Поверженый король

— Вот, смотри, здесь у меня тайник, — произнёс он, показывая жене искусно спрятанный в стене сейф, здесь в тайнике триста тысяч долларов, чековые книжки на предъявителя. Этих денег тебе хватит до конца твоих дней.

Жена заплакала и, обняв его за плечи, стала проклинать Лобова, считая, что все неприятности, выпавшие сейчас на их головы, связаны именно с ним.

— Мне не нужны никакие деньги, Ваня, — произнесла она. — Давай, всё бросим и уедем отсюда, вдвоём, вместе. Уедем туда, где никто нас с тобой не найдёт никогда.

— Ты не плачь и не хорони меня раньше времени, — произнёс он. — Это я тебе на всякий случай показываю. Мы ещё посмотрим, кто у кого отберёт бизнес.

Он сложил все ценности в тайник и закрыл его. Выйдя из кабинета, он направился в спальную комнату. Раздевшись, лег в постель. Вскоре он заснул.

Я вышел из Верховного суда и остановился на перекрёстке. Перейдя улицу, я спустился по Лобачевского к Министерству внутренних дел.

Стояла осень, дул сильный северный ветер, отчего казалось, что на улице уже давно минусовая температура. Я был, в принципе, доволен приговором суда и считал, что Хабибуллин должен славить Бога, что ему присудили одиннадцать лет, а не пятнадцать. Отказ его сожительницы свидетельствовать против него не повлиял на решение суда. Суд, как и я, посчитал, что его сожительница не подпадает под понятие родственника, и поэтому расценил её отказ от дачи показаний в суде как прямой вызов суду.

Шагая по улице, засыпанной упавшими жёлтыми листьями, я невольно подумал о Гаврилове, суд над которым должен был начаться на следующей неделе в Зеленодольске. Следователь прокуратуры уже давно настаивал на увольнении Гаврилова из органов внутренних дел, однако Костин, проявив настойчивость, по-прежнему отказывался подписывать заготовленный кадровой службой приказ об увольнении. Этот поступок Костина снова вернул мне уже потерянное к нему уважение.

Работы у меня было очень много, почти каждый день мне приходилось выезжать на совершённые убийства, на заслушивания. Я чувствовал себя с каждым днём всё хуже и хуже. Зайдя как-то на днях к врачу, я узнал от него, что болен хронической усталостью и нервным истощением, и что, если я не приму меры к изменению образа жизни, то мне грозит целый букет болезней, каждая из которых была страшней другой. Но сейчас уйти в отпуск я просто не мог, а если вернее, не имел морального права. Мне нужно было вытаскивать из тюрьмы Гаврилова, который, как я знал, тоже находился на грани срыва.

Зайдя в кабинет, я вызвал к себе оперуполномоченного Малова и поинтересовался у него, что нам удалось набрать на этих ребят из посёлка Васильево. Он достал из кармана небольшой блокнот и, открыв его на нужной ему странице, произнёс:

— Виктор Николаевич, потерпевший по этому делу Гусев на той неделе был арестован сотрудниками уголовного розыска УВД Зеленодольска за совершённый им грабёж. Сейчас содержится в следственном изоляторе. Свидетели Шаманов и Кротов находятся в розыске. Оба подозреваются в вымогательстве. Третий свидетель, Илларионов, ещё месяц назад переехал на постоянное место проживания куда-то, то ли в Воронеж, то ли ещё куда-то. Если коротко, то местонахождение его нам неизвестно.

— Хорошо, Малов, — сказал я. — Подготовь мне к утру небольшую справочку по всем этим ребятам.

— Всё сделаю.

Оставшись один в кабинете, я откинулся на спинку кресла. Через минуту я вскочил, так как понял, что начал засыпать. Приоткрыв форточку, я сел за стол и, достав из сейфа оперативно-поисковое дело, начал внимательно изучать имеющиеся в нём материалы.

В зале суда, кроме жены Гаврилова, меня и представителя прокуратуры, больше никого не было. Заседание суда началось в строго установленное время.

Суд заслушал представителя обвинения, допросил Гаврилова и ушёл на перерыв. Через час заседание возобновилось. Меня попросили покинуть зал, а затем, минут через тридцать, вызвали в зал уже в качестве свидетеля. Ответив на поставленные судом вопросы, я дал краткую характеристику своему сотруднику, а затем, обратившись непосредственно к председательствующему, попросил его приобщить к уголовному делу показания мастера и работников автосервиса. Судья посмотрел на обвинителя, однако тот, опустив голову, промолчал, предоставляя право принять данное решение на усмотрение суда. Судья приобщил эти документы к делу и поинтересовался у меня их происхождением.

— Ваша честь, то ли представители следствия так топорно работали, считая имевшиеся у них в деле доказательства вполне достаточными, для того чтобы предъявить обвинения Гаврилову, но они почему-то не удосужились даже допросить рабочих автосервиса. Мы восполнили подобный пробел, опросили рабочих. Их показания противоречат выдвинутому в отношении подсудимого обвинению.

Суд закончился на следующий день. Гаврилов был освобождён прямо в зале суда в связи с отсутствием состава преступления в его действиях. В отношении следователя прокуратуры Васильева суд принял отдельное постановление, которое направил в республиканскую прокуратуру.

Мы вышли из зала суда все вместе. Гаврилов плакал, сидя на заднем сиденье автомашины, то и дело, обнимая и целуя дочь и жену.

Приехав в Казань, я доложил Костину о результатах суда и поинтересовался у него, когда Гаврилов может выйти на работу. Он улыбнулся и произнёс:

— Пусть выходит завтра. Отдохнул, наверное, на киче, соскучился по работе.

Я поблагодарил его за доверие. И, встав со стула, собрался выйти из кабинета.

— Погоди, — остановил меня Костин. — Через две недели начнётся суд над Лобовым. Нужно сделать всё, чтобы они не сломали это дело.

— Всё понял, Юрий Васильевич, — произнёс я. — Всё, что от меня будет зависеть, я всё сделаю.

Взглянув на часы, я вышел из кабинета заместителя министра внутренних дел и, позвонив Фаттахову, поехал в ресторан — обмывать освобождение Гаврилова.

Челадзе перехватил жену Лобова, когда та возвращалась с ребёнком из поликлиники. Он вышел из автомашины и молча встал на её пути.

— Что Вам нужно, молодой человек? — спросила она Челадзе.

Она никогда раньше не видела этого человека и поэтому испугалась за своего ребёнка.

— Ты разве не знаешь, кто я? — произнёс он. — Я Челадзе, моими деньгами ты пользуешься вот уже второй год.

— Извините, мне Ваша фамилия ни о чём не говорит, — произнесла Валентина и попыталась обойти его стороной.

— А ты спроси у мужа, он тебе расскажет, кто такой Челадзе.

— Вот Вы и решайте эти вопросы с моим мужем, а не со мной. Если Вы сейчас меня не пропустите, я буду кричать.

— Я не советую тебе это делать. Ваше время прошло, и рассчитывать на чью-то помощь в этом городе тебе не приходится. Отдай мою долю и живи спокойно. Не отдашь — пожалеешь. Подумай о своём ребёнке.

Он повернулся и направился к ожидавшей его автомашине. Проводив его взглядом, Валентина присела на лавку и заплакала. Ей было страшно возвращаться к себе домой, и она, встав с лавочки, покатила свою коляску к родной сестре.

Ирина, родная сестра Валентины, была дома. Она с утра успела опохмелиться и сейчас находилась в хорошем, приподнятом состоянии. Увидев в окно входящую в ворота сестру, она вышла на порог дома и встала на крыльце, уперев руки в бёдра.

— Что притащилась? — спросила она. — Плохо стало или пришла посмотреть на сестру, как та живёт всё это время без мужа?

Валентина остановилась посреди двора, не решаясь пройти дальше. Она не знала, что ответить сестре, так как просто не знала, почему она пришла к ней. После того как Ирина стала злоупотреблять спиртным, Лобов запретил той приходить к ним. И вот теперь, Валентина, получив не слишком горячий приём в некогда родном для себя доме, растерялась и не знала, что ответить.

— Прости меня, Ирина, — прошептала Валентина. — Я пришла к тебе, проведать тебя, твоих детишек.

— Наконец-то вспомнила обо мне, о племянниках. А где ты была раньше, Валя? Сначала твой Лобов убил моего мужа, оставив двух детей сиротами, затем он запретил мне навещать тебя, а вот теперь, когда его не стало, этого душегуба, ты приползла ко мне, потому что тебе стало плохо одной. Что, страшно одной?