Страница 11 из 43
— Теперь послушай меня… у тебя два пути, малыш, сейчас только два. Та самая развилка. Но я не могу сказать тебе, какую выбрать, я не могу даже объяснить тебе, что в конце каждой тебя ждет. Ты должен выбрать сам. Сердцем.
Город, сама по себе, не грозил ничем страшным, а вот кладбище для Георга навевало очень тревожное состояние. Но говорить и выбирать он все равно не торопился, он знал, что в сказках так все просто никогда не бывает. И тем более, ему не понравился этот незнакомый человек.
— Хоть что-нибудь ты можешь сказать?
— Не знаю. Можешь попробовать спросить.
Он долго думал. Теребил пальцами пуговицы на своей курточке, смотрел назад, вперед, на саму Оливию, и не мог придумать вопроса.
— А почему этот дяденька сказал, что я хочу спать?
— Потому что это правда.
— Он добрый?
— Он не злой.
— В городе страшно?
— Нет.
— А на кладбище?
— Да.
Казалось, что вот-вот выбор решится сам собой, но внезапно Георг почувствовал вызов: он должен быть там, где страшно. Он хочет преодолевать сам себя и потому необходимо выбирать не там, где спокойно, а где страшно. Докажет, как при прыжке в воду, что он не боится ее и сделает все, чтобы научиться, наконец, плавать.
— Идем на кладбище.
Оливия сверкнула улыбкой:
— Храбрец!
После поворота налево, вдоль обочины потянулись больше кустарники, чем деревья, и вскорости они вышли в долину. Иначе Георг не смог это назвать, - темное сине-зеленое море невысокой травы застыло под ночным небом гигантскими волнами. Долина плавно поднималась гребнем до какого-то предела, потом так же плавно спадала; то там, то здесь, как выпрыгнувшие на поверхность дельфины, виднелись полукруглые кроны одиноких деревьев. На низинах этих “волн” оголялись светлые и темные камни, кое-где по склонам пробегали вытоптанные тропинки, настолько извилистые и запутанные, что вполне сошли бы за рисунок морской пены. Долина ветра, птиц и застывшего ураганного движения.
Мальчишка который раз почувствовал себя крошечным, и подумал, что недаром ему несколько минут назад вспомнилось именно то чувство преодоления, когда он учился плавать. Размах природы, нескончаемый горизонт и качающаяся луна над всем этим: она своим непостоянным светом создавала всплески теней.
— А вот и кладбище.
— Где?
— Камни видишь? Пошли поближе посмотрим.
Это не такое кладбище, которое представлялось ему в голове. Он однажды был на могиле у бабушки и дедушки, когда один раз отец взял его с собой в поездку в свой родной город. Там была теснота, плита к плите, низкие оградки, много полыни, жаркое солнце и железные нагревающиеся в полдень синие надгробия. Овальные таблички с разными лицами, венки, вороны, таскающие снедь с могил, пластмассовые стаканчики повсюду и засохшие букеты. А разве это - кладбище? Разве здесь хоронят людей?
Они подошли к первому камню, затонувшему в густой и шелковой траве наполовину. Камень был самым обыкновенным, только что надпись была. Мальчишка присел, разобрал имя, а фамилию нет, она поросла мхом. У следующего камня в нескольких метрах дальше, тоже самое. Пройдя несколько могил подряд, Георг удивленно позвал Оливию:
— Здесь похоронены только женщины с одинаковыми именами!
Он успел привыкнуть и к ощущению бескрайности этого места, и перестал вообще чувствовать какой-либо дискомфорт. Ничего страшного, одно только удивление странным совпадением имен. Оруженосец не подошла, она стояла и смотрела в землю, прямо себе под ноги. Когда Георг подошел сам, то увидел яму.
Черная дыра зияла, и оттуда пахло сыростью.
— Глубоко, — девушка задумчиво произнесла это и подняла маленький камешек, валявшийся рядом, кинула вниз.
— Сейчас принесут хоронить?
— Нет, наоборот, не так давно отсюда вытащили покойника.
— Зачем? — он ужаснулся.
— Следы видишь? Здесь был человек, и ему пришлось очень нелегко. Могила глубокая, я даже не услышала дна, а земля какая… уже как железо была, да о старости и по надгробию понять можно. Лет пятнадцать ему, или около того…
— И здесь тоже такое же имя.
— Какое имя?
— Как везде.
Она посмотрела на мальчика, а потом засмеялась, поняв, о чем он:
— На свете есть три слова, малыш, которые люди превратили в женские имена. Вера, Надежда, Любовь.
— А фамилии?
— Это не фамилии, — на камне разрытой могилы она счистила коричневый мох, — это не Надежда “какая-то”, это надежда “чья-то”. Здесь написано “Надежда Гарольда”.
— Какого Гарольда?
Оливия рассеянно обернулась, будто искала глазами и хотела сказать “да, вот этого”, но кроме них двоих в долине никого не было. Только луна и ветер.
— И я думаю, что это странно… странно, что эта могила попалась нам, когда не должно было ничего постороннего попадаться. И я тебе честно могу сказать, что не знаю “какого Гарольда?”.
— Это кладбище надежд?
— Не только, но чаще всего люди сов хоронят именно ее. Иди пока поищи свою, а здесь еще постою немного, мне надо подумать.
— Свою?!
— Иди, ищи. Тебе ведь не нужно объяснять, что должно быть написано на твоей могиле?
Ослушаться ее изменившегося тона Георг не посмел. Ушел.
— Я нашел…
Луна долетела по дуговой траектории до вершины, вздрогнула, и остановилась. Слегка поблекнув, дала проявиться на небе звездам, и на Георга помимо гигантских волн долины, сверху обрушилась вселенная. Он притих, присел в траву, и, как мышонок, в робком восхищении распахнул глаза. Даже галактики можно было рассмотреть и яркие туманности, - мерцал, похожий на перламутр, звездный змей, а диск луны внезапно стал не светящимся диском, а настоящей бледной планетой, - с рисунком кратеров, неровностей и пыльных серебристых пятен.
Тени успокоились, даже исчезли. Все притихло в мире.
— Нашел? Выкапывай.
Он моргнул, замотал головой и отполз от найденного захоронения подальше. Оливия хмыкнула:
— Червь… Убивать детей и хоронить мертвых легко! Никто не сопротивляется, и это не требует от могильщика усилий! Скажи спасибо, мой господин, что у тебя не было тирана. Тебе ни разу не попалась другая надпись?
— Нет.
— Здесь кладбище не только надежд, этих милых нежных созданий. Бывает, что люди сов приходят сюда, волоча на спине труп врага, который был тираном их жизни. Он высасывал им душу, он лишал их сна, он превращал в ад каждый день и сковывал по рукам и ногам. И его убивать трудно, не то, что надежду. Тиран силен, живуч, почти непобедим.
— Кто это?
— Это вопрос… и только посмей улыбнуться, счастливый мальчишка. Ты не задавал его, и потому не сможешь понять.
— Что за вопрос?
— Я не скажу. Так что не ползай по траве в страхе, а попытайся сделать то, зачем пришел сюда. Разрывай могилу! Чувствуешь, у тебя для этого есть все, что нужно.
Георг ощутил в ладони шершавую рукоятку. Сжал кулак, поднял руку и увидел, что держит маленький узкий кинжал.
— Тебе снова пора остаться одному…
— Оливия, не уходи! Оливия!
Он не хотел есть, не хотел пить, не хотел спать. В этом мир сов будто бы давал ему поблажку, щадя ребенка, придавая ему сил и заботясь о большем, чем потребности и без того требовательного и капризного больного тела. Но за то он захотел плакать.
Начав расковыривать дерн, выдирать траву, Георг все больше наполнялся кошмаром того, что делает. Разрывает могилу! Он уговаривал себя подумать, что это сказка, что там на дне не лежит никакого гроба и трупа, а есть надежда. Маленькая шкатулка с украшением, монетка или затерянная когда-то в песке формочка для куличика. Символ. Но как только начало пахнуть землей, как только он испачкал в жирном, как масляном, черноземе руки, он не смог избавиться от кладбищенского озноба.
Георг повторял и повторял, что внизу нет, и не может быть человека.
Лезвие было узким, на лопатку не походило, но все же давало помощь для раздробления комьев и выкорчевывания булыжников. Пальцы начинали ныть, спина тоже, а вырыта была только небольшая, как котелок, ямка. Камень “Надежда Георга” стал заваливаться, и его пришлось отодвинуть в сторону.