Страница 25 из 40
Проект Камбона соединял со смелостью самое строгое уважение к обязательствам на определенный срок, принятым относительно иностранцев. Он гласил, что так как за границей ассигнации не принимаются, то иностранным кредиторам будут производиться выплаты металлическими деньгами. Кроме того, так как коммуны делали свои особые долги, то государство брало эти долги на себя и отнимало из их имуществ лишь столько, сколько требовалось для покрытия уплаченных сумм.
Проект этот был принят целиком и так же хорошо выполнен, как и задуман. Уравненный таким образом капитал долга был превращен в ренту, равнявшуюся 200 миллионам ежегодно. Прежние разного рода пошлины, лежавшие на нем, сочли за лучшее заменить общим равным налогом, при этом вычиталась одна пятая доля всей ренты. Исчез один из главных источников биржевой игры, и доверие начало возрождаться, потому что частное банкротство сделалось невозможным, а общее по всему долгу трудно было предположить.
С этой минуты становилось легче прибегнуть к новому займу. Далее мы увидим, как эта мера послужила к поддержке ассигнаций.
Богатство, которым Революция располагала для своих чрезвычайных надобностей, всё еще заключалось единственно в национальных имуществах. Этот капитал, представляемый ассигнациями, колебался при обращении. Нужно было облегчить продажи, чтобы вернуть как можно более ассигнаций и поднять их цену, уменьшая количество. Самым верным, но не самым легким средством поощрять покупки было одерживать победы. Чтобы заменить это средство, придумали разные льготы. Так, например, покупателям обещали рассрочивать платежи на несколько лет. Но эта мера, имевшая целью помочь поселянам приобретать земли, не столько могла вернуть в казну ассигнации, сколько вызвать продажи. Чтобы еще более содействовать продаже национальных имуществ,
Конвент, создавая Большую книгу, объявил, что рентные записи будут приниматься в уплату за эти имущества, в размерах до половины всей покупной суммы. Эта льгота также должна была иметь следствием новые продажи и возвращение большего количества ассигнаций.
Но всех этих средств все-таки было еще недостаточно, и бумажных денег всё еще было слишком много. Учредительное собрание, Законодательное собрание, Конвент в несколько приемов выпустили их на 5 миллиардов 100 миллионов франков; в августе 1793 года в обращении оставалось 3 миллиарда 676 миллионов.
Первой заботой было принизить ценность ассигнаций с изображением короля, так как они пользовались большим спросом и вредили республиканским ассигнациям. Но хотя эти ассигнации и перестали быть денежной единицей, они не потеряли своей ценности; а потому были превращены в билеты казначейства на предъявителя, с тем чтобы до следующего 1 января их принимали в уплату налогов или за купленные национальные имущества. По истечении этого срока они лишались всякой ценности. Ассигнаций этих имелось на 558 миллионов. Вследствие этой меры они должны были исчезнуть из оборота в четыре месяца, а так как известно было, что они все находились в руках спекулянтов, враждебных революции, то правительство поступило с высокой справедливостью, не уничтожив их просто без разговоров и только принуждая возвратить в казначейство.
Читатели помнят, что в мае, когда было объявлено о создании революционных армий, издали также декрет о принудительном займе в один миллиард у богатых людей. Этот заем должен был, по проекту Камбона, вынуть из обращения ассигнаций на миллиард. Чтобы предоставить некоторый выбор более благомыслящим гражданам, и обеспечить им некоторые выгоды, открывался заем добровольный. Желающие подписаться получали рентную запись по установленной 5-процентной норме. Другие же, злобно дожидавшиеся принудительных мер, получали бумагу беспроцентную, то есть такую же республиканскую ценность, как и рентная запись, но не приносящую процентов. Наконец, по новому закону, добровольные заимодавцы, получая рентную запись, имели возможность немедленно вернуть свой капитал в форме национальных имуществ (с уплатой половины суммы такими записями), тогда как квитанции принудительного займа должны были приниматься в уплату за приобретенные национальные имущества только через два года после заключения мира. Этим условием, говорилось в проекте, предполагалось заинтересовать богатых людей в скорейшем окончании войны и примирении Европы.
Посредством принудительного или добровольного займов Конвент рассчитывал вернуть на миллиард ассигнаций. Кроме того, недоимок ожидалось 700 миллионов, из них 588 – королевскими ассигнациями, уже изъятыми из обращения и принимаемыми только в уплату налогов. Таким образом, предстояло в течение двух или трех месяцев вернуть ассигнаций на 1 миллиард 700 миллионов, так что долг в 3 миллиарда 776 миллионов сокращался до 2 миллиардов и 76 миллионов. Предполагая, что само право менять рентные записи на национальные имущества вызовет новые покупки, можно было этим путем вернуть еще 500–600 миллионов. Уменьшая эту сумму более чем наполовину, ассигнациям возвращали их ценность, и оставшимися в кассе 484 миллионами уже можно было располагать. Возвращенные путем налогов 700 миллионов, из которых 558 миллионов, перепечатанные с изображением Республики, должны были снова попасть в обращение, тоже поднимались в цене и могли пойти на расходы следующего года.
Способ исполнения этого принудительного займа был, по самому своему свойству, произвольным. Как оценить состояние без ошибки, без несправедливости, даже в спокойное время, на досуге, принимая в соображение все вероятия? А то, что не было возможно даже при самых благоприятных обстоятельствах, во сколько раз менее должно было быть возможно в эпоху насилия и торопливости? Но когда необходимость заставляла тревожить столько жизней, снести столько голов, можно ли было беспокоиться об ошибке в оценке состояний и неточностях в раскладке займа? Итак, для осуществления принудительного займа, как и для реквизиций, был учрежден род диктатуры, которую возложили на коммуны. Каждый был обязан заявить цифру своего дохода.
Из каждой коммуны Генеральный совет назначал инспекторов, которые, руководствуясь своим знанием местных порядков, должны были решать, правдоподобны ли эти заявления. Если они считали их ложными, то имели право удвоить показанную цифру. Из дохода каждого семейства вычиталось по тысяче франков на человека. Всё, превышавшее эту цифру, считалось излишним доходом, подлежащим налогу. С этого-то излишнего дохода взималась одна десятая часть. Доход, превышавший 10 тысяч, брался весь без остатка. Взять у более или менее богатых классов их излишек за один год, когда столько тысяч людей собиралось жертвовать жизнью на поле битвы, – еще не слишком тяжкое притеснение; и вдобавок эта сумма менялась на ценную бумагу, которую владелец мог превратить в государственную ренту или часть национальных имуществ.
К этим мерам, принятым с целью поддержать бумажные деньги, были присоединены еще и другие. Надо было уничтожить соперничество акций финансовых компаний. Для этого Конвент декретом упразднил общество страхования жизни, Ссудно-учетную кассу – словом, все общества, капитал которых заключался в акциях на предъявителя, в бумагах, могущих быть передаваемыми и покупаемыми, в записях в какой-нибудь книге, могущих быть передаваемыми по желанию. Было решено, что ликвидация этих обществ последует в самом скором времени и впредь одно только правительство будет иметь право создавать такого рода учреждения. Конвент в то же время приказал, не мешкая, составить доклад об Ост-Индской компании, требовавшей, по своей важности, особого рассмотрения. Нельзя было помешать существованию иностранных векселей, но можно было объявить изменниками всех французов, помещавших свои капиталы в банках или торговых домах стран, с которыми Республика находилась в состоянии войны, – что и было сделано.
Наконец, были приняты новые и строгие меры против торговли металлическими деньгами. Уже было объявлено шесть лет каторги за покупку и продажу металлических денег; была также объявлена пеня каждому продавцу или покупателю, который торговал бы по разным ценам ассигнациями или звонкой монетой. Так как трудно было добраться до подобных провинностей, Конвент, как бы из мщения, усилил наказание: он присудил каждого, уличенного в подобном проступке, к выплате пени в три тысячи франков и шестимесячному тюремному заключению в первый раз, а в случае повторения – к двойной пене и двадцати годам каторги. Наконец, так как требовалось хождение медных денег и нелегко было заменить их чем-нибудь другим, последовало распоряжение изготовить из меди колоколов десимы (монеты в одну десятую франка).