Страница 27 из 82
Поздно ночью, когда все во дворце заснули, Фива тихо выскользнула из своей постели, пробралась на кухню и взяла там острый нож, служивший для разделки мяса. Затем, также бесшумно ступая, она поднялась на верхний этаж, в детскую, подошла к колыбели, в которой днем лежал Илионой, и вонзила нож в спящего младенца… Негнущимися пальцами она разожгла огонь и поднесла светильник к лицу убитого. Какое страшное открытие ожидало ее! То ли по недосмотру, то ли по чьему-то приказу, нянька поменяла детей в колыбелях. Так что, желая покарать соперницу, Фива убила своего собственного ребенка! С громким криком она бросилась вон из дворца и исчезла в ночной темноте. С тех пор больше никто не видел ее ни живой, ни мертвой. Говорят, боги обратили Фиву в соловья. Каждую ночь она взлетает на ветку и заводит печальную песню, вновь и вновь оплакивая своего единственного сыночка…
Зет ненадолго пережил сына. Преступление жены потрясло его до глубины души. Он сделался замкнутым, молчаливым и совсем охладел к делам правления. Каждый вечер он запирался у себя с мехом крепкого вина и топил в нем свою безысходную печаль. От такого времяпровождения здоровье его расстроилось, появились многочисленные болезни. Через несколько лет он умер, хотя был еще совсем нестарым человеком. Амфион продолжал править страной один и послушно исполнял все желания Ниобы. После смерти Зета царица окончательно прибрала власть к своим рукам. Однако, увы, это всевластие не пошло на пользу ни ей самой, ни ее дому.
Как-то раз пророчица Манто объявила фиванкам: «Всех нас, любезные товарки, призывает на служение великая Латона, мать Аполлона и Артемиды! Вплетите в волосы ветви лавра, возьмите в руки ладан и спешите к алтарям богини, которая обращается к вам моими устами!» Богобоязненные женщины Фив тотчас отложили все дела, возложили на головы венки, украсили свежей листвой алтари и воскурили на них ладан. Они были заняты этим благочестивым делом, когда появилась Ниоба. «Что за нелепость, – воскликнула царица, – воздавать божественные почести Латоне! С чего вы взяли, и кто вам сказал, что она достойна такой чести?» Смущенные фиванки указали ей на Манто. «Нашли кого слушать, – с досадой продолжала Ниоба. – Раскинули бы лучше мозгами и рассудили здраво, кто она такая ваша Латона – жалкая бродяжка, которая и детей-то родила тайком, укрывшись на Делосе. И что ее двойня против моих четырнадцати детей! Желаете воздавать должное родительницам? Так воздавайте мне! Или я этого не заслужила? Если хотите знать, то Латона против меня просто бездетная самозванка, присвоившая славу, которая ей не принадлежит!» Этими сердитыми речами Ниоба разогнала всех женщин, не дав им завершить обряда. Фиванки разошлись по домам испуганные и смущенные, ожидая неминуемого возмездия. И они не ошиблись!
В тот же день ужасная скоротечная болезнь посетила царский дворец. Сначала она поразила сыновей царицы. Их цветущая юность и крепкое здоровье оказались бессильны перед леденящим дыханием смерти, и все они один за другим скончались на руках матери. Затем зараза перекинулась на дочерей Ниобы. К утру недуг сразил их всех, так что из четырнадцати детей, у нее не осталось ни одного. Никто в городе не сомневался, что это месть рассерженной богини. Говорили, что Латона послала в Фивы Аполлона и Артемиду, которые перебили царских детей своими невидимыми стрелами.
Жестокая утрата оказалась не по силам Амфиону. Враз лишившись всех детей, он не пожелал дальше жить и пронзил свою грудь мечом. Смерть и разрушение всегда печальны. Но вдвойне, втройне печальней видеть полное крушение дома, еще вчера счастливого, богатого, многолюдного, наполненного смехом и детскими голосами, а теперь холодного, мрачного и безмолвного! Каково было Ниобе лишиться всего враз и сознавать при этом, что она сама стала причиной своего несчастья! Безмолвная, постаревшая стояла она на вершине высокой скалы и тупо смотрела вдаль… Прошел день, наступила ночь. Никто из слуг не смел приблизиться к царице, чтобы отвести ее во дворец. Ее оставили одну, а утром уже не нашли на прежнем месте. Подобно Фиве она исчезла без следа…
Зато в Лидии, на горе Сипил появилась высокая скала, чем-то напоминающая человеческую фигуру, которая словно бы плачет, когда от солнечных лучей на вершине начинает таять снег. Если вы заинтересуетесь изваянием, и спросите о нем, вам обязательно ответят: «Это Ниоба. Она окаменела от горя и теперь обречена вечно оплакивать своих детей!» Странная фантазия, скажете вы. Но разве могла быть у этой женщины другая судьба?
…После смерти Зета и Амфиона фиванцы стали искать себе нового царя и вспомнили о потомках Кадма. Лабдак, сын Полидора, к этому времени уже умер, но оказалось, что в Элиде, у царя Писы Пелопа, живет его юный сын Лаий. Горожане решили пригласить его на царствование и снарядили к Пелопу своих послов.
Эндимион и его потомки
Греки проникли в Элиду из Фессалии. Их привел сюда внук Эола юный Эндимион. Он был женат на Астеродии, родившей ему троих сыновей: Пэона, Эпея, Этола, а также дочь Эвридику. Однажды ночью спящего Эндимиона увидела Луна-Селена. Она была так очарована его красотой, что похитила юношу и перенесла его в Карию, в пещеру на горе Латмос. От ее поцелуев Эндимион впал в глубокий беспробудный сон, в котором ему предстоит пребывать до скончания веков. Греки верили, что каждую ночь, завершив свой путь по небосклону, Селена спускается в Латмийскую пещеру и нежно целует своего возлюбленного. Он также прекрасен, как сотни лет назад, на нежных щеках его играет румянец, с губ слетает тихое дыхание, но он ничего не чувствует и не слышит обращенных к нему слов любви.
Когда сыновья Эндимиона подросли, то стали спорить о власти. Наконец они решили устроить состязание в беге и передать царство тому, кто окажется победителем. Эта честь выпала на долю Эпея. После его смерти престол перешел к Этолу, который правил совсем недолго. Однажды во время скачки он случайно сбил колесницей одного из зевак, оказавшегося на его пути. Этот несчастный случай сочли за убийство, и Этолу пришлось бежать из Пелопоннеса в страну, получившую по его имени название Этолии. После него царем стал Элей, сын Эвридики и внук Эндимиона. Тогда же жители страны начали прозываться элейцами. Сыном Элея был знаменитый на всю Грецию Авгий. Он владел таким огромным количеством быков, что большая часть страны у него оставалась невозделанной из-за куч навоза. Впрочем, царство Авгия не включало в себя всей Элиды. Пришлые греки жили тогда в основном в Келеэлиде и Трифилии. У кавконов было свое царство, а у писатов – свое.
Пелоп
1.
В Сипиле, в большом лидийском городе на побережье Малой Азии, правил царь по имени Пелоп. Он был очень богат и владел множеством сокровищ. Жить бы ему поживать в своем царстве, не зная горя и печали, но вот беда – его сосед, могущественный царь Трои, собрал большую армию и напал на сипилские владения. Что поделаешь – всегда находились охотники до чужого добра! «Если я ввяжусь в войну, то скорее всего потерплю поражение и лишусь всего, что имею, – сказал себе Пелоп, – не лучше ли поискать счастья в другом месте?» Он велел нагрузить свои корабли всем необходимым, взял с собой столько золота, сколько мог увезти, и отплыл на запад.
Ветер был попутный. Вскоре суда лидийцев оказались у берегов Греции. «Теперь будьте внимательны, – велел Пелоп своим спутникам. – Помните, что мы ищем для себя новую родину!» И сипильцы смотрели во все глаза, ведь никто из них не желал жить до скончания лет в каком-нибудь дурном месте. Много они посетили городов и островов, но все они казались им не достаточно хорошими. Так, спустя какое-то время, царь добрался до устья реки, на живописных берегах которой раскинулся большой красивый город. Река звалась Алфеем, а город – Писой. Пелоп велел своим людям купить на рынке мяса и овощей в дорогу, а сам отправился бродить по улицам – ему хотелось послушать, о чем говорят местные жители. Он поступал так в каждом встречном городе и был в курсе новостей всех прибрежных греческих городов, однако здешние уличные пересуды показались ему самыми необычными. «Послушай, друг, – обратился он к одному прохожему, – я не возьму в толк, что у вас здесь творится? Отчего вы так дружно осуждаете вашего царя и жалеете царевну?» – «Оттого, чужеземец, – отвечал писидиец, – что наш царь Эномай выдумал неслыханное и жестокое испытание для всех, кто пожелает взять в жены его единственную дочь Гипподамию: каждый жених должен состязаться с царем в скачках на колесницах. И тот, кому удастся обогнать Эномая, тотчас станет мужем Гипподамии, да еще получит в придачу все наше царство! Однако проигравшего ждет верная гибель – всех, кого Эномай настигает во время скачки он безжалостно убивает!» – «Много стран я объехал, но нигде не слышал о таком обычае, – удивился Пелоп. – А ваша царевна, какова она?» – «Суди сам», – сказал его собеседник и указал на статную девушку, краше которой Пелоп в жизни своей не видел. Она как раз проезжала по улице в роскошной царской колеснице и смотрела печальными глазами на снующих вокруг людей. На мгновение ее взгляд задержался на Пелопе, и тот почувствовал как гулко забилось его сердце. Теперь он понял, что заставляло женихов со всего света искать ее руки, не взирая на грозившую им смертельную опасность!