Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 60 из 86

– Прости меня. Этого не должно было случиться.

Она ничего не сказала, просто молча стояла, не пытаясь высвободиться из его объятий. Ее ладонь сжимала его запястье, тело слегка подрагивало. Он на мгновение прикоснулся лбом к ее лбу и закрыл глаза, будто это могло избавить его возбужденное тело от бушевавшего в нем желания.

– Алекс…  – неожиданно услышал он ее прерывистый и какой-то незнакомый голос и отозвался, боясь пошевелиться:

– Да?

– Ты мог бы…  – Теперь ее голос казался каким-то хрупким, будто вот-вот прервется. – Кое-что для меня сделать?

– Все, что в моих силах.

Он услышал странный звук – неужели хихиканье? – и открыл глаза. Фиона стояла с поднятой головой и смотрела ему прямо в лицо.

– Не останавливайся больше.

Глава 17

Алекс подумал, что его сердце сейчас просто остановится.

– Фиона…

Она твердо встретила его взгляд.

– Чаффи и Мейрид ушли к своему телескопу. Леди Би ретировалась в спальню. А мы с тобой… У нас есть возможность побыть наедине и заняться тем, чего хотим.

Переполненное страстью тело вновь ожило. Алекс отметил, что даже руки его слегка подрагивают.





– Ты уверена?

Фиона ничего не ответила, даже не кивнула, но этого и не требовалось – он все прочел в ее глазах. И это было не просто приглашение к близости. Голубые озера призывали и молили об утешении и прощении, жаждали полного сближения и забвения всего, что мешало.

Позже Алекс, сколько ни пытался, не мог вспомнить, как они шли наверх. Не смог бы он точно сказать ни кто из них решил, куда идти, ни кто сделал первый шаг в сторону дома. Запомнились какие-то обрывочные картинки. Например, он почему-то немного обиделся, когда она не захотела, чтобы он держал ее за руку. Вспоминалось, что по лестнице она поднималась первой, что быстро прошла мимо лакеев и дворецкого с таким видом, будто утомилась за день и торопится лечь в постель. Еще он помнил, как бешено стучало сердце, когда он шел за ней и на протяжении всего пути обдумывал, как приблизится к ней, постепенно разденет… Но все его мечтания обратились в прах в ту самую секунду, когда он переступил порог своей спальни и увидел ее возле камина.

Все было так, словно получило продолжение то, что они начали тогда, четыре года назад. Их губы соединились, руки пустились в лихорадочное путешествие по телам друг друга, одновременно лаская и снимая одежду, швыряя в беспорядке на пол. Они не говорили, слова были не нужны. Все, что нужно,  – чувствовать друг друга, слиться в единое целое, доказать каждый себе и друг другу, что более они не одиноки, что их поцелуи способны осушить слезы и развеять отчаяние, что им известна цена самоконтроля и независимости и понятна тщетность того и другого, а также что союз их сердец непреодолим и будет длиться вечно.

Алекс наслаждался и не мог насладиться Фионой: бархатом кожи и шелком волос, изгибом гладких бедер и стройностью ног, упругостью груди и округлостью ягодиц. Обхватив ладонями ее лицо, он с удовольствием ощущал, как ей хочется поскорее избавиться от одежды, а потом, отпустив ее, наблюдал, стараясь запомнить все до мелочей, как она освобождается от платья, ночной сорочки, как соскальзывают с ее ног добротные хлопковые чулки. Едва последний предмет одежды упал на пол, Алекс провел пальцами по обнаженной груди и, наклонившись, поцеловал, а затем слегка прикусил сразу набухший сосок. Фиона безвольно хихикнула, и он, взяв ее на руки, отнес на кровать.

Постель была мягкая, тишину в комнате нарушало лишь ленивое потрескивание огня в камине и невнятные звуки, которые издавали они сами, лаская друг друга. У Алекса сердце было переполнено нежностью, наслаждением и желанием обладания. Наконец-то она здесь, рядом! Такая нежная, такая хрупкая, что его собственное тело казалось ему слишком большим и грубым и он боялся причинить ей боль. И вместе с тем она сильная, такая сильная, что смогла спасти два сердца от отчаяния в трущобах Эдинбурга, смогла пережить там самое страшное и найти в себе силы вновь любоваться звездным небом.

Он не просто ласкал ее, он молился ей, как язычник, подпущенный к запретному божеству, боготворя ее тело и наслаждаясь каждой его частичкой. Он проводил языком по ее стройной шее от подбородка до ложбинки между грудями, все еще влажной и солоноватой от недавних слез, любовался изгибом ее плеч и грациозными движениями рук, длинными умными пальцами, которые будто что-то искали у него на груди и животе, порождая при каждом прикосновении целую бурю восторга.

Ее груди… Святый Боже! Мягкие бархатные подушечки с крупными сосками цвета весенней розы, которые превращались в тугие бутоны от прикосновений. Он накрывал их ладонью, поглаживал, нежно пощипывал кончиками пальцев, легонько прихватывал зубами, бутоны наливались соком и поднимались. Это было сказочным удовольствием – чувствовать, как ее груди увеличиваются под его ладонями, слышать частые-частые удары ее сердца, видеть, как она изгибается в ответ на его прикосновения. Неимоверно приятен был солоноватый вкус ее кожи, остававшийся на губах. Голова кружилась, и все вокруг исчезало, когда Фиона, запустив пальцы ему в волосы, притягивала к себе, покрывала лицо поцелуями и шептала не то слова любви, не то молитву.

Алекс почувствовал, что больше не может ждать, что должен войти в нее немедленно. Он не помнил, чтобы когда-то еще желал женщину столь сильно, так жаждал окончательного акта. Подчиняясь импульсу страсти, он раздвинул ей ноги, открыв доступ к покрытому вьющимися рыжими волосками треугольнику между бедрами, и провел по нему ладонью, постепенно погружая пальцы в теплую влажную зовущую плоть. Он понял, что умрет, если сейчас же не войдет в нее.

Из груди Фионы вырвался гортанный стон. Она готова. Собственно, была готова еще до того, как сняла одежду, и Алекс понимал это. Ему, конечно, хотелось продлить это последнее перед соитием мгновение, чтобы еще сильнее разжечь ее и сделать кульминационный момент более ярким и приятным для нее. Можно было еще немного понаслаждаться ее телом, каждая клеточка которого вздрагивала и, казалось, зажигалась от его прикосновений, но Алекс уже не мог. Он еще шире раздвинул коленями ей ноги и, нагнувшись, обхватил ладонями груди. Рот Фионы приоткрылся в беззвучном крике, она рванулась вперед, приподняв бедра, но он запечатал ей рот страстным поцелуем и подтянул ее ближе к себе. Это было счастливое мгновение. Она нужна ему. Он желал ее и знал, что она желает его.

Он вошел в нее… и вдруг, к своему ужасу, ощутил дрожащее препятствие. Он бы, наверное, еще мог найти силы остановиться. Мог бы, если бы она попыталась как-то сопротивляться, вырываться или кричать, но Фиона не сделала ничего подобного. Напротив, обвила его ногами и запустила пальцы в волосы, еще ближе притягивая к себе. Он продолжил. И она ответила, рванувшись к нему с такой же страстью, как и он. Их тела сплелись, и она так бурно отвечала на каждое его движение, что ни остановиться, ни замедлиться он бы уже не смог.

Ни о какой осторожности уже не могло быть и речи. Только не сейчас, когда он чувствовал, как она жаждет его. И он погружался в нее глубже, глубже и глубже. Кровать тряслась и билась о стенку. Голова Фионы была откинута назад. Глаза закрыты. Пальцы сжаты в кулаки. Ее великолепное тело двигалось в такт его движениям. Она что-то бессвязно шептала. Шепот становился громче и несколько раз чуть не переходил в стон, но Алекс не давал ему вырваться, запечатывая губами ей рот. Он не мог допустить, чтобы их услышали. Сейчас это было ни к чему. Рано.

А потом она вдруг оказалась на нем, сама впихнула его член в себя и принялась раскачиваться, приподниматься и опускаться, нагибаться и разгибаться. Алекс окончательно потерял контроль над собой и очнулся только от необыкновенно сладостного ощущения – его семя извергалось в нее. Он дрожал всем телом, пока длился этот восхитительный момент, а потом почти без сил упал ей на грудь, слушая, как стучит ее сердце. А потом они оба лежали, пытаясь восстановить дыхание, насытившиеся и утомленные, наблюдая за колебавшимися в комнате причудливыми тенями. Сколько прошло времени до тех пор, пока Алекс начал понимать, где находится и что произошло, не знали ни он, ни она. Наконец он приподнялся на локтях и, оглядевшись по сторонам, не то удивляясь, не то обвиняя, произнес: