Страница 11 из 17
Только люди нашего племени – они не только самоучки, они обычно еще и одиночки. Когда в 1997 году в С.-Петербурге был издан сборник из четырех книг Нового Завета (от Марка, от Иоанна, Римлянам, Откровение), подготовленный, помимо С. С. Аверинцева, тремя другими переводчиками (они пожелали остаться неизвестными), то оказалось, что они основаны на разных базовых текстах: критическом и традиционном – и следуют разным переводческим принципам. В результате не получилось у них ни команды для полного перевода Нового Завета, ни четырех разных Новых Заветов.
Еще один полный перевод Библии, который приближался к литературности, был издан в 2009 году Международным библейским обществом. Для Нового Завета взяли один из «смысловых» переводов девяностых, «Слово Жизни», отредактировали его, избавив от радикальности, и добавили самостоятельный перевод Ветхого Завета. Работала над этим группа людей, но имена их не указаны, а труд их практически неизвестен и нигде не распространяется. Как же всё это по-русски…
Если говорить о западных примерах, то можно было бы ожидать еще одного направления работы – ревизии традиционного текста, то есть Синодального перевода, с целью исправить его ошибки и осовременить. Но этого не произошло. Единственная работа такого рода – перевод, выполненный за рубежом под редакцией епископа Кассиана Безобразова в 1953 году. Он был издан Британским библейским обществом только в 1970 году, стилистически он весьма близок к Синодальному, но выполнен с современных (на тот момент) критических изданий новозаветного текста.
На самом деле, за такую ревизию могла бы взяться та организация, которая и выпустила Синодальный перевод – православная церковь. Она, однако, сейчас занимается другим. Работа с библейским текстом остается в основном частным делом чем-то вроде экстравагантного хобби.
А теперь подробнее поговорим о том, как это делается.
9. Притчи и розги
Мой опыт работы над русским переводом Библии начался с ветхозаветной книги Притчей, автором которой (или ее большей части) традиционно считается царь Соломон. Это был перевод для Российского библейского общества, мы делали его совместно с Е. Б. Смагиной и Е. Б. Рашковским, потом он был включен в полную Библию РБО. Некоторыми примерами (а лучше сказать, загадками) из этого перевода и хочу теперь поделиться.
Книга Притчей, строго говоря, сборник пословиц и поговорок. Пословицы на чужом языке не просто бывает понять – слишком они краткие, слишком большую роль в их понимании играет общность культурного знания. Невозможно объяснить, что такое «любишь кататься – люби и саночки возить» человеку, который никогда не мчался на санках с заснеженной горки. То есть объяснить-то можно, но пока будешь объяснять, он успеет соскучиться.
Когда мы имеем дело с пословицами древнего народа, мы часто даже не догадываемся, что у них там за саночки были, а если догадываемся – не всегда находим эквивалент в нашей собственной культуре. Приходится или объяснять, или домысливать, и эти домыслы, как водится, говорят о переводчике не меньше, чем об оригинале.
Вот, например, 12:9, в оригинале, если перевести букваль но, сказано: «…лучше пренебрегаемый и слуга для него/себя, чем славящийся и недостаток хлеба». Общий смысл понятен: нечего кичиться своей славой и знатностью, если тебе хлеба не хватает. Но с кем сравнивается такой голодный аристократ? С человеком простым, презираемым, у которого есть слуга… или который сам себе слуга? Еврейский текст допускает то и другое толкование. И церковнославянский, и Синодальный перевод понимают этот стих во втором смысле: «муж в безчестии работаяй себе», «простой, но работающий на себя». Но не вписывается ли таким образом в текст христианская аскетика, в Ветхом Завете еще не очень известная? Конечно, образцовому монаху надлежит быть в пренебрежении у братии и при этом заниматься ручным трудом, никаких слуг ему не положено.
А вот на древнем Ближнем Востоке все-таки было не так. Представляя себе какого-нибудь мелкого торговца того времени, так и видишь, как он довольно оглаживает бороду: ничего, что не знатен, зато на стол мне раб подает, не то что вон тот обедневший потомок знатного рода, ему не то что раба, себя нечем прокормить… Так что мы перевели: «Лучше в простоте, да со слугой, чем со спесью, да без крошки хлеба». Но при окончательном редактировании текста (редактором был Л. В. Маневич) все же было решено вернуться к традиционному аскетическому пониманию этого места, и в напечатанном переводе полной Библии мы читаем: «Лучше в простоте и быть самому себе слугой, чем со спесью, да без крошки хлеба». Кстати, правка сразу стала заметна, она разбила наш энергичный «пословичный» стиль и даже синтаксис оригинала. Тогда бы уж лучше сказать «в простоте, сам себе слуга».
Зато наш вариант поддержан среднеазиатским переводом для мусульман: «Лучше быть в унижении, но иметь возможность нанять слугу, чем притворяться знатным, не имея и куска лепешки». Только и тут вышло осовременивание: речь идет все же не о слуге-наемнике, а о рабе, да и знатными в те времена не притворялись, а просто были. Что же до лепешки – местный среднеазиатский колорит, вполне созвучный и жизни на Ближнем Востоке.
А вот еще одно изречение из области экономических отношений (22:16), в оригинале оно звучит так же непонятно:
«притесняющий бедного для прибыли ему/себе, дающий для богатого только для разорения». Понятно, что бедных притеснять нехорошо. А как с этим связано наделение богатого еще большим богатством? И причем тут разорение? Церковнославянский перевод понимает всё в житейском плане: «Обидяй убогаго многая себе зла творит, дает же богатому во оскудение себе». Ну, понятно: давать богатому – только самому разоряться, и в этом с церковнославянским согласен Синодальный. Но он связывает первую половину со второй: «Кто обижает бедного, чтобы умножить свое богатство, и кто дает богатому, тот обеднеет». Так поняли этот стих и мы: «Что угнетать бедняка для корысти, что богачу давать – лишь убыток». В результате речь идет не просто о том, что бедняка обижать нехорошо, но и о том, что оба таких действия, в конечном счете, ведут к разорению: отнимать у голодного и пичкать сытого (как это, кстати, актуально!).
Но самая известная тема книги Притчей, конечно, воспитание детей. Всем, даже не раскрывавшим Библии, известно, что царь Соломон велел их обязательно пороть розгами. Вроде как велел, но что именно он сказал? Чаще всего цитируют стих 12:25, в церковнославянском варианте: «Иже щадит жезл свой, ненавидит сына своего: любяй же наказует прилежно». Примерно так поступил и Синодальный перевод: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». Да и мы постарались сказать примерно то же самое, только несколько более афористично: «Кому жалко розгу, не жалко сына, а кто любит сына, не забудет вразумить». Современный перевод 1993 года забывает про розги, но уточняет другие педагогические моменты: «Родители, искренне любящие своего ребенка, не воздерживаются от наказания его, любящие родители тут же наказывают его». То есть наказание должно следовать немедленно.
А что сказано в оригинале? Почти то и сказано… почти. Буквально: «…берегущий жезл свой, ненавидящий сына своего и любящий его стремление его наставление». Во-первых, никакого «детства», как в Синодальном, тут нет. Вообще вся книга Притчей – наставления отца сыну, только уже юноше или старшему подростку, ведь в ней говорится о выборе жены, об опасностях, которые подстерегают юношу у распутной женщины и т. д. Совсем не детские сюжеты.
Далее, насчет розог. В оригинале стоит слово (шевет), которое в церковнославянском верно переведено как «жезл». Так может называться любая палка, но чаще всего мы встречаем его именно как жезл, символ власти и авторитета. Например, в псалмах: «Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня» (22:4); «Престол Твой, Боже, вовек; жезл правоты – жезл царства Твоего» (44:7). Тут жезл – символ высшей власти Бога над верующим, его непререкаемого авторитета… и примерно таким же в идеале Библия видит авторитет отца по отношению к своим детям. Да, в те времена этот авторитет реализовывался в том числе и через телесные наказания, никто даже не спрашивал, допустимы ли они, – в том обществе их не ставили под сомнение, как и многое иное (многоженство, к примеру, или рабство). А библейский стих говорит, по сути, о том, что отец, пренебрегающий должным воспитанием и наставлением своего сына, на самом деле его просто не любит. А что отцовский жезл в таких случаях иной раз и по спине пройдется, так это само собой, это как те самые саночки, в которых всякий катался, тут и уточнять ничего не надо было древним.