πρὸς πλησμονὴν τῆς σαρκός? Одни толкователи (как в Синодальном) видят здесь пренебрежение к телесным потребностям, другие (мы увидим их мнение ниже, в переводе РБО), напротив, некую пресыщенность и разнузданность. Но в любом случае речь тут идет о телесной стороне жизни: эти люди не заботятся о духовном, а лишь о пище и тому подобных вещах. Ударяются ли они в разгул или в строгую аскезу, уже вторичный вопрос, важно, что для них еда и питье оказываются важнее всего остального.

Собственно, речь здесь идет о том, что смерть Христа освободила христиан от привязанности к ритуальным правилам Ветхого Завета, которые касаются вещей временных и исчезающих. Им надо заботиться о вечном, а не о том, что именно есть или пить. Но едва ли кто, прочитав Синодальный перевод, придет к такому выводу.

Заокский перевод разъясняет многие из этих вопросов, давая дополнительную информацию курсивом:

Если в самом деле умерли вы со Христом и отрешились от архаичных представлений этого мира, зачем, как живущие жизнью Его, следуете вы установлениям: «не прикасайся, не ешь, не трогай!», имея дело со всем тем, что и предназначено к уничтожению при использовании? Человеческие это заповеди и учения человеческие. Все это только кажется мудрым, а в жизни надуманная набожность, самоистязания [и] изнурение тела не ведут к обузданию чувственности.

Конечно, «архаичные представления уже ближе к смыслу оригинала, но все же звучит довольно непонятно. И что плохого в том, чтобы иметь дело с вещами, уничтожающимися при употреблении, и как это связано с архаичными представлениями? Вот что касается «смиренномудрия», оно в этом тексте стало «надуманной набожностью», и это, пожалуй, хорошее решение.

Перевод РБО разъясняет это несколько иначе:

И если вы умерли вместе с Христом и теперь свободны от стихий мира, зачем же вы позволяете им устанавливать для вас всякие предписания, словно вы всё еще живете в этом мире? «Не прикасайся!» «Не ешь!» «Не трогай!» Да все эти запретные вещи для того и существуют, чтобы быть уничтоженными при употреблении! Все это – человеческие заповеди и учения! Такие предписания, с их самодеятельным благочестием, смирением и умерщвлением плоти конечно же создают видимость какой-то мудрости, но грош им цена. Они ведут лишь к потворству плоти!

Здесь сохраняются «стихии мира» (что необычно для перевода РБО, который обычно отказывается от традиционной терминологии). Но как это стихии мира могут устанавливать предписания? Вообще-то их установил Моисеев закон, а не стихии. Далее, «запретные вещи для того и существуют, чтобы быть уничтоженными при употреблении», но ведь запретные вещи существуют как раз для того, чтобы их уничтожали, не употребляя (вспомним судьбу санкционной продукции)!

Что касается «смиренномудрия», оно стало тут просто «смирением», но все равно не понятно, почему вдруг это понятие стало резко отрицательным.

Теперь приведу два своих варианта.

Традиционный:

Если вы умерли вместе со Христом и избавились от стихий этого мира, что же вам теперь следовать правилам тех, кто живет по-мирскому? «Не касайся, не пробуй, не трогай!» Всё это человеческие установления и учения про то, что потребляется и исчезает; мудреные слова о добровольном служении, смиренномудрии и телесном воздержании – только всё это ни к чему, плотская это пресыщенность.

Общедоступный, где разъяснено еще больше (отличия от традиционного выделены подчеркиваниями):

Вы умерли вместе со Христом и больше неподвластны элементарным и материальным правилам этого мира, так что же вам теперь следовать указаниям тех, кто живет по ним? «Не касайся, не пробуй, не трогай!» Всё это человеческие установления и учения, они касаются вещей, которые уничтожаются при употреблении. Мудреные слова о добровольном служении, показное смирение и телесное воздержание – всё это ни к чему, это жизнь исключительно по законам плоти.

Традиционный сохраняет и «стихии», и «смиренномудрие», но, поскольку выше упомянуты «мудреные слова», читатель может понять, что здесь это слово употребляется иронично. Общедоступный расшифровывает всё полностью. Что касается последней фразы, то здесь тоже сказано по-разному: «плотская это пресыщенность» (более буквально) или «жизнь исключительно по законам плоти» (более понятно). Такой выбор, как можно надеяться, сохраняет двусмысленность экзегетически сложного места: идет ли речь о распущенности или, напротив, о крайностях излишней аскезы, это все равно касается лишь плотской стороны жизни.

Можно привести и другие примеры, но многое, надеюсь, уже понятно. По сути, русский читатель только начинает знакомиться с Посланиями, и можно быть уверенными, что переводческий процесс не закончился – нам явно не хватает переводов хороших и разных, по слову поэта.

А вот что начинается, когда мы прочитали библейский текст и как нам дальше с этим жить, об этом мы поговорим во второй части книги.

В поисках главного

Когда человек принимает Христа и приходит в церковь, его окружает множество самых разнообразных людей, вещей, событий и текстов. Неофит старательно попробует перенять и применить к себе все из них… ну ладно, не все, а какие попадутся на глаза. И очень скоро обнаружит, что они зачастую не совпадают друг с другом, а то и прямо друг другу противоречат. Как их сочетать или как выбрать самое главное и нужное?