Отделенная реальность

Как практикующий, он попытался сделать свою систему чувственных интерпретаций доступной для меня. Такая доступность в этом случае была равносильна процессу десоциализации, в котором прививались новые пути интерпретирования информации, получаемой через органы чувств.

Я был "чужим", то есть тем, кто не имел способности делать разумные и связанные интерпретации единиц значения, относящихся к магии.

Задача дона Хуана, как практикующего делающего свою систему доступной для меня, было разрушить определенную уверенность, которую я разделяю с любым другим: уверенность в том, что наши, основанные на "здравом смысле" взгляды на мир окончательны. Используя психотропные растения и точно направленные столкновения между мною и чуждыми системами, он добился успеха в том, что показал мне, что мои взгляды на мир не могут быть конечными, так как это только интерпретация.

Для американских индейцев, возможно, в течение тысячелетий тот пустой феномен, который мы называем магией, является серьезной, достоверной практикой, занимавшей примерно то же положение, которое занимает наша наука. Наши трудности в понимании ее без сомнения проистекают из чуждых нам единиц значения, с которыми она имеет дело.

Однажды дон Хуан сказал мне, что человек имеет предрасположения. Я попросил его объяснить мне это утверждение.

- Мое предрасположение в и д е т ь , - сказал он.

- Что ты имеешь в виду?

- Мне нравится в и д е т ь , - сказал он, - потому что только при помощи в и д е н и я человек знания может знать.

- Какого рода вещи ты в и д и ш ь ?

- Все.

- Но я тоже вижу все, а я не человек знания.

- Нет, ты не в и д и ш ь .

- Я считаю, что вижу.

- Говорю тебе, что ты н е в и д и ш ь .

- Что тебя заставляет так говорить, дон Хуан?

- Ты только смотришь на поверхность вещей.

- Ты хочешь сказать, что каждый человек знания действительно видит насквозь все, на что смотрит?

- Нет, это не то, что я имел в виду. Я сказал, что у человека знания есть свои собственные предрасположения. Мое состоит в том, чтобы просто в и д е т ь и знать; другие делают другие вещи.

- Ну, например, какие другие вещи?

- Возьмем сакатеку, он человек знания, и его предрасположение - танцевать. Поэтому он танцует и знает.

- Значит, предрасположение человека знания - это нечто такое, что он делает для того, чтобы знать?

- Да, это правильно.

- Но как может танец помочь сакатеке знать?

- Можно сказать, что сакатека танцует всем, что у него есть.

- Он танцует так же, как я? Я хочу сказать, так, как танцуют?

- Скажем, что он танцует так же, как я в и ж у , а не так, как ты можешь танцевать.

- В и д и т ли он тоже также, как ты?

- Да, но он также и танцует.

- Как танцует сакатека?

- Это трудно объяснить. Это особого рода танец, который он исполняет, когда он хочет знать. Но все, что я могу об этом сказать тебе - это то, что, если ты не понимаешь путей человека, который знает, то невозможно и говорить о в и д е н ь и или танце.

- А ты в и д е л , как он танцует свой танец?

- Да. Однако, это невозможно для любого, кто смотрит на его танец, в и д е т ь , что это его особый способ познания.

Я знал сакатеку или, по крайней мере, я знал, кто он такой. Мы встречались, и однажды я покупал ему пиво. Он был очень вежлив и сказал, что я могу свободно останавливаться в его доме, когда мне это понадобится. Я долго забавлял себя мыслью о том, чтобы посетить его, но дону Хуану ничего об этом не говорил.

В полдень 14 мая 1962 года я подъехал к дому сакатеки. Он рассказал мне, как до него добраться, и я легко нашел этот дом. Он стоял на углу и был со всех сторон окружен изгородью. Ворота были закрыты. Я обошел дом кругом, выискивая, нельзя ли где-нибудь заглянуть внутрь. Казалось, что дом пуст.

- Дон Эльяс, - крикнул я громко.

Куры перепугались и рассыпались по двору, ужасно кудахча. Небольшая собачка подошла к забору. Я ожидал, что она залает на меня; вместо этого она просто уселась, наблюдая за мной. Я позвал еще раз, и куры разразились новым кудахтаньем. Старая женщина вышла из дому. Я попросил ее позвать дона Эльяса.

- Его здесь нет, - сказала она.

- Где я могу его найти?

- Он в полях.

- Где в полях?

- Я не знаю. Приходите к вечеру. Он будет дома около пяти.

- Вы жена дона Эльяса?

- Да, я его жена, - сказала она и улыбнулась.

Я попытался расспросить ее о сакатеке, но она извинилась и сказала, что плохо знает испанский язык. Я сел в машину и уехал.

Вернулся я около шести часов. Я подъехал к двери и выкрикнул имя сакатеки. На этот рах он вышел из дома. Я включил свой магнитофон, который в коричневой кожаной сумке свисал с моего плеча, как фотоаппарат. Казалось, он узнал меня.

- О, это ты, - сказал он, улыбаясь. - как Хуан?

- Он здоров. А как ваше здоровье, дон Эльяс?

Он не отвечал. Казалось, что он нервничает. Внешне он был очень собран, но я чувствовал, что ему было не по себе.

- Хуан прислал тебя сюда с каким-нибудь делом?

- Нет, я сам приехал.

- Но чего же ради?

Его вопрос, казалось, выдавал очень искреннее удивление.

- Я просто хотел поговорить с вами, - сказал я, стараясь, чтобы вопрос звучал так естественно, как только можно. - дон Хуан рассказывал мне о вас чудесные вещи, я заинтересовался и захотел задать вам несколько вопросов.

Сакатека стоял передо мной. Его тело было тощим и жилистым. Он носил рубашку и брюки цвета хаки. Его глаза были полузакрыты. Он казался сонным или, может быть, пьяным. Его рот был слегка приоткрыт, и нижняя губа отвисала. Я заметил, что он глубоко дышит и, казалось, почти похрапывает. Мне пришла мысль, что сакатека несомненно выжил из ума. Но эта мысль казалась очень неуместной, потому что лишь несколько минут назад, когда он вышел из дома, он был очень алертен и вполне осознавал мое присутствие.

- О чем ты хочешь говорить? - сказал он наконец.

У него был очень усталый голос. Казалось, что он выдавливает из себя слова одно за другим. Я почувствовал себя очень неловко. Казалось, что его усталость была заразной и охватывала меня.

- Ничего особенного, - отчетил я. - я просто приехал поболтать с вами по-дружески. Вы однажды приглашали меня к себе домой.