Смелые не умирают

Он напряженно смотрел в темноту. Люся и ее мать подошли к другому окну. И вдруг в районе станции, за депо, гулко треснуло и в черное небо взвился огромный столб яркого пламени, окутанный облаком дыма. С каждой секундой пламя росло, ширилось.

— Нефтебаза? — предположила Люся.

— Ага! — отозвался довольный Диденко.

В городе стало светло как днем. Отчетливо вырисовывались дома и деревья. На стеклах окон весело заиграли блики. Завыли пожарные машины. Перепуганные немцы в одном нижнем белье выскочили из казарм.

Пытаясь оправдаться, один из солдат, охранявших нефтебазу, клялся, что сам видел, как к нефтебазе подъехали несколько человек на мотоциклах, обстреляли цистерны бронебойными пулями и скрылись.

Пожар утих только к утру…

ГИБЕЛЬ ГОРБАТЮКА

С тех пор как немцы назначили Константина Неймана начальником криминальной полиции, прошло более полугода. Подпольщики ни на один день не переставали следить за ним.

Поведение Неймана по-прежнему не вызывало беспокойства, но это и настораживало Горбатюка. До сих пор Нейман занимался только мелкими, чисто уголовными делами. А ведь он, старый работник уголовного розыска, хорошо знавший многих шепетовчан, был способен на большее, мог сослужить гитлеровцам хорошую службу, помочь им раскрыть подполье.

Но Нейман не делал этого. И Горбатюк хорошо понимал его поведение. Трусливый по натуре, Нейман хотел только одного: спокойно переждать войну, уцелеть, сохранить свою жизнь. Он хорошо понимал, что немцы пришли на время и не за горами день, когда вернутся наши. Поэтому Нейман решил пойти на хитрость, вести опасную игру.

Чтобы завоевать доверие и расположение шефа жандармерии, он делал вид, будто преданно работает на своих хозяев: время от времени расследовал пустяковые дела и докладывал о них, как о крупной победе. Видя его старание и рвение, начальство, казалось, было довольно им. «И волки сыты, и овцы целы», — думал Нейман.

Несколько раз в его руках оказывались нити, за которые стоило только потянуть, чтоб напасть на след подполья. Но он умышленно прекращал дознание, надеясь этим смягчить свою участь, когда его призовут к ответу. Так и жил Нейман, оттягивая время.

Но подобная игра не могла продолжаться долго. Шеф жандармерии с каждым днем становился все более требовательным и придирчивым. А вскоре стал открыто выражать недовольство.

…Нейман навытяжку стоял перед шефом жандармерии и выслушивал выговор:

— В городе не прекращаются поджоги, грабежи, убийства! Бандиты разгуливают на свободе! А вы? Бездельничаете?

— Господин начальник, я, кажется…

— Знаю, знаю, стараетесь. Но не вижу результатов. Имейте в виду, я не потерплю обмана. Если вы на деле не докажете своей преданности великой Германии, то… — Шеф жандармерии провел ладонью по горлу. — Мне нужны партизаны, подпольщики! Понятно?

И Нейман решил пойти на предательство, лишь бы остаться живым.

Совпадение примет сержанта, задержавшего на дороге машину лесосклада, с приметами дезертировавшего солдата Шверенберга еще тогда насторожило Неймана. Однако, верный своему принципу, он не стал заниматься дальнейшим расследованием. Сейчас Нейман проклинал себя за то, что упустил такую прекрасную возможность завоевать доверие шефа. «Ничего, еще не поздно!» — успокаивал себя Нейман. Он не сомневался, что Шверенберг связан с подпольщиками, что у него в городе есть надежное укрытие. Но где оно, кто друзья? Надо прощупать всех мало-мальски подозрительных.

И Нейман начал действовать. С ведома жандармерии он допросил Люсю Галицкую, ее мать, тетю и старуху бабушку. Дом обыскали, забрали все вещи. Ни допрос, ни обыск никаких результатов не дали. Галицких три месяца продержали в тюрьме, потом отправили в концентрационный лагерь. Оттуда был только один путь — в Майданек.

Когда Горбатюк и Диденко узнали о допросе и аресте Галицких, Горбатюк задумался и сказал:

— Этого следовало ожидать. Теперь он нам опасен!

Через несколько дней Диденко встретился на явочной квартире с Женей Науменко. Она шепотом сообщила:

— Твои приметы стали известны. Фамилии не знают. По имени кличут: «Стенка-косой». Вчера Нейман описывал тебя новому агенту жандармерии. Специально прибыл. Черненький, с тонкими усиками. Гебитскомиссар Ворбс подписал приказ: вознаграждение за тебя двадцать пять тысяч установили…

— Мало, — пошутил Диденко.

Женя подала Степану новый паспорт.

— Возьми, пригодится.

— Спасибо, Женя.

Было ясно, что Нейман все ближе подбирается к сердцу подполья.

Вскоре на подпольщиков обрушился еще один удар: арестовали официантку Лену. Подпольная организация поручила ей взорвать офицерский ресторан. Вечером, когда в набитом до отказа, прокуренном зале развлекалось офицерьё, Лена незаметно положила в тумбочку с посудой мину с заведенным механизмом и поспешила уйти. Но у самого выхода путь ей преградили трое подвыпивших офицеров и, не давая пройти, стали рассыпаться в комплиментах. Лена никак не могла отделаться от них и с ужасом смотрела на стенные часы. Вот, вот сейчас…

Оглушительный взрыв разнес помещение, рухнул потолок. Взрывной волной Лену выбросило на улицу. Она отделалась незначительными ушибами.

Полиция задержала весь обслуживающий персонал ресторана. Начались допросы и пытки. Зная о том, что Лена общалась с Диденко, Нейман допрашивал ее с пристрастием. Но Лена отказалась отвечать.

Шеф жандармерии вызвал Неймана:

— Заговорила?

— Молчит!

— Привести!

Привели Лену, избитую до синяков, в разорванной кофте.

— О фрейлейн, битте, садитесь! — предупредительно подошел к ней шеф. — Как с вами грубо обошлись! Поверьте, я ничего не знал. Я бы ни в коем случае…

Шеф сел за стол. Лена с тоской смотрела на графин.

— Воды? — спросил шеф, но взял не графин, а пачку сигарет. — Сигареттен? — предложил он Лене.

Она покачала головой. Шеф закурил сам и продолжал:

— Поверьте, я ваш доброжелатель. Вы такая молодая, у вас вся жизнь впереди. Кто вам дал взрывчатка? Кто есть ваши главари?

Лена тоскливо посмотрела на графин. Шеф наполнил стакан и, держа его перед лицом Лены, торопливо сказал:

— Говорите, и вы получите все — воды, много воды и много денег.

— Хорошо… — слабо ответила Лена. Казалось, сейчас она потеряет сознание. — Скажу… потом… не могу… отдохнуть…

Шеф, уверенный, что ему удалось уломать Лену, решил до конца играть в «гуманность». Он протянул ей стакан, и она большими глотками осушила его.

— Хорошо… Вы будете спать. Два часа. Потом вы будете все говорить…

Лену увели в камеру. Она легла на нары и погрузилась то ли в сон, то ли в беспамятство.

— Лена, Леночка!.. — послышался ей знакомый голос.

Лена открыла глаза и увидела над собой плачущую Женю. Гриша Матвеев, дежуривший в коридоре, тайком впустил ее сюда.

— Лена, родненькая… — стоя на коленях перед нарами, плакала Женя.

— Не надо… Сколько их… там?

— В ресторане? Девять насмерть, четырнадцать ранено.

— Мало… — с досадой произнесла Лена. — Опять будут… сапогами… — И вдруг, собрав остаток сил, она приподнялась, взяла Женю за плечи и заговорила горячо, торопливо: — Женя… Яд… Дай мне яд… Он в кофте был…

Женя в ужасе отпрянула.

— Ой, что ты! Что ты! Отравить тебя?

— Помоги, Женечка! — настойчиво молила Лена. — Больно… Все равно замучают. Лучше сразу…

Женя в оцепенении вытащила порошок и держала его в руке:

— Как же так… своими руками…

Лена взяла порошок, высыпала его на язык и легла на спину.

— Ой, Леночка! — в ужасе воскликнула Женя.

— Заигрывала с солдатней. Стыдно было людям в глаза смотреть, — спокойно и тихо заговорила Лена. — О нас в городе такое говорят… Обидно было…

— Пусть их говорят! Вот победим, тогда узнают правду, — успокоила ее Женя.

— Скажи всем… И Степе скажи… После войны, когда вы… — Голова Лены скатилась набок…

Рассказывая об этом подпольщикам, Женя плакала навзрыд. Горбатюк, Диденко и все остальные тяжело переживали случившееся.