Дедов завет

— Да заходи уже! — сказал я и поднял голову со своей временной подушки. Не так-то легко это было сделать — голова слишком тяжелая. Это потому что из нее еще сон вылететь не успел. Тот, который мне нагло не дали досмотреть.

— Спишь, что ли? — спросил Пар по дороге к моей кровати. Он плюхнулся на нее и достал из кармана плюшку.

«Из обычного!» — подумал я не без злорадства.

— Вроде того.

— Собирайся скорей!

— Зачем это? Я ж только-только уснул.

— Ага. Уснул он только! Ты на часы смотрел?

Я глянул на свои наручные часы. Оладка перепеченная! Без пятнадцати семь!

— Вот именно! — довольно кивнул Пар, а потом с сожалением посмотрел на последний кусочек плюшки и закинул его в рот. — Пойдем уже! — Он отряхнул руки от крошек и спрыгнул с кровати. — Гэн нам должен хорошие места занять.

Переодеваться уже было некогда, поэтому я помчался в той же самой мятой дорожной одежде. За мной бежал Пар, то и дело ворча на меня за… да за все сразу!

В Саду поставили высокую сцену для профессоров. Такую высокую, чтоб даже нашего Верховного волшебника было видно издалека. Для школяров расставили стулья, и почти все они были уже заняты. Было очень шумно, и это неудивительно — так долго не видеться с друзьями! Это ж сколько обсудить надо!

Гэн действительно занял очень хорошие места. Видно его было издали — он ведь был совсем ненамного ниже меня, а я сейчас был самым высоким из школяров, даже выше первоклассников. Но смотрел я сейчас отнюдь не на Гэна. Я видел только Ее. Трисса стояла возле Гэна, и ее огненно-рыжие волосы сверкали под вечерним солнцем. Я не мог отвести от нее взгляд. И если бы Пар не подпихивал меня в спину, то я так и остался бы стоять на месте как завороженный.

— Иди уже! — проворчал Пар.

— Угу.

Сквозь толпу школяров мы протиснулись к Триссе и Гэну, и я сел между ними, отчего пришлось слегка подвинуть Гэна. Мой друг хотел сначала возмутиться, но когда понял, что это я, то просто кивнул.

Трисса посмотрела на меня снизу-вверх своими чудесными зелеными глазами, и мое сердце чуть не остановилось от счастья. Она легонько мне улыбнулась и снова повернулась к сцене. Большего мы не могли себе позволить, ведь о нас пока никто лишний знать не должен был. Мне ж еще ее отцу понравиться надо! Но все же пальцы наших рук слегка соприкасались.

Ровно в семь часов на сцену вышел Верховный волшебник, а за ним уже и все остальные профессора. Выглядел глава Школы не просто не очень, а по-настоящему ужасно. Он и так отнюдь не молоденький был, но сейчас как будто лет на сто постарел. Мантия висела на нем мешком, а обычная его шапочка в мелкие звезды словно была покрыта пылью. Руки его сильно дрожали, и шел он очень медленно, сильно шаркая ногами. Я заметил, что Трисса немного подалась вперед, готовая в любую секунду прийти на помощь.

Школяры затихли и встали со своих мест, чтобы поприветствовать профессоров. Когда Верховный волшебник подал знак рукой, все уселись обратно.

— Дорогие школяры! — прогремел он, явно используя особое заклинание, чтобы его голос звучал громче. — Мы рады приветствовать вас снова в Школе. И особенно наших новых школяров-десятиклассников. Добро пожаловать! Это все, что я хотел сказать, остальное вам расскажет профессор Ремус.

И все, а я слышал, что обычно все с ужасом ждали приветственную речь Корнелиуса. Вообще-то раньше Верховным волшебником был мой деда Корвиус. Но он говорил где-то минут десять, а потом слово брал Корнелиус. И обычно это затягивалось часа на полтора. Только сегодня это никого не удивило. Наверное, мало еще осталось таких, кто не знал бы о профессоре Сомалии. Я повертел головой и заметил-таки Корнелию с Носатым. Они сидели почти в самом конце и выглядели очень бледными и усталыми, если даже не больными. Как только Верховный волшебник закончил говорить, они встали и ушли.

А вперед уже вышел профессор Ремус. Сегодня он выглядел еще более прихорошившимся, чем обычно. Локоны у его лба красиво завивались, усы были напомажены, а длинный белокурый хвост был перевязан фиолетовой ленточкой и перекинут через плечо. Ну ни дать, ни взять баба на выданье.

— Дорогие мои школяры! — Он так широко улыбнулся, что у меня глаза заслепило от блеска его зубов. А вот девушкам это понравилось, и повсюду послышались вздохи. Почти повсюду. Стоявшая за Ремусом на сцене профессор Аварра поджала губы и прищурила глаза. — Я тоже хотел от лица всех профессоров поздравить вас с началом учебного года. Мы желаем вам успехов в учебе и хорошего настроения. И не списывать! Договорились? — Он улыбнулся еще шире, если такое вообще возможно.

В ответ ему послышалось громкое дружное женское «Да!». А цвет лица профессора Аварры из нормального превратился в пока еще светло-красный.

— Я рад. Школяры, свое расписание вы найдете в своих комнатах. Произошло только одно небольшое изменение. — Здесь он немного понизил голос: — Вы наверняка уже знаете, что профессор Сомалия больше не будет преподавать в Школе. — Он снова стал говорить громче: — Вместо нее в десятых-шестых классах будет преподавать профессор Лэндрис, а в пятых-первых — профессор Кукуриус.

Вперед вышли лысый старик и профессор, который больше на школяра-младшеклассника был похож. Их обоих я видел, когда они всем составом лечили Сердце Школы. Профессора кивнули и вернулись на свои места.

— Школяры! Это все, что я хотел сказать вам по учебе! — сказал Ремус и улыбнулся еще шире.

И как он это делает?! У него лицо не треснет? По крайней мере, он уже закончил. Или не совсем… Тогда почему он все еще на сцене? И зачем он хлопнул в ладоши? А что это за свиток у него появился? Неужели?.. Да ну! Он не решится! Хотя поэма вышла хорошая…

— Дорогие школяры! — продолжил Ремус и развернул свиток. Он оказался еще длиннее, чем тот, что я в Столице читал. Ремус еще что-то дописал? — Я хотел бы вам кое-что зачитать. И надеюсь, что вы меня поддержите.

Снова послышался гул женского одобрения. Ремус прочистил горло и стал так, чтобы его было хорошо видно и нам, и профессору Аварре. Думаю, она уже догадалась, что что-то здесь не так. А Ремус уже начал читать:

Запуталось солнце в пшенице волос,

Непослушных как ветер, что бурю принес.

Глаза как алмазы от гнева горят,

«Какой идиот!» — как будто кричат.

Хрупкой ладошки удар по щеке —

Обида любому, но только не мне.

И пусть пять минут звенит в голове,

Щеку другую подставлю тебе.

Краснеешь так мило, сердита порой,

Когда приревнуешь к юбке иной.

Взгляд такой строгий из-под очков

Прижмет меня к стенке сильнее оков.

Метнуть в меня пламенем — сущий пустяк,

Когда попадаю я снова впросак.

Перо неземной красоты принесу,

Самца или самку я сам обману.

Красное с золотом будет перо

Иль с голубым изумруд-серебром.

А хочешь, так оба будут твои!

Только ты снова меня не пили…

Пока Ремус все это читал, я внимательно следил за профессором Аваррой. Чем дальше он продвигался, тем краснее становилось ее лицо, а костяшки на сжатых кулаках совсем побелели. Ремус вовремя оторвал взгляд от свитка. Еще немного, и он бы не смог сказать то, ради чего он все это затеял. Так что он быстренько перемотал свиток к самому концу и прочитал последние строчки:

Я знаю родная моя, что ты злишься порой.

Но все же подумай и стань наконец ты моей ЖЕНОЙ!

Теперь заохали и заахали не только девушки. Ремус довольно смотрел на Аварру, а та же вдруг успокоилась и даже немного улыбнулась. Я же говорил, что поэма хорошая! Но внезапно профессор набрала побольше воздуха в грудь и выдохнула такое мощное заклинание, что растущие за сценой деревья вырвало с корнем. А что профессор Ремус? А профессор Ремус лежал на сцене и все так же глупо улыбался. Уносили его все в той же позе. Я знал это заклинание: в ближайшие сутки Ремус двигаться не сможет. Не думаю, что кто-то решится его расколдовать. Профессора Аварру я и сам побаивался. Она же, даже не взглянув на то, что натворила, гордо ушла.