Союзник (ЛП)

— Объявление войны может поставить под удар Сепору.

Тарик удивлён и впечатлен проницательностью брата. Сетос всегда был умён, но никогда по-настоящему не использовал этот талант для чего-то хорошего, разве что во время своего обучения на Маджая.

— Да.

— Когда мне выезжать?

К этому моменту он уже расхаживает по комнате, проводя рукой по растрепанным волосам. В его голосе нет насмешки. Взгляд острый, осанка напряжена.

— Я хочу, чтобы ты, с кучкой отобранных людей, поехал в Хемут, и отследил местонахождение Сепоры, если она там. Держитесь тихо и осторожно. Туда и обратно — так, чтобы вас не обнаружили. Привези мне её в целости и сохранности, брат, чтобы я мог официально объявить войну Анкору. Сегодня сходи к швее и попроси сшить твоим людям что-нибудь теплое.

Не стоит упоминать о том, что он разорвал помолвку с Сепорой, потому что Тарик боится, что Сетос тут же на него набросится. Кроме того, лучше позволить всем думать, что они всё еще помолвлены. В конец концов время, когда объявлять об этой новости он оставил на усмотрение Сепоры.

— Мы возьмём только наше оружие.

— Вы замёрзнете, Сетос. Снег выше роста человека.

— Хемутианцы считают тайной тот факт, что разместили лучников в лесу, вдоль своей южной границы. Я одолжу у них что-нибудь теплое, прежде чем на той стороне станет слишком холодно.

Тарик морщит нос.

— Не сказал бы, что нападение на лучников — это тихо и осторожно.

— Мертвецы всегда молчат.

— Если ты не найдешь Сепору, Сетос, мы не сможем объявить войну Хемуту.

— Если я не смогу её найти, то только потому, что её там нет.

Правда. Сетос не вернётся без Сепоры. Он прочешет каждый уголок Хемута, пока не найдет её. Не останется ни единого укромного уголка или расщелины, которую он не обыщет. И когда он найдёт её, и она снова окажется в безопасности в объятиях Тарика, он позаботится о том, чтобы Хемут остался лишь воспоминанием для остальных королевств.

19

 СЕПОРА

Я никак не могу полностью открыть глаза, лишь веки изредка трепещут, позволяя коротко взглянуть на комнату, в которой я нахожусь. Потолок весь из дерева, структуру которого я не узнаю. Я лежу на кровати, и она не то чтобы неудобная, но, к сожалению, матрас пропитан тёплой водой. У дальней стены — камин, тепла которого я не ощущаю. У меня болит челюсть, и из личного опыта с Чатом и Роланом в пустыне я знаю, что губы у меня не просто пересохли, но нижняя также лопнула. И не смотря на всю свою энергию, я не могу двигаться; я лежу на спине, привязанная за руки и ноги к кровати.

Но, Святые Серубеля, почему я не могу открыть глаза?

Вместо того, чтобы зациклиться на этом, я сосредотачиваюсь на других своих ощущениях. Кто-то или что-то шаркает по комнате. Через несколько мгновений я понимаю, что это женщина, и она напевает песню, которую я никогда раньше не слышала. Она возится с чем-то, сделанным из металла, и издает при этом ужасный шум, эхом проносящийся по комнате, отчего я понимаю, что комната почти пустая, так как ничто не поглощает звук.

— Кто ты? — требовательно спрашиваю я, но мой голос дрожит и звучит жалко.

— Ах, вы проснулись, — дружелюбно отвечает она. Она говорит со мной на серубельском, но её акцент подсказывает, что она не оттуда, и на данный момент я не могу вспомнить, где уже слышала его раньше. — Я пришла вас лечить, — говорит она. — И конечно, убрать за вами, — добавляет она, — прежде чем всё впитается.

— Впитается? Убрать за мной? Что со мной не так?

— Ну, вы обмочились в кровать, принцесса.

— Я обмочилась в кровать?

— Да, принцесса. Спекторием. Он вытек из ваших рук и испортил постельное бельё.

Спекторий. Я лежала в кровати так долго, что моё тело самостоятельно исторгло его. Значит, прошло как минимум три дня.

— Где я?

Да, где я, раз здесь знают, что происходит, когда я не создаю вовремя — и что ещё важнее, что я вообще Создатель? Почему эта женщина обращается со мной так, словно знает меня лично, а не только, что я Создатель? Сейчас я уязвима, да, но я также чувствую, что со мной обращаются грубо. И мне это не нравится.

— Всему свое время, принцесса, — говорит она. Я слышу, что она снова чем-то шуршит, потом звук льющейся в горшок жидкости. — У меня здесь губка и мыло с кипятком. Когда он остынет, я хорошо вас помою. После этого вы будите чувствовать себя гораздо лучше.

— Кто бы ты ни была, ты должна немедленно освободить меня. Я — принцесса Серубеля и будущая королева Теории. Если ты вернёшь меня сейчас, король-Сокол, возможно, проявит к тебе снисхождение.

Конечно, я больше не будущая королева Теории, но, если Тарик сдержал своё слово, этого еще никто не знает. И если быть честной, я не уверена, что в сложившихся обстоятельствах, он будет меня искать. И все-таки, я испытываю гордость за то, что мой голос звучит более властно, чем я себя чувствую, хотя привязана к кровати и испортила постель спекторием, чего не случалось с детства. Интересно, как я выгляжу, лёжа в светящейся луже и отдавая приказы.

Женщина хихикает так, что я понимаю, она отлично осведомлена, кто я и какое её ждёт наказание за то, что она удерживает меня здесь, но совсем этим не обеспокоена. И я не смогла впечатлить её силой, которую постаралась вложить в свой голос.

— Вы должны успокоиться, дитя, — мягко говорит она. — Здесь вам не причинят вреда.

— Тогда почему я связана?

Не то, что бы путы причиняли мне боль, но из-за них чувствуешь себя особенно беззащитной. Они заставляют ощущать себя пленницей.

— Верёвки для нашей безопасности, не для вашей, — теперь она возится совсем близко, у самой моей кровати. Ее движения доносят до моего носа аромат роз. Роз и еды. Она что-то готовит, и блюдо очень вкусно пахнет. Мой желудок урчит от голода, и женщина снова хихикает. — Я готовлю рагу из баранины. Это особый рецепт, передаваемый из поколения в поколение в моей семье. Уверена, вам понравится.

Хотя мысль о еде звучит великолепно, я игнорирую её попытки быть доброй.

— Ты защищаешь себя от меня? Почему, ради всего святого?

Сейчас она совсем близко. Я слышу, как она что-то кладёт на стол, возле кровати.

— Насколько мы знаем, вы смогли набраться опыта в тренировках с Маджаем, а ваша способность создавать оружие из ничего — хорошо известна. Кроме того, вы склонны к резким движениям во время лечения.

Моя способность создавать оружие вовсе не так известна. Только самые близкие люди владеют этой информацией, а для меня этот женский голос звучит как голос одного из незнакомцев на базаре. Я чувствую себя голой и уязвимой, словно все мои секреты раскрыты. Точно так же я могла бы лежать здесь голой. И я действительно уже была в какой-то момент голой; одежда, которая сейчас на мне, полностью закрывает мои руки и ноги, обхватывая лодыжки и запястья. Это не та ночная одежда, в которую я была одета кто знает сколько дней назад. Кто-то переодел меня, пока я была без сознания.

— Почему я не могу открыть глаза?

И разве она только что не говорила о лечении? Я смертельно ранена? Проверив свою челюсть, я обнаруживаю, что она стала намного лучше с тех пор, как я пришла в сознание в лодке на реке Нефари. Ах да, лодка. Меня похитили пелусианцы. Вот откуда у этой женщины лёгкий акцент. Если я и отбивалась, и была при этом ранена, то я не помню. На лице нет бинтов и нигде на теле ткани, плотно обтягивающей меня. И все же я не могу открыть глаза. Однако почему-то это не кажется мне таким важным, как раньше.

Женщина щелкает языком, словно считает, что это звучит успокаивающе.

— Вот и всё. Скоро вы сможете расслабиться.

— Зачем? Я не хочу расслабляться.

Я понимаю, что моё возражение резкое и довольно ребяческое, но никак не могу сосредоточиться, чтобы оказать больше сопротивления.