Искушение любовью

– Оставим это для следующего раза,  – сказала она чуть дрогнувшим голосом. – Сейчас достаточно и этого. Здесь прекрасно.

Они оба улыбнулись. Конечно, ничего прекрасного в этой странной комнате не было, зато были они вдвоем, одни, укрытые темнотой и переполненные желанием. Они начали раздевать друг друга, не обращая внимания на холод, мгновенно проникавший под остатки одежды. Обнаружив на ее груди ленту, Алекс рассмеялся и принялся разматывать ее, слой за слоем, будто пелену мумии, мечтая о том моменте, когда наконец освободит нежные округлости и они смогут упруго подняться, когда она ляжет на спину. Его взгляд был спокойным, но по мере того как разматывалась лента, теплившийся в глазах огонь разгорался все сильнее и сильнее. Он поворачивал ее, а она помогала, слегка вращая корпусом. И они наслаждались этим чувственным па-де-де. Приподнявшись на цыпочки, Фиона улыбнулась, опустила руки, откинула голову и закрыла глаза, погрузившись в мечты о том, чтобы ее жизнь была такой, как сейчас,  – светлой, полной желаний и радостных открытий. Не сговариваясь, они бросили на кровать свои пальто, легли на них, накрылись лоскутным одеялом и несколько минут лежали не шевелясь, согревая друг друга.

Как ни странно, но только в этот момент они до конца ощутили всю прелесть их теперешнего положения и не торопясь наслаждались им. Они нежно гладили друг друга, как бы стремясь изучить каждое углубление и каждую выпуклость любимого манящего тела, все мягкие и упругие места. Фиона перебирала мягкие вьющиеся волоски на его груди, спускающиеся сужающейся полоской по животу к паху. Алекс пальцами рисовал окружности на ее ногах, отдав должное каждому дюйму от лодыжки до бедра. Улыбки не сходили с их лиц, то и дело перерастая в смех, когда они поддразнивали друг друга. Они одни. Они рядом. Весь остальной мир ждал.

– Что у тебя на лице? – спросил Алекс, удивленно глядя на палец, после того как провел им по ее щеке. – Ты вся желтая…

Уткнувшись ему в грудь, Фиона захихикала, в такт смеху задергались и ее груди, задевая мягкие щекочущие волоски, отчего соски налились и затвердели.

– Это все миссис Тоуллер, ее театральный грим. Она сказала, что это поможет мне стать незаметной.

– Она была права.

Фиона потерлась носом о его кожу и принюхалась.

– А от тебя пахнет как от работяги.

Алекс слегка отстранился.

– Это плохо?

– Для тебя нет,  – улыбнулась Фиона. – Вообще нет. Честно работающий мужчина не может плохо пахнуть.

Ответная улыбка Алекса была грустной.

– То, чем я занимался, вряд ли можно назвать честной работой.

– Возможно. Но если не честной, то благородной.

Алекс с хрустом сжал пальцы.

– Если бы! Ведь я совсем недавно собирался отдать тебя убийцам.

Она провела ладонью по его колючей щеке.

– Пусть так. Но ты должен был спасти безнадежно больного отца! И кроме того, уверена, ты бы ни за что не оставил меня в их руках.

Она очень надеялась, что права, но требовать подтверждения не стала: сейчас можно заняться куда более приятным делом: например, подумать о восхитительных ощущениях от его дыхания и умелых прикосновений.

Он задумчиво посмотрел на нее: Фиона улыбнулась, рассчитывая на ответную улыбку, но ее не последовало, взгляд был глубок и сосредоточен. Алекс помрачнел, плясавшие в его глазах озорные искры исчезли.

– Я не достоин тебя.

Фиону так поразили его слова, что она заморгала и замерла с приоткрытым ртом.

– Ты – меня? Да ты в своем уме? Я же воровала, чтобы выжить: крала уголь, пищу, носовые платки, а иногда и деньги. Я лгала, мошенничала и…

Она не сумела договорить, потому что он запечатал ее рот поцелуем, таким крепким, что перехватило дыхание.

– Ты… ты…  – шептал он, хватая воздух,  – ты лучшая… ты совершенна!

И она почти поверила, когда он, будто почувствовав, что ее желание стало нестерпимым, вошел в нее; когда бормотал ласковые слова, трогательные сравнения, нежные похвалы и смешные прозвища; когда обхватил руками ее бедра, притягивая к себе; когда его губы метались по ней, будто что-то искали, щекоча, обжигая, усиливая и без того разрывавшую ее страсть. В эти мгновения мысль о том, что какая-то шотландская девчонка действительно могла привлечь его, вовсе не казалась невероятной, как не казалось невероятным и то, что она достойна любви этого великолепного мужчины.

А потом она вообще утратила способность думать. В этот момент казалось, что ее тело превратилось в фейерверк из множества разноцветных мигающих и восторженно трепещущих огоньков, в голове кружилась какая-то сумасшедшая мелодия, сердце стучало ей в такт. А еще через мгновение она впервые в жизни заплакала от счастья, удивляясь, что такое действительно возможно.

Переполнявшее ее ощущение было почти осязаемым, чистым и сладостным. Оно родилось и стало стремительно разрастаться, когда Алекс, не переставая шептать на ухо ее имя, сжимая ее руками и целуя, входил, входил и входил в нее, а потом, взорвавшись глубоко внутри ее, обессиленный и обмякший, упал к ней в объятия.

Следует рассказать ему все. Это было первое, о чем подумала Фиона, когда вернулась в действительность. Он сказал ей правду, пошел на риск, раскрыв ужасные тайны, грозившие ему виселицей. Он был до конца откровенен, хотя речь шла о том, что его покойная жена предала интересы государства. Алекс обнажил перед ней не только тело, но и душу, доверив и то и другое ее воле. Разве она не должна поступить так же?

Она скосила глаза на свою руку, покоившуюся на его сильной широкой груди, и подумала о тех часах, которые они провели здесь, самых счастливых в ее жизни, и ответ пришел сам собой. Нет. Не сейчас. Не в этом месте. Так получилось, что эта темная кладовая стала местом мечтаний и надежд,  – вот пусть таковой и останется. Наверняка наступит более подходящий момент для ее исповеди. Она все расскажет ему в спокойной обстановке, когда будет достаточно времени, чтобы попытаться все объяснить, так чтобы его взгляд после ее исповеди не сделался холодным. Хотя, может, не стоит откладывать, как она уже делала десятки раз? Может, как раз сегодня он готов к тому, чтобы понять?

Надо только найти подходящий момент.

Но найти такой момент она опять не смогла. Как-то странно было начинать серьезный разговор, когда они лежали в тишине, тесно обнявшись и прислушиваясь, как бьются их сердца. Тем более это казалось лишним, когда он еще дважды поворачивался к ней и они вновь занимались любовью, еще более страстно и продолжительно. И уж совсем лишними были бы любые слова, когда она повернулась к нему, вдруг поняв, что скоро придется уходить, а сама мысль о том, что их тела не будут соприкасаться, показалась ужасной.

А потом вернулись заботы. Рано утром, пробравшись по крышам до одного из дальних домов, они проскользнули вниз. Вскоре вверх по Аппер-Брук-стрит прошел хорошо подгулявший гусарский офицер со своим верным денщиком. Они махали руками в сторону башни, явно недовольные, что часы на ней отбивают не то время, на которое рассчитывали. Не смог «денщик» начать свой рассказ и когда они подошли к выделявшемуся своей мертвенной белизной городскому особняку герцога. Даже особо не стараясь, в тени соседних одинаковых, словно солдаты, строений из красного кирпича можно было заметить наблюдающих за происходящим людей.

– Бингли! – заорал Алекс, качаясь будто в поисках равновесия после чрезмерной порцией джина. – Мы дошли наконец до казарм?

– О нет, сэр, нет,  – ответила Фиона, благородно подставляя своему «командиру» плечо, чтобы тот не упал. – Гораздо ближе до мистера Уикершема.

Алекс отрицательно затряс головой. Озорные искры в его глазах видела, естественно, только Фиона.

– Ни за что не останусь у Уикершема! Он слишком громко пердит. К тому же из-за него мне пришлось расплавлять свои медные пуговицы в этом проклятом Бадахосе,  – принялся рассуждать Алекс заплетающимся языком, а потом неожиданно рявкнул, хлопнув себя по ляжке: – Отвечай же быстрее, Бингли! Ты со мной?