АН -7

— То-то Маттанстарт пошмыгивает носом.

— Как всегда, перекупался в море. В Эдеме тоже то и дело — гнать надо из воды, иначе плещется в ней до посинения. Тёплая вода, холодная — ему всё равно, весь в тебя. С мальчишками из гавани его если отпустишь, так и крабов с ними ловит, и за раковинами ныряет — хоть весь день плескаться готов. Далиле скажешь, так окунётся и вылазит, хоть и тоже любительница ещё та…

— Ты решила дать ей простое имя?

— С отцом из-за этого поругалась. Он хотел, чтобы я назвала её Бодстартой, как приличествует будущей жрице. Я, конечно, глубоко чту богиню, которой служу, но не до такой степени, чтобы посвящать ей и дочь. Хватит с Астарты и одной меня. Тебе же не нужно напоминать о наших обычаях? Не хочу, чтобы и ей пришлось…

— Может, как подрастёт, в Тарквинее ей жениха подыскать?

— Думала уже и об этом. Отец не позволит, чтобы его внучка вышла замуж не по обычаям Эдема, но жениха ей пошлёт Астарта, с которой я уж как-нибудь договорюсь.

— Кто бы сомневался! — хмыкнул я, — Кому же ещё и договариваться с богиней, как не её верховной жрице!

— Ну так гордись тем, с КЕМ спишь! Ты не забыл ещё, надеюсь, что в некоторых обрядах я олицетворяю саму Астарту?

— Я, конечно, польщён столь великой честью, но мне больше нравится, когда ты олицетворяешь саму себя, гы-гы!

— Ты уверен? А вот возьму сейчас и призову Астарту! — попытка была хорошей, и будь у нас больше времени, имела бы все шансы на успех, но…

— Ррасслабились тут, лежжебоки?! А врраг тем врременем не дрремлет! — влетел со двора и тут же усовестил нас попугай.

Я посмеялся, перевёл для Аришат на финикийский, она тоже прикололась, но по делу птиц был абсолютно прав, так что мы с ней ограничились сокращённой утренней программой и освежились в бассейне. Да и то, раза три строгий пернатый надзиратель нас поторапливал — как тут расслабишься? Дела в самом деле не могли ждать…

— Всё-таки это было рискованно, — сказал я ей, коглда мы одевались, — Что я, не вырвался бы в Эдем на несколько дней?

— Максим, тебя не бывает по нескольку лет! Тебе не кажется, что эти несколько дней — маловато?

— Ещё как! Но дела, Аришат, дела…

— Вот именно! А если война? С тебя ведь станется принять в ней участие!

— По-твоему, я могу уклониться? Не знаю, как у вас, а у нас, посылая людей на возможную смерть, не принято отсиживаться самим за их спинами! Если завтра война — мы все на неё пойдём и все будем воевать наравне с горожанами. Но ты не беспокойся, я в герои не рвусь и лишних приключений не ищу.

— Я не о том. Подготовка похода, сам поход, военные действия — это ведь может затянуться надолго. И если затянется — отплытие ты ведь тоже отложить не сможешь…

— Тоже верно, но тут уж — как судьба сложится. А когда это до вас успели дойти слухи о назревающей войне?

— Не успели, но Акобал рассказал нам о начавшейся эпидемии. У нас ведь тоже в своё время такое случалось не раз, и отец сразу же понял, к чему это может привести. Вы всё ведёте к тому, чтобы здешние дикари влились в ваш народ, и сделали для этого уже немало. Нетрудно понять, что менять это племя на другое и начинать всё с начала вы не захотите, а это значит, что поддержите его и военной силой, если понадобится. Отец не совсем понимает, зачем вам это, когда вы уже можете взять своё и силой, но как-то раз он сказал, что если бы наши предки действовали так же, сейчас Эдем, возможно, владел бы уже всем этим островом, и похоже, что именно это вы и замышляете…

— Ну, до этого ещё не одно поколение, если будет на то воля богов и судьбы. Но — да, замышляем, твой отец догадлив. И ради этого — сама понимаешь, многое приходится делать не так, как кажется правильным на первый взгляд, а иногда и не так, как хотелось бы нам самим. Ты думаешь, нам хочется этой войны? Дайте боги, чтобы восточные соседи образумились! Мы их сделаем, если придётся, но что у нас тут, других дел мало? Я хотел прокат и волочение проволоки из здешнего металла наладить, наконец-то оборудование привезли, но на мануфактуре остались одни только рабы, а все вольнонаёмные призваны в ополчение и тренируются. Я понимаю, надо, но планы-то ведь были совсем другие.

— Я хотела детей на лошади покатать, да и самой тоже хотелось, и лошадей ведь уже много, а мне вчера сказали, что они все заняты.

— Ну, полсотни — это разве много? Да, они все заняты — тренируется кавалерия. Дикари побаиваются лошадей, и это тоже надо использовать. Ну и наших дикарей тоже ими обкатать, чтобы не так боялись. Им же с нашей кавалерией взаимодействовать, если что. Чем тебя ишаки не устраивают? Далила вон — шмакодявка ещё совсем, ну и куда её на лошадь сажать? На ишака — и то следить надо, чтоб не шлёпнулась.

— Для Далилы — да, а значит, и для меня тоже, куда же я от неё отойду, но для Маттанстарта осёл уже маловат, — заметила финикиянка.

— Тоже верно. Может, тогда на муле? Нет, я всё понимаю, но мобилизация же! Все к войне готовятся, и я сам — один из тех, кто на уши всех поставил, а тут — представь себе эту картину — подхожу я к начальнику нашей кавалерии и прошу его освободить мне лошадь, а то вот сын что-то давненько на лошади не катался. Причём, мне он не откажет, но вот как ты мне предлагаешь в глаза ему при этом смотреть? И как нам с ним обоим смотреть в глаза солдатам? У нас так не делается.

Завтракали, естественно, с детьми, которых подняли слуги. Далила — совсем ещё мелкая шмакодявка, родившаяся после моего прошлого появления на Кубе, так что в этот раз впервые в жизни только меня и увидела, и хотя мать объяснила ей, кто я такой, она ещё, конечно, не свыклась. Лепет мелких карапузов разбирать — привычка нужна, а она же кроме финикийского никаким больше и не владеет, в котором у меня практика не столь уж частая, а она лепечет быстро — в общем, то Аришат мне переводит ейный лепет на нормальный взрослый финикийский, то Маттанстарт сразу на турдетанский, которым он, как выяснилось, владеет достаточно бегло. Ну, с заметным финикийским акцентом, само собой, но правильно и разборчиво. Они тут и без меня, как мне рассказывал Акобал, в Тарквинее периодически бывают, и Аришат тоже по-турдетански в принципе говорит, но не так уверенно, как пацан, у которого уже и тутошняя компания имеется.

Влетевший в гостиную попугай в выражениях не очень-то стеснялся, и перевод с русского на финикийский я, само собой, фильтровал. Но тут пернатый стервец с той же степенью откровенности выразился и по-турдетански, отчего Маттанстарт захихикал, а его мать погрозила ему пальцем для порядка, но когда птиц выдал ещё один перл не самой изысканной турдетанской словесности, расхохоталась и сама. А детям больше всего с рук его кормить понравилось, и мне показалось даже, что пацан был в меньшем восторге в прошлый раз, когда я ему подростка крупного жёлто-зелёного ары с Доминики подарил, какого ни у кого больше в Эдеме ихнем нет, а тут — обыкновенный кубинский, которых и на западе острова полно. Но Аришат, заметив моё недоумение, пояснила, что у них там они все блеклые и невзрачные, а этот — сразу видно, что тоже кубинский, но он яркий и выглядит куда представительнее привычных для Эдема. Я припомнил — а ведь и в самом деле, какие-то они там у них не такие, как у нас. Ну, раз так — подарю им, конечно, и этого пернатого сквернослова, и будем надеяться, что на финикийской словесности они научат его выражаться поприличнее. Надежда ведь умирает последней, верно?

Помозговав над тем, с чего бы быть такой разнице, мы пришли к выводу, что всё дело, скорее всего, в охоте на них. Для тутошнего плеиени местный ара — тотемный и священный, и его яркая контрастная расцветка ему только на пользу, а вот там, где на него охотятся, ему выгоднее быть поневзрачнее — и заметен меньше, и выглядит для охотника не столь соблазнительной добычей. А учитывая поголовье эдемских фиников, наличие у них каких-никаких, а всё-таки луков, да малочисленность домашней птицы, и всё это не одно столетие — удивляться тут особо и нечему…

Я ведь рассказывал уже, что из себя представляет этот финикийский Эдем? Ну, не скажешь, что просто большая деревня, потому как все основные признаки города таки имеются — и городские стены с башнями и воротами, и храмы, и особняки местной знати, и не менее солидные общественные здания, и портовая гавань с верфью, и ремесленные мастерские. Более того, не просто город, а центр нехилой колонии, имеющей серьёзные торговые связи и сидящей на транзите ценнейших ништяков, падения спроса на которые в ближайшие века уж точно не ожидается. Через океан и Тарквиниев есть связь со Старым Светом, на собственных судёнышках шастают по Карибскому морю и по Мексиканскому заливу — не повсюду, правда, а где поближе и попроще рабов наловить, ну и к ольмекам в обход Юкатана — с ними основная торговля. Юкатанские майя — они ведь в будущем, да ещё и в достаточно отдалённом, лет пятьсот ещё до расцвета их цивилизации, а пока она в стадии зарождения и ютится значительно южнее — в Гватемале и Гондурасе, а на Юкатане пока-что даже деревень земледельческих эдемские финики не обнаружили. Расстояние — что до ольмеков, что до тех ранних гватемальских майя — примерно одинаковое, но смысл в плаваниях — далеко не одинаков. Ольмеки, даже нынешние, давно находящиеся в упадке и порядком обнищавшие со времён своего расцвета, один хрен гораздо развитее и богаче тех ранних майя, а ведь торговля эдемских фиников с ними завязывалась во времена их расцвета, когда разница была ещё большей. А учитывая, что кока не самими ольмеками выращивается, а доставляется к ним аж с южноамериканских Анд, чтобы пройти через ольмеков, эдемцев и Тарквиниев к покупающим её у них гребипетским жрецам, так если весь этот маршрут в прямую вытянуть, да на глобус его наложить — млять, впечатляющие связи получаются. И хотя материковая часть его в основном в руках чавинских торгашей, а океанская и средиземноморская — Тарквиниев, и отрезок, контролируемый эдемцами, не столь уж и велик, но — ключевой. Даже теперь, когда наша Тарквинея нависла и над ним, это мало что меняет, потому как мы пришли не бортануть их, а подстраховаться на всякий пожарный — в столь прибыльном бизнесе всевозможные форсмажоры недопустимы. Хоть и заводим собственные плантации, но продолжаем покупать и их транзитный товар, и он так и остаётся в трансатлантическом грузообороте основным. Так что — при таком размахе торговых дел — не деревня этот финикийский Эдем, далеко не деревня.