Страница 71 из 89
— Гражданин Абрамов, Вы явно заблуждаетесь, считая меня своим товарищем. Я здесь должностное официальное лицо и прошу Вас чётко отвечать на все поставленные мной вопросы. Вам понятно?
— Спасибо, гражданин следователь. Теперь мне всё понятно. Можете задавать вопросы, я готов отвечать на них искренно и правдиво.
Я ответил на поставленный вопрос и снова в упор посмотрел на него, следя за тем, как он вносит мои анкетные данные в протокол допроса. Закончив писать, он взглянул на меня и сказал:
— Скажите, гражданин Абрамов, какими запрещёнными законом методами пользовались Вы при работе с арестованным Лобовым?
— Записывайте, — произнёс я. — Я, Абрамов Виктор Николаевич, не нарушал законности при работе с арестованным гражданином Лобовым.
Васильев ехидно улыбнулся и, отложив в сторону шариковую ручку, произнёс:
— Слушайте, гражданин Абрамов. Я в течение часа докажу Вам, что Вы использовали запрещённые законом методы ведения допроса, в частности, что Вы применяли в отношении Лобова физическое насилие.
— Интересно, гражданин следователь, но я почему-то раньше не замечал за Вами такого служебного рвения в работе по раскрытию убийств. Я не думаю, что Вы сможете выполнить свою угрозу не только за час, как Вы говорите, но и за два, три и так далее часов и лет. Нельзя доказать законными методами то, чего я не делал.
Он молча достал из ящика стола жалобу за подписью Лобова и процитировал один из абзацев:
— Абрамов раздел меня в своём кабинете и подсоединил два провода, торчавших из электрической розетки, к моим половым органам. От разряда электрического тока я упал и надолго потерял сознание. Когда я очнулся, Абрамов несколько раз ударил меня ногой в пах, а затем два раза по лицу. Он разбил мне нос и губы. Очнувшись в камере, я увидел, что всё моё тело было покрыто гематомами.
Он снова взглянул на меня, стараясь увидеть, как на меня подействовали эти слова из жалобы Лобова. Мне вдруг стало смешно, и я, не скрывая этого, расхохотался прямо ему в лицо.
— Слушайте, Васильев. Не смешите меня. Неужели Вы считаете, что этим бредом сивой кобылы Вы заставите меня признаться в несовершённых мной деяниях. Раньше я был о Вас более высокого мнения.
— Хорошо, Абрамов. Мы посмотрим, что Вы запоёте, когда я Вам докажу всё это, — произнёс он сквозь зубы.
— Вот и хорошо, гражданин следователь. Доказывайте, а я посижу, послушаю Ваши бредни.
Через два часа я покинул кабинет Васильева. Зайдя в туалет, я вымыл руки, которые, как мне показалось, я испачкал в кабинете следователя. Я высушил руки и направился на выход из прокуратуры.
Я приготовился к разговору с арестованным Хабибуллиным. Положив на столе для пущей видимости уголовное дело, я стал ожидать, когда его в мой кабинет заведёт Гаврилов. Хабибуллина ночью доставил в Казань плановый конвой, и он первую ночь провёл в камере ИВС МВД.
Хабибуллин вошёл в мой кабинет и зажмурился от яркого солнечного света, который бил в окно с улицы. Передо мной стоял молодой человек в возрасте двадцати пяти — двадцати восьми лет. Лицо его украшала многодневная чёрная щетина.
— Присаживайтесь, Хабибуллин, — сказал я и указал ему на стул.
Он присел. Под его довольно солидным весом стул застонал.
— Вы, наверное, уже догадались, почему Вы оказались в моём кабинете? Вы знаете, я хотел бы лично от Вас услышать Вашу версию убийства Шамана. Всё дело в том, что Ваши друзья, Гурьянов и Мишин, рассказали мне каждый свою версию убийства Шамана, которые значительно отличались одна от другой.
Я внимательно следил за реакцией Хабибуллина, и названные фамилии его подельников моментально отразились на его лице. Некогда спокойно лежавшие на коленях руки мелко задрожали. Хабибуллин поднял правую руку, скованную наручниками, и потёр ей переносицу.
— Да, Хабибуллин, нервы у тебя никуда, — подумал я, продолжая наблюдать за ним.
Неожиданно дверь кабинета открылась, и в кабинет вошёл Константин Гаврилов.
— Простите, меня, Виктор Николаевич, что нам делать с Гурьяновым и Мишиным? Лаишевцы просят нас привезти их к ним для проведения следственных действий.
— Вот что, Гаврилов. Гурьянова отправьте в следственный изолятор, а Мишина можете передать оперативникам из Лаишева.
— Всё понял, — произнёс Гаврилов и скрылся за дверью.
Я снова взглянул на Хабибуллина и увидел в его глазах неприкрытый страх. Я взял в руки уголовное дело и, открыв его, начал читать агентурное сообщение. Я прочитал две строки и взглянул на Хабибуллина.
— Хочешь, я сам тебе расскажу, как там у вас всё произошло? — спросил я его. — Мне об этом рассказал твой друг Мишин. Вы поехали в сторону Орловки, якобы на стрелку, которую вам забили ребята из посёлка Песчаные Ковали. За рулём автомашины находился Гурьянов, рядом с ним сидел Шаман. Вы, Мишин и ты, сидели сзади. Вы ещё в Казани решили убить Шамана за то, что он отказался поделиться с вами большими деньгами, полученными за продажу вертолётных двигателей.
Я взглянул на Лицо Хабибуллина, оно медленно теряло свою здоровую окраску и становилось всё бледнее и бледнее.
— Так, слушай дальше. У тебя и у Мишина было оружие. Сигналом к началу расправы должен был быть сильный толчок локтем тебе в бок. Однако, машина попала в яму, и тот непроизвольно толкнул тебя локтем в бок. Ну, а дальше ты хорошо знаешь. Первым стрелять, заметь это, стал ты, а не Мишин. После того как ты сделал несколько выстрелов в Шамана, Гурьянов остановил автомашину. Вы все втроём вытащили тело Шамана из машины и стали его расстреливать. Ты вырвал у Мишина пистолет, сунул его в руки Гурьянова и под страхом смерти приказал ему сделать несколько выстрелов в уже безжизненное тело Шамана. Гурьянов как-то коряво выстрелил, и одна из пуль рикошетом от асфальта угодила в лобовое окно вашей «девятки». Завалив снегом тело Шамана, вы вернулись в Казань и сожгли окровавленную автомашину в районе Архангельского кладбища. На следующий день вы все покинули город.
Лицо Хабибуллина стало напоминать белую маску. Он делал усиленные движения языком, стараясь смочить сухие губы, однако это ему не удавалось. От волнения у него пересохло во рту.
— Ну, что скажешь, Хабибуллин? — поинтересовался я у него. — Вот твои друзья говорят, что убили вы Шамана из-за денег. А что скажешь ты?
Хабибуллин знаком руки попросил меня, чтобы я налил ему немного воды. Налив полный стакан, я протянул ему его. Воду он выпил одним махом. Я взял стакан из его рук и снова задал ему этот же вопрос.
— Причин замочить Шамана было несколько, в том числе и деньги, которые он зажал себе. Это был не первый случай, когда он, словно крыса, зажимал наши деньги. Изначально убивать его мы не хотели, думали, поговорим, и всё. Однако он всю дорогу говорил нам, что мы с ребятами лохи, и ничего, кроме того, что трясти киоски, не умеем. Вот тогда мы с Мишиным и решили его завалить. Гурьянов об этом не знал и сильно испугался. Ну, а остальное Вы уже знаете, они Вам всё рассказали.
— Явку писать будешь? — поинтересовался я у него.
— А почему бы и нет? Они наверняка её писали, вот и я напишу, — произнёс он, уже вполне спокойным голосом.
Я вызвал к себе Гаврилова и попросил его увести Хабибуллина к себе в кабинет, где предоставить ему ручку и бумагу, чтобы он спокойно мог написать явку с повинной.
Часа через два я вошёл в кабинет Гаврилова. Я пришёл вовремя, Хабибуллин закончил писать и, откинувшись на спинку стула, жадно курил. Я взял в руки явку и быстро прочитал, что он написал.
— Всё нормально, Хабибуллин. Нужно только уточнить, куда ты дел этот пистолет, из которого ты стрелял, и рассказывал ли ты кому о совершённом тобой убийстве.
— Если нужно, то я сейчас всё это допишу, — произнёс он и вновь уселся за стол.
Минут через тридцать Гаврилов занёс мне окончательный вариант явки с повинной. Прочитав её, я остался доволен. В дополнение Хабибуллин пояснял, что пистолет он выкинул в озеро Кабан, недалеко от места, где они сожгли машину. В отношении моего второго замечания он указал, что о совершённом им убийстве он рассказывал своей сожительнице из Челябинска.