Страница 4 из 43
— Так вот, куда ты спрятался, трус, — зло прошипела девушка, — решил сбежать, слюнтяй… жалкое ничтожество, слабак! Ну и сдохни здесь, раз ты этого хочешь!
— Что тебе нужно? — глухо произнес Георг, не поворачивая к ней лица и не открывая глаз.
— Пришла посмотреть на павшего воина. Нет, даже не павшего, ведь ты не участвовал ни в одном сражении. Ты сразу бежал, сразу сдался, раздавленный червяк, а не воин. Ненавижу слабых, бесхребетных, таких, как ты.
Оливия плюнула вниз, попав ему на рукав пижамы.
Георгу было двенадцать лет, но по росту он остался таким, как выглядел в десять. Он весь высох, кожа была, как папирусная бумага, - настолько тонкая, что просвечивали вены, и было видно, как медленно протекает в них жизнь, словно через силу. Оливия рассвирепела:
— Посмотри на меня немедленно!
Георг повернул голову, разлепил веки и увидел у кончика носа выставленный вперед клинок. При своем положении, Оливия предстала перед ним гигантской колонной, уходящей своим силуэтом вверх, - к крошечному свету далекой комнаты: плечи были покрыты стальным панцирем, который чешуйками облепил ей шею и щеку, одежда оплеталась в лоскуты бархата и кожи, с темными связующими их нитями. Дуновение невидимого ветра стало рвать белый воротник на шее, и извивать льняные волосы. В свободной руке она сжимала рукоятку длинного клинка, направленного на мальчишку, а перевязь от ножен пересекла грудь, как аркан.
— Да ты знаешь, кто ты такой, на самом деле, Георг? Ты знаешь, в каком ты мире?
Он слабо мотнул головой.
— А хочешь узнать? — ее голос смягчился. — Отвечай сейчас, потому что больше я не приду. Или ты остаешься здесь, или даешь мне руку и больше никогда не залезаешь в этот колодец.
Мальчишка сглотнул комок пыли с подступившими слезами:
— Я не сам. Меня столкнули.
— Кто?
— Не помню, человек в капюшоне. Он подошел ко мне и сказал “ты мертвец”, и я полетел вниз.
— Давай руку, — она подтянула его легкое тело, заставляя встать. — Обними меня за шею, мой маленький господин, и держись.
Подниматься было не нужно, - колодец сам терял свою глубину и начал осыпаться со стен. Когда они снова оказались в комнате, каменное жерло все еще зияло в полу, но вскоре его затянуло землей, потом деревом, потом паркетом, и едва Георг встал на ноги рядом с девушкой, как ему показалось, что он всего лишь поднялся с помятой продавленной кровати.
— Меня зовут Оливия, я твой оруженосец.
— Кто?
— Малыш, тебя успели свергнуть и смертельно ранить, запрятав в склеп. С такими противниками вообще нелегко сражаться, а с голыми руками тем более, так вот, я тот человек, который будет давать тебе в руки оружие, — с этими словами она спрятала свою рапиру в длинные ножны, — ты же воин.
Он очень боязливо сел обратно на кровать, от слабости плохо держали ноги. Но никуда больше не упал, все вокруг оказалось реальным, как и присутствие чудесного оруженосца.
— Будешь биться, да? — Оливия подмигнула.
— Да.
— Я верила, что другого ответа ты не дашь. Распрощайся с прошлым своим существованием.
Соратница у него была красивая, и грозная и добрая одновременно, и он сразу во всем ей поверил. И даже не посмел ослушаться, когда она, схмурив брови, поставила ему на колени тарелку:
— Ешь. Пока она не опустеет, мы не сделаем ни шага дальше.
Сил прибавилось, от еды ли, от вдохновения, но Георг почувствовал себя гораздо лучше уже через полчаса. Его оруженосец терпеливо ждала пока он придет в себя после долгой спячки.
— Переоденешься по дороге, — он кивнула на окно, — пойдем.
— А куда?
— Увидишь. Тебе многое еще предстоит узнать и о себе и о твоем новом мире. Он называется мир сов.
— Каких сов?
Вышли они так же, как входила она, - через окно. Мальчишка показал себя молодцом, - не испугался даже тогда, когда понял, что они уже не дома, и даже не в своем городе, а совсем в ином месте: карниз от земли оказался не выше, чем и от пола в комнате, и встретили нового воина и его слугу почти черные сумерки какого-то сада.
— Здесь недалеко, малыш, — тихо сказала Оливия. — Ты не против, если я иногда буду так тебя называть?
— Нет. А кто тебя прислал?
— Никто. Многое хочется спросить?
Георг шмыгнул носом, почувствовал ночную зябкость и поежился. Мама всегда предупреждала любой холод, укутывая его в теплые вязаные одежды, только бы он не заболел. Если простуда наложится на его недуг, он вполне может умереть, он это знал.
— Мне холодно.
— Сейчас пройдет. От ходьбы согреешься.
— А если я заболею?
— Эти страхи выбрось.
Георгу пришлось замолчать. Сам себе удивляясь, он понимал, что это не сон. И понимал, что он не сошел с ума, - прежде и человек в капюшоне, и колодец, в котором он пролежал целую вечность, доказали ему то, что существует в мире нечто иное, чем просто люди, комнаты, страны и континенты. С ним случилось нечто. И если нежданная спасительница поможет ему понять, - что, он будет только счастлив.
Она шла впереди, петляя по запутанным тропинкам с легкостью, а он лишь семенил следом. Даже не задыхался, как прежде с ним бывало на прогулках. И зябкость прошла.
— Тебе, пожалуй, понадобятся хорошие сапоги и плотная куртка. Оденешься, как подобает воину. Хочешь?
— Да.
— За чем дело стало?
Пижама с него исчезла, ноги обтянули плотные узкие штаны, а ступни и голени обхватила кожа с ремешками, такими удобными, что он и не почувствовал толком обуви. Рукава раздулись просторной тонкой рубашкой, окутались другими рукавами, - более плотной ткани, и нечто невидимое несильно стянуло застежки у него на груди.
— Здорово!
— Ты уже улыбаешься, это замечательно.
— Но ты же не видишь!
— Я чувствую.
Из просвета деревьев над головой путников вынырнула луна. Георг остановился от неожиданности и уставился на нее во все глаза. Она была огромна, как чертово колесо в парке.
— Не отвлекайся. Свою сказку рассмотришь после, когда мы посетим Темницу виноватых. Это очень важно, очень. Но пока мы не подошли к воротам, я должна рассказать тебе кое-что.
— Что? — он с трудом оторвал взгляд от лунного диска и нырнул в темноту за Оливией.
— Ты был одним из самых богатых королей своего мира, малыш. Но тебя свергли два года назад, догадываешься, о чем я?
Мальчишка нахмурился, два года назад с ним случилось только одно, - он тяжело заболел. Пытаясь отогнать это воспоминание, он переключился на ощупывание замысловатых пуговиц куртки и ее приятную шерстяную ткань.
— Я догадываюсь.
— Так вот, это были заговорщики. Ты же читал или видел в кино про историю, что рядом с королями всегда есть заговорщики?
— Да. А как это, - я король? Мне мама с папой ничего не рассказывали…
— Они тоже король и королева, только не совсем догадываются об этом. Большинство людей вообще не замечают этого, просто живут и тратят свое наследное богатство. И ты бы потратил, дожив до глубокой старости, но кое-кто тебе помешал.
— И у меня есть королевство?
— Было. Теперь нет. Я же говорю, тебя свергли. На трон тебе не вернуться никогда в жизни.
Что-то волшебное уплывало у Георга из души. Только появилось открытие, что он, оказывается, король, а теперь эта девушка сказала, что нет.
— Виновников ты приказал посадить в темницу.
— Я?!
— Да, ты сам. Сейчас мы на них посмотрим, и может быть… — она замолчала, прикусив язык.
— Что? Что может быть?
— Мы пришли, Георг. Доставай ключ.
— Какой ключ?
Он только сейчас заметил, что тропинка уперлась в невысокое здание из белого кирпича, где почти во всю высоту и ширину стены, огромной аркой, как перевернутый щит, зияли ставни двери.
— Ты слишком часто переспрашиваешь. Он у тебя в кармане, посмотри. Всегда хранишь его рядом с собой, как зеницу ока, а теперь хочешь меня убедить, что и не знаешь ничего о ключе.
Большой, длинной во всю его ладонь, ключ и вправду нашелся. Новенький, блестящий тусклым медным цветом. Он разглядел его получше у висячего фонаря, - заковыристый, как ветка старого дерева.