Таша

— Ничего мне не нужно от него. Только наша… наш сын да еще знать, что он тогда выжил. Спасибо, что имя его сказали — знать теперь буду. И никому не проговорюсь, даже сыну, когда подрастет. Теперь мне совсем хорошо стало… что бы вы еще хотели узнать?

Тарус покачал головой и отошел от меня, ушел в сторону, а я вернулась в дом. На душе было легко и спокойно. Будто я закрыла за собой дверь и вошла в новую жизнь. И теперь не держит меня там больше ничего. А впереди только хорошее — дитя родится, теплое лето настанет, раскроются в лесу через седьмицу пахучие цветы… Я повторяла его имя — про себя, и тихонечко, чтобы никто не услышал — вслух:

— Юрас… Ю-урас…

Красивое имя и очень шло ему — к его веселой, с хитринкой улыбке. К озорной ямочке на щеке. К веселому и легкому нраву… Пусть будет счастлив… жив и здоров.

Пришла осень, подходил мой срок… живот торчал вперед остро и высоко. А сзади, как говорила Славна, даже не видно было, что я в тягости.

— Это потому, что мальчик, — объясняла она мне, — девочка всегда удобнее лежит и умнее — к мамке приникши. И живот тогда шире и круглее. А эти герои все норовят вперед выскочить. Будем ждать, когда пузо вниз осядет, опустится. Это значит, что день-два осталось. Тогда и гонца пошлем за повитухой. Сейчас еще рано, нечего тут чужим отираться.

Я оглаживала живот, согласно улыбалась — нечего им тут делать. Мы так хорошо и спокойно жили со Славной… Хозяева дома наведывались редко. Приезжали, как правило, под вечер — то Мастер, то Тарус, то Стас… Привозили гостинцы, которыми мы лакомились потом чуть не до следующего их приезда. Это были летние плоды, вареные из сахара сладости, разные ягоды в кленовом сиропе и в меду. Выпечку я просила не возить — у меня она получалась лучше и я сама одаривала гостей на обратную дорогу своими пряниками и сладкими пирогами с лесной ягодой.

Еще летом нам пригнали корову, привезли несколько курочек и петуха. Корова была крупнее, чем у нас дома. И не рыжая, а черно-белая, с длинными и острыми рогами, она была спокойной и удойливой. Молока хватало и нам двоим, и пятерым стражникам, что всегда жили при усадьбе. Так же пятеро воинов всегда сопровождали начальство, которое проведывало нас. И я как-то спросила Мастера — почему их всегда пять?

— Они обучены сражаться малым числом по пятеро. Знают, как прикрыть товарищу спину, умеют не мешать друг другу в битве. Слажено у них все и отработано — боевыми пятерками, — терпеливо объяснил он мне.

Мастеру я была рада больше других. Мы с ним много говорили, он рассказывал мне о том, что такое они есть — ведуны. Что такое их сила и как они ею пользуются. Рассказывал о нашем государстве и его соседях. Что сейчас делается в этом государстве и в столице. Только про меня ничего не говорил, пока я сама не попросила об этом.

— А что говорить, если даже Мокша толком не разобрался в тебе? Одни догадки да предположения. Лоскутное одеяло из кусочков шила когда-нибудь? Вот так и мы — постепенно… то одно, то другое вскроется и приложится. Строжище сказал, что тебе нельзя сейчас с покойниками говорить — дитю плохо. Вот и бережем тебя — та бляшечка на поясе, да кружочек на шнурочке тебя и прикрывают. Ну, ты уже знаешь это. И поселили тебя подальше от них — не упокоенные души возле своего дома держатся или у места гибели, если дом далеко. Что отцовского огня в тебе нет — это я и сам вижу. Что дар фэрии нашли в тебе — тоже понятно. Это, конечно, редкость, но почти ничем для нас не интересная — дар чисто женский, только вам и полезный. Выращивай цветы, пеки пироги… не того я от тебя жду.

— А чего тогда? — разбирало меня любопытство.

— Твоего следующего разговора с покойником, вот чего. Мокша их у города подразогнал… то есть — помог и отпустил. Но это же на время? Так что, думаю, потом тебя будут поджидать уже другие. После родин и посмотрим.

— А если я этого не захочу? — прошептала я.

— А кто же тебя спросит? Ты, считай, уже на государственной службе находишься. Плохо живется тебе сейчас? Хорошо живется. Мы все для этого сделали, так что за тобой должок. Все по чести. И всему свое время. Потихоньку узнаем все про тебя, не спеша, чтобы не навредить. Ты теперь одна из нас, так что и защитим, и отстоим, и поможем… но и от тебя того же ждем.

— Если бы я еще знала — что смогу для вас?

— Слышать ты их можешь, а они многое знают, да и могут тоже.

— Что же может бестелесный привид? — удивилась я.

— Вот же, — довольно улыбался Мастер, — какие полезные у нас с тобой разговоры получаются. Ты, на будущее, не стесняйся, спрашивай про все, что только в голову придет. Привиды… они и убить могут. Но ты их не бойся — тебя не тронут, потому что своей чуют, как и ты их. Ты же тогда ринулась защищать их от меня. Плохое слово про них собственной обидой почувствовала. Вот так и ты для них своя уже, так что не обидят, а может даже и прикроют при случае.

— От кого прикроют?

— У нас всех одна угроза…

Подробнее рассказать не захотел, но сказал, что это только пока.

Приезжал к нам и Стас. Тот со мной почти не говорил, только проверял службу у стражи. Тарус еще… этот притих и затаился — такое понятие было у меня про него. Не вспоминал про тот наш разговор и не смотрел больше волком. Только пристально наблюдал, изучал, вникал в каждое произнесенное мною слово. Будто ждал, что я нечаянно открою что-то новое и нехорошее о себе — то, чего он и ждал от меня.

А я старалась думать о хорошем — нашла как-то недалеко от дома крохотную сосенку ростом с ладонь. Она проросла из семечка прямо на полянке и ее могли затоптать в любое время — она была еще маленькой и почти незаметной. Я старалась подрастить ее быстрее, обозначив и огородив для начала сухими ветками. Ходила к ней каждый день, грела руками, гладила мягкие светлые иголки. Скоро деревце доставало колена. На него подходили посмотреть стражники, дивились моему дару. Скоро и сухие ветки убрали — сосенка рвалось ввысь — пушистая, ровненькая.

И я так же рвалась душою куда-то… Когда ушли страхи и заботы о куске хлеба да крыше над головой, ожидаемо захотелось чего-то большего — светлого, хорошего, настоящего. Человеческая жадность велика, а часто и безмерна. Только дали мне Силы вкусить малую толику благополучия, как заодно захотелось и счастья. Сейчас я уже знала, что оно может быть у меня, а верилось что и будет. Обнимет меня когда-нибудь сильной и ласковой рукой мой милый, как было в том видении. А я буду млеть от счастья рядом с ним, хватаясь за эту руку, будто не веря в то, что оно нашло меня — мое счастье.

Надо бы помочь, сделать и себе шаг ему навстречу, да только я не знала — в которую сторону?

Глава 9

А потом случился Микей… Я вначале глазам своим не поверила, когда увидела, как он вяжет за повод коня возле домика стражников. А потом губы сами расползлись в улыбке, и я засеменила, заспешила к нему, придерживая руками живот. Он увидел меня и тоже кинулся навстречу. Встретились посреди двора, и я невольно качнулась к нему, как к родному. К тому, кому доверяю, кто никогда не обидит. Он осторожно обнял меня, а я прислонилась щекой к его груди. Бляшки из светлого металла, украшавшие кожаный нагрудник, захолодили щеку… Запах хорошо выделанной дорогой кожи, мужской рубахи с отголосками мужского и конского пота, окутал, обнял меня вместе с его руками. Стало хорошо и уютно, только большой живот мешал, что он и отметил весело:

— Ого, как тебя раздуло, солнышко! Когда только успела, я ж тебя худущую до места довез?

— А я соскучилась, Микей…, сама не ждала такого. Как вы там с Хараздом?

— От ран давно оправились, начальство мелкой службой да тренировками загоняло. Так что уже скоро опять в поход.

— К нам, в степи? — почему-то испугалась я. Взяла его за руку и повела за собой к колодцу.

— Умойся с дороги, я покормлю тебя. А потом попробуешь моих пряников. Помнишь — я про них рассказывала? — тихо радовалась чему-то я.