Страница 25 из 29
Когда Олексенко подошел к землянке, Валя отдал честь. Олексенко на минуту остановился, оглядел худую маленькую фигуру парнишки в широком ватнике, добро усмехнулся и вошел в землянку. Навстречу ему поднялся из-за стола Антон Захарович Одуха, командир партизанского соединения.
— Ты где таких бойцов набрал? — спросил Олексенко, кивнув на дверь.
Одуха улыбнулся.
— Это же Валя Котик! Боевой парнишка. Вот не хочет ехать на Большую землю. Останусь, говорит, с Музалевым.
— Скажи ты! А ну, позови его!
Одуха приоткрыл дверь.
— Валя, зайди сюда.
— Не могу, товарищ командир, на посту я…
— Партизан Котик! Приказываю немедленно войти, — строго произнес Одуха.
Валя переступил порог, стал по стойке «смирно» и отчеканил:
— Товарищ командир, по вашему приказанию партизан Котик явился!
Олексенко внимательно и задумчиво смотрел на мальчика.
— Как тебя зовут?
— Котик Валентин Александрович!
— А сколько тебе лет?
— Четырнадцать… скоро будет.
— Так… А почему ты, Валентин Александрович, уезжать не хочешь?
Валя нахмурился. Он сразу понял, зачем его про возраст спрашивают: опять будут уговаривать, и не ответил на вопрос. Олексенко продолжал:
— Поезжай учись. Тут и без тебя управятся. Война, брат, дело мужское.
Валя склонил голову, исподлобья, хмуро посмотрел на Олексенко и тихо, с обидой в голосе, пробурчал:
— Мужское!.. Всенародная она. Вон Витька у Лагутенки остался. Степа и Коля с Музалевым идут… А я… с Наташкой ехать!.. Все равно, какая сейчас школа?
Валя шмыгнул носом и провел рукавом по мокрым глазам. Олексенко и Одуха переглянулись. Наступило тягостное молчание.
— Да, — вздохнул Одуха, — вот ведь какая история!..
Олексенко обхватил руками голову Валика, привлек его к себе, долго-долго смотрел в прищуренные глаза с мокрыми ресницами. Потом крепко поцеловал и тихо сказал:
— Ступай, сынок…
Сменившись с поста, Валя поспешил в землянку медпункта, к матери…
С тех пор как Анна Никитична с другими женщинами, выведенными из Шепетовки, пришла в лагерь Одухи, она ни одного часу не сидела сложа руки. Трудолюбивой и хлопотливой хозяйке нашлось здесь немало работы. Пригодились знания и опыт довоенной работы в столовой. Анна Никитична помогала на кухне повару Андрею Лукичу, а когда выдавался свободный час, стирала, штопала, чинила. Для каждого у нее находилось теплое слово, ласковый, согревающий взгляд. За время тревожной жизни в лагере она осунулась и как-то потемнела. Каждый раз, когда Валя уходил с партизанами на задание, Анна Никитична не находила себе места от беспокойства и тревоги за сына.
И вот несколько дней назад она почувствовала слабость. Превозмогая себя, целый день хлопотала. К вечеру ей стало хуже. Врач определил брюшной тиф.
…Анна Никитична обернулась на скрип двери. Лицо ее осунулось, глаза лихорадочно блестели. Валя молча сел возле нар, погладил горячую худую руку матери. Анна Никитична посмотрела на сына, и ее большие глаза наполнились слезами, потом слезы потекли по щеке и крупными каплями скатились на подушку. Проклятая война разбросала всю семью. Ушел и как в воду канул муж. Ее свалил тиф. Говорят, на днях отправят на Большую землю. А сыновья… Витя остался у партизан. И Валя остается, не хочет уезжать. Анна Никитична не стала уговаривать его. Ей вспомнился случай из недавней и такой далекой теперь жизни… Валя учился тогда в четвертом классе. К нему каждый день приходил заниматься одноклассник Коля Квашу-та. Валя подолгу терпеливо объяснял ему пройденное, помогал приготовить уроки, а потом садился за свои. Как-то Анна Никитична сказала ему:
— Сынок! Что ты себя изводишь?
Валя удивленно развел руками и с досадой сказал:
— Мама, вы такая взрослая, а не понимаете, что я для общего дела стараюсь!
Вот и теперь — «для общего дела». Нет, она не станет отговаривать сына. Валя не может поступить иначе. А все-таки больно расставаться. Увидит ли она его снова, соберется ли снова вся семья? Какое тревожное, горькое время…
Валя гладил худую горячую руку матери и вспоминал ее нелегкую, трудовую жизнь. Мама, родная мама! Как часто мы не замечаем и не ценим твоих хлопот! Как часто мы раним твое сердце неосторожным словом! И только когда нет тебя рядом, мы начинаем понимать, как велико твое самопожертвование, чего стоят слезы в твоих глазах.
— Не плачьте, мама, не плачьте, — успокаивал Валя. — Наши совсем близко. Скоро фашистов прогонят. Вы поправитесь, опять в Шепетовку поедем. И папка приедет. Домик наш отстроим. Знаете, как заживем! Вы у нас будете отдыхать, как барыня. Мы сами с Витькой все за вас делать будем…
Анна Никитична улыбнулась сквозь слезы, погладила Валю по голове.
— Сынок, береги себя, будь осторожен…
В следующую ночь за лагерем запылали костры. Вскоре высоко в небе послышался гул. На партизанском аэродроме приземлился большой зеленый самолет. Забрав пассажиров, он взревел моторами, взмыл в черное небо и полетел на восток, в сторону фронта…
…Диверсионная группа Лагутенко, в которой остался Витя, пополнилась людьми, разрослась в большой отряд и готовилась идти в Белоруссию на соединение с Одухой. За день до похода к расположению партизанской базы со стороны села Хоровиця на отряд Лагутенко двинулись крупные силы карателей. Завязался неравный бой, который длился несколько часов.
Лагутенко приказал отряду повзводно с боем прорываться сквозь кольцо окружения. Пришлось бросить запасы продовольствия, снаряжение и боеприпасы, собранные с большим трудом для дальнего похода. Условились, что все, кому удастся вырваться из окружения, соберутся ночью в Пивнева Горе.
Многих недосчитались этой ночью. Погиб и Борис Федорович. Усталые, измотанные боем партизаны уснули мертвым сном, чтобы на рассвете уйти в далекий поход, в Белоруссию. После двенадцати суток тяжелого перехода, полного опасностей и лишений, отряд Лагутенко прибыл в лагерь Одухи.
Витя всего на два дня опоздал на свидание с матерью. Когда Валя рассказал брату, что ее увезли тяжело больной, Витя очень расстроился.
Лагерь Одухи жил хлопотливой жизнью, готовился к зиме, к дальним рейдам. Всем партизанам выдали теплое зимнее обмундирование, сменили старое и иностранное оружие на отечественное, переброшенное с Большой земли самолетами. Виктору достался ручной пулемет, а Вале — автомат. В течение нескольких дней шло формирование отрядов.
7 ноября, в день 26-й годовщины Октябрьской революции, партизаны выстроились по общей команде.
Тут в строю стояли Одуха и Шверенберг, Лагутенко и Музалев, Петров и Матвеев, Павлюк и Витя Котик, Коля Трухан и Степа Кищук. На левом фланге, замыкая строй, находился самый маленький партизан — Валя Котик.
Представитель командования Степан Антонович Олексенко зачитал приказ об образовании соединения партизанских отрядов Каменец-Подольской области. Потом в торжественной тишине суровым и сильным голосом начал читать слова партизанской клятвы:
— «…Я клянусь мстить врагу беспощадно и неустанно».
И сотни голосов как могучее эхо вторили ему. Прерывистым от волнения голосом Валик повторял слова клятвы и чувствовал, как по телу проходит дрожь. Ему вспомнился другой такой же день. Тогда, четыре года назад. 7 ноября 1939 года, он тоже стоял в строю и, тоже волнуясь, повторял иные слова: «Я клянусь жить и учиться так…»
Как спешил тогда Валик прибежать домой, написать отцу в армию, что стал пионером. Отец! Где он сейчас?.. А дом не достроили… «Самое дорогое у человека — это жизнь…» Михайлов, Горбатюк, Лена, Сеня… они отдали свои жизни… «Я клянусь жить…» Прошло только четыре года…
Жестко и твердо повторял Валик теперь другие слова:
— «Я клянусь!.. Кровь за кровь! Смерть за смерть!»
ОТРЯД ИДЕТ В РЕЙД
Через три дня, 10 ноября 1943 года, отряды начали расходиться. В далекий рейд до Припяти отправился отряд Лагутенко. Витя Котик ушел с ним.