Страница 23 из 70
Кади удивленно наклонился вперед.
— Сегодня ночью северные ворота столицы откроют перед моими воинами, — продолжил рассказывать командующий. — Штурмовые турии уже выдвинулись. Каждая сотня выделила по нескольку десятков своих ветеранов, для которых нашлись даже мечи из гномьей стали… Ближе к ночи бессмертные получат по чарке вина и… тогда моих легионеров не остановит даже дьявол!
6
По извилистому тоннелю, сквозь темноту которых едва пробивались немногочисленные светильники, бежал коренастый гном. Юный, совсем мальчишка, служка при старейшем старейшине клана, тяжело дышал и то и дело переходил на шаг. При этом сжимаемая им объемная ноша, тщательно прикрытая плотной тканью, снова и снова норовила сползти.
— Ч-и-и-ик, ч-и-и-ик, — наконец, серая мешковина все-таки сползла и из прутьев клетки в руках мальчишки, высунулась недовольная, взъерошенная головка небольшой пичуги — вейта. — Чи-и-ик, ч-и-и-ик, — птичку, которая всегда прилетала в место своего гнездования, подгорный народ уже давно приноровился использовать в качестве связи со своими братьями из других кланов. — Ч-и-и-ик, ч-и-и-ик!
От чириканья пичуги служка вздрогнул и сразу же начал судорожно закрывать клетку тканью, но неугомонный вейт уже почуял свободу и громко выписывал задорные трели.
— Ч-и-и-и-к, чи-и-ик, — чертыхавшийся мальчишка, под не прекращавшееся чириканье, побежал дальше вглубь тоннеля. — Чи-и-ик, чи-и-и-к.
После очередного поворота он вдруг резко остановился и, с судорожно поднимающейся грудью, начал приводиться себя в порядок. При свете тусклого масляного светильника его пятерня несколько раз прошлась по лохматой, взъерошенной шевелюре, но непослушные грязные волосы совсем его не слушались.
— Подгорные боги…, — с рвущимся из груди сердцем служка подошел к неприметной двери, сколоченной из почерневших от времени досок, и робко постучал. — …
Дверь тут же резко провалилась внутрь, а в проеме появился довольно высокий для гнома старик с длиной окладистой бородой.
— Ты…, — угрюмо пробормотал он, после нескольких мгновений разглядывания мальчишки черными как уголь глазами. — Вестник? — вдруг его тонкие губы растянулись в тяжелую усмешку; он заметил клетку с вырывающейся из нее пичугой. — Послание, живо, — худая, темно-коричневая рука, в полумраке до ужаса напоминающая коготь мерзкого зверя, требовательно вытянулась в сторону мальчишки. — …
С окаменевшим взглядом, тот попытался открыть клетку. Его непослушные пальцы никак не могли нащупать задвижку, то и дело соскальзывая с хорошо смазанного крючка.
— Кхе…, — старейшине это наконец надоело и он вырвал клетку из его рук. — Я тобой вновь недоволен, — глухо проговорил старик, вытаскивая пискнувшую в его руке пичугу. — Ты нерадив, ленив…, — свернув пальцами голову крохотной птичек, он стащил с ее лапки небольшое кусочек пергамента. — Скажешь своему наставнику, мастеру Гирану, что ты наказан. Урок тебе — два раза от рассвета и до заката не есть и не пить. А чтобы вину свою осознал лучше, перепишешь те свитки, что я вчера тебе дал… Подними это и убирайся! — перед служкой на каменный пол упало пернатой тельце со свернутой головкой и кованная клетка. — Живо.
Едва бледный как смерть мальчишка умчался, старейшина быстро пробежал глазами крохотные буковки послания, густо усеявшие кусочек пергамента.
— Хорошо, — он вышел из крохотной каморки и, прикрыв дверь, быстро направился в сторону зала совета, где его уже давно ждали остальные старейшины. — … Благая весть… Благодарю вас Подгорные боги.
Долгожданное послание вновь пробудило в нем уже давно забытые чувства. И сейчас, шагая по древнему тоннелю когда-то громыхавшего на всю Торию Замодонга, старейшина Калеб словно возвращался в те далекие времена — времена заката Подгорной империи, когда отряды несокрушимой железной стены еще стояли во всех городах континента… Он прекрасно помнил те дни. Тогда еще просто брат Калеб, рядовой хранитель, он с восторгом смотрел на несокрушимые стены гномьих крепостей, любовался великолепными фресками огромных дворцов с реликвиями кланов. Повсюду, где бы он не был — в человеческих городах юга или эльфийских лесных поселках или катакомбах полукровок — его наполняло безумное по силе чувство гордости. Калеб и сейчас помнил эти полные раболепия взгляды торговцев-людей, раскладывавших перед ним яркие ткани, призывные взгляды красавиц эльфиек, которых им подсовывали правители…
— Грядут перемены…, — сквозь пелену охвативших его воспоминаний шептал старейшина. — И жалкие рабы, захватившие власть, вновь будут низвергнуты, — глаза старика сверкнули фанатичным блеском. — Эти жалкие черви узнают свое место…
И вот размашистый шаг его замедлился. Руками старейшина Калеб коснулся створок высоких резных ворот, что закрывали вход Священный зал совета.
— Братья! — заговорил он, едва переступив порог. — Подгорные боги милостивы к нам, — сидевшие на небольшом возвышении седобородые гномы — старейшины клана с ожиданием смотрели на него. — Только что прилетел вестник, — он махнул рукой с зажатым в ней кусочком темного пергамента. — Клан Рыжебородых пал. Теперь кланы всего южного Гордрума признают власть владыки Кровольда. Вторая же весть под стать первой…, — старик усмехнулся и медленно огладил бороду, словно давая остальным время насладится первой новостью. — Город топоров взят в осаду объединенным войском шаморцев и гномов. Думаю уже сейчас секиры вершителей нашего клана кромсают ворота в подземный город клана Черного топора, — в глазах его вновь вспыхнул тот фанатичный огонь, что еще недавно горел там. — Братья, еще немного и кланы всего Гордрума признают нашу власть, а Железная стена снова обретет свою мощь…
После этой речи в зале еще долго раздавались голоса старейшин — то спорящих и негодующих, то торжествующих и восторженных. Молчаливым, словно бестелесным, служкам несколько раз пришлось пополнять коптящие потолок светильники горючим маслом.
— … Как только перевалы Гордрума будут свободны, первые отряды Железной стены сразу же начнут переход на север, — рассказывал один из старейшин — самый молодой из них. — Если мои подсчеты верны, то под рукой Кровольда будет около десяти тысяч гномов-гоплитов…
Вдруг, один из сидевших, коренастый гном с длинным шрамом, пересекавшим все его лицо, прервал говорившего:
— Все это, конечно, хорошо, — под его тяжелым взглядом молодой хранитель сразу же замолк. — Но не торопимся ли мы? Отдавая Кровольду такую власть… Мы должны быть в нем уверены, братья… Мои уши в его отряде доносят, что владыка в последнее время стал задавать слишком много вопросов о нас, о черном железе, о странных смертях среди его противников и вокруг него… Говорят, он спрашивал и о той болезни, что обрушилась на клан Рыжебородых.
После этой тирады хранитель многозначительно замолчал.
— Брат Доброк, мы услышали тебя, — старейшина Калеб первым нарушил общее молчание. — Пока Кровольд нам нужен. Но ты прав в том, что за ним нужно следить… Брат Доброк, пусть твои люди не оставляют его ни днем ни ночью. Никто и ничто не должно ускользнуть от них… Сейчас слишком многое зависит от него…
С неба, затянутого черными клубами дыма, медленно летели серо-белые хлопья, только не снега, а пепла. Едким дымом чадили остатки огромных ворот и массивной квадратной башни. Вся площадь за ними представляла собой хаотичные завалы из вековых обгрызаных огнем сосен, еще продолжавших сочиться смолой; вывороченных из стен валунов; перевернутых повозок. Тот тут то там на импровизированных баррикадах лежали тела — скрюченные, окровавленные, раздавленные мужчины.