Страница 9 из 15
С ц и п и о н. То есть тираном!
К а л и г у л а. Что значит «тиран»?
С ц и п и о н. Ослепшая душа.
К а л и г у л а. Неверно! Тиран – это человек, жертвующий людьми во имя своих идей или честолюбия. У меня нет ни идей, ни честолюбия. Если я пользуюсь иногда властью, то исключительно в качестве средства.
С ц и п и о н. Средства для чего?
К а л и г у л а. Для преодоления глупости и злости богов.
С ц и п и о н. Злость злостью не победишь, власть тебе не поможет. Я знаю лишь один способ преодоления вражды в мире.
К а л и г у л а. Какой?
С ц и п и о н. Нищета.
К а л и г у л а (занимаясь педикюром). Надо бы и мне попробовать.
С ц и п и о н. Пока ты собираешься, вокруг тебя гибнут десятки людей.
К а л и г у л а. Но, Сципион, разве это много? Ты знаешь, сколько войн я мог начать, но не сделал этого?
С ц и п и о н. Сколько?
К а л и г у л а. Целых три. А знаешь почему?
С ц и п и о н. Потому что тебе плевать на величие Рима.
К а л и г у л а. Потому что я ценю человеческую жизнь.
С ц и п и о н. Кай, ты смеёшься!
К а л и г у л а. Или, говоря точнее, ценю её больше, чем идеал завоевания. Но верно и то, что любую человеческую жизнь я ценю не больше своей собственной. И если с лёгкостью убиваю, то лишь потому, что сам не боюсь умереть. Как видишь, я вовсе не тиран.
С ц и п и о н. Не всё ли равно, если это обходится в ту же цену!
К а л и г у л а (с нетерпением). Посчитай и убедишься, что самая ничтожная война, выигранная тираном, в тысячу раз дороже прихотей моей фантазии.
С ц и п и о н. Но война хотя бы понятна!
К а л и г у л а. Зато судьбу понять невозможно, и потому я стал судьбой. Я принял безумный и непостижимый облик богов.
С ц и п и о н. Это и есть богохульство.
К а л и г у л а. Нет, Сципион, драматургия! Ошибка людей в том, что они не доверяют театру. В противном случае они давно бы уже поняли, что каждому дозволено разыгрывать божественную трагедию и становиться богом. Для этого достаточно ожесточить свою душу.
С ц и п и о н. Возможны, ты прав. Но если это так, в один прекрасный день вокруг тебя поднимутся легионы безжалостных людей-богов и потопят в крови твою божественность.
Ц е з о н и я. Сципион!
К а л и г у л а (ровно и сурово). Оставь, Цезония. Сципион, ты мог бы сказать лучше: я этот день творю. Мне трудно представить его точно, но иногда я о нём мечтаю. И тогда в лицах, надвигающихся на меня из глубины горестной ночи и искажённых страхом и ненавистью, я с восторгом узнаю того единственного бога, которому поклоняюсь: бога несчастного и беспомощного, словно человеческая душа. (Раздражённо.) А теперь уходи! Ты слишком разговорился. (Меняя тон.) Мне нужно покрасить ногти. Я тороплюсь.
Все, кроме Геликона, уходят. Калигула занят педикюрем. Геликон ходит вокруг него.
К а л и г у л а. Геликон!
Г е л и к о н. Слушаю.
К а л и г у л а. Как моя просьба?
Г е л и к о н. Какая просьба?
К а л и г у л а. Ну… о луне.
Г е л и к о н. Пока безрезультатно. Придётся потерпеть. Кай, я хочу кое-что тебе сообщить.
К а л и г у л а. Терпения у меня – хоть отбавляй, а вот времени осталось немного. Поспеши, Геликон.
Г е л и к о н. Насколько это в моих силах. Кай, я хочу сообщить тебе одну важную вещь.
К а л и г у л а (словно не слышит). И не забывай, что она уже была моей.
Г е л и к о н. Кто?
К а л и г у л а. Луна.
Г е л и к о н. Да-да, конечно. Тебе известно, что против тебя готовится заговор?
К а л и г у л а. Она была моей. Всего два или три раза, но всё равно была.
Г е л и к о н. Я давно пытаюсь тебе сказать…
К а л и г у л а. Это случилось прошлым летом. Я глядел на неё, ласкал её на колоннах сада, и она поняла, чего я хочу.
Г е л и к о н. Кай, прекрати эту игру! Даже если ты не хочешь меня выслушать, долг заставляет меня говорить. А не будешь слушать – тем хуже.
К а л и г у л а (продолжая заниматься педикюром). Какой мерзкий лак! Но вернёмся к луне, к той прекрасной августовской ночи. (Геликон с досадой отворачивается.) Я уже лёг. Сначала она, багрово-кровавая, появилась над самым горизонтом. Потом стала подниматься, и чем выше поднималась, тем становилась светлее. Наконец она стала подобной молочному озеру, разлитому среди усыпанного звёздами неба. И вдруг она вошла… тёплая, нежная, лёгкая, нагая… Она миновала порог, пересекла комнату, скользнула на кровать и затопила меня своим сиянием и улыбкой. (Меняя тон.) Лак явно никуда не годится. Как видишь, Геликон, я без всякого хвастовства могу сказать, что она была моей.
Г е л и к о н. Ты хочешь меня выслушать и узнать, кто тебе угрожает?
К а л и г у л а (прерывает своё занятие и пристально смотрит на Геликона). Геликон, я хочу только одного: луну. Мне давно известно, что меня убьют. Но я ещё не израсходовал до конца того, что заставляет меня жить. И потому я хочу луну. Не возвращайся сюда до тех пор, пока её не найдёшь.
Г е л и к о н. В таком случае я исполню свой долг. Против тебя готовится заговор, который возглавляет Кассий. Мне удалось перехватить очень важное письмо, из него ты всё узнаешь. Вот оно.
Геликон кладёт на ложе восковую табличку и направляется к двери.
К а л и г у л а. Ты куда, Геликон?
Г е л и к о н (с порога). Искать тебе луну!
Стук в противоположную дверь. Калигула резко поворачивается и замечает старого патриция.
С т а р ы й п а т р и ц и й (нерешительно). Можно войти?
К а л и г у л а (нетерпеливо). Ну что ж, входи. (Смотрит на него.) Милашка вернулась, чтобы ещё раз взглянуть на Венеру?
С т а р ы й п а т р и ц и й. Нет, совсем для другого. То есть… Кай, прости меня… я хотел сказать… Ты знаешь, как я тебя люблю… и ни о чём не прошу… только одно… дожить свои дни в покое…
К а л и г у л а. Короче!
С т а р ы й п а т р и ц и й. В общем… (Быстро.) Это очень важно.
К а л и г у л а. Нет.
С т а р ы й п а т р и ц и й. Но почему?
К а л и г у л а. А что ты имеешь в виду?
С т а р ы й п а т р и ц и й (оглядываясь по сторонам). Как бы это сказать… (Он медлит и вдруг решается.) Против тебя готовится заговор.
К а л и г у л а. Ну вот, как я и думал, ничего важного.
С т а р ы й п а т р и ц и й. Кай, тебя хотят убить.
К а л и г у л а (подходит к старому патрицию и берёт его за плечи). Знаешь, почему я тебе не верю?
С т а р ы й п а т р и ц и й (делает клятвенный жест). Кай, клянусь всеми богами…
К а л и г у л а (подталкивает старого патриция к двери, тихо). Не надо клясться, не надо. Выслушай лучше меня. Если ты говоришь правду, выходит, что ты предаешь своих друзей, так ведь?
С т а р ы й п а т р и ц и й (несколько растерянно). Кай, моя любовь к тебе…
К а л и г у л а (прежним тоном). А я не могу этого допустить. Я до такой степени ненавижу подлость, что не способен оставить предателя в живых. Но мне прекрасно известно, что такой человек, как ты, не захотел бы ни предавать, ни умирать.
С т а р ы й п а т р и ц и й. Конечно, Кай, конечно!
К а л и г у л а. Таким образом, у меня есть причины не верить тебе. Ты ведь – не подлец?
С т а р ы й п а т р и ц и й. О, нет!
К а л и г у л а. И не предатель?
С т а р ы й п а т р и ц и й. Кай, об этом не может быть и речи.
К а л и г у л а. Следовательно, никакого заговора нет. Признайся, что это была шутка.
С т а р ы й п а т р и ц и й (сбитый с толку). Шутка, всего лишь шутка…
К а л и г у л а. Никто не собирается меня убивать, понятно?
С т а р ы й п а т р и ц и й. Никто, абсолютно никто.
К а л и г у л а (громко вздыхая, медленно). В таком случае, радость моя, исчезни! Благородный человек – такая редкость в нашем мире, что я не в состоянии созерцать его слишком долго. Я хочу побыть один и насладиться этой великой минутой.