Дрова, которые горят

Да и вообще, стоило на такую частоту болезней обратить внимание ещё и в смысле глобальном, заметить, что это не так вовсе, как дóлжно человеку быть. Что так дела не делаются. Конечно, есть множество глупых теорий, навроде того, что все болезни от нервов, и прочая мракобесная ересь, однако именно в этом случае они были ближе к реальности, чем обычно. Нужно быть крайне недовольным положением вещей в своей жизни, чтобы постоянно из неё сбегать в болезнь. Неплохое такое замечание для всех ипохондриков, кстати.

Замечание. Действительно, в общем и целом время тогда было таким, что меня ничего толком не радовало, и при этом самым отвратительным было то, что ничего толком и не расстраивало. Это – самое опасное сочетание. Когда всё откровенно плохо, то ты мобилизуешься и пытаешься выбраться из засасывающего дерьма, как-то дёргаешься ещё. А тут – вроде и можно бы жить, и незачем суетиться. И всё сходит в туман и беспросветный мрак…

И вот, собравшись тогда уже в путь на встречу с нашими поэтами, что-то особенно защемило в моей груди. Что-то заклокотало и вдруг явилось некой в этот раз очень уж явной дверью, ибо в тот момент посетило меня, когда я действительно выходил из своего дома, переступал свой порог. Я подумал о дворнике. Даже не так – я представил себе Идеального Дворника.

Покрытый щетиной, усталый, недвижный, смотрел в одну точку за пыльным окном… А ветер колобродил в чуть пожелтевших листьях деревьев, трепал ветки в неком неизвестном направлении. Дворник молча смотрел на это, улыбаясь чем-то внутри.

Ему было уже немало лет. И всю свою жизнь он был дворником. Ничем больше не занимался, да и заниматься не хотел – всегда ощущал, что это что-то его, родное и праведное. И так было радостно от осознания этого, что он даже плакал порой, счастливо и воздушно.

На своём дворе, тщательно выметаемом каждое утро, нашёл он и Источники Жизни, и философские камни, и всяческие смыслы да домыслы, в общем, всё, что только бывает, нашёл. Причём находил так, случайно и от нечего делать, даже иногда чуть ли не незаметно для себя самого. Находил и тихо радовался, улыбался про себя, да чесал затылок со свалявшимися волосами под драной ушанкой.

А выходил со двора он редко. Да и не чувствовал такой необходимости, разве что за продуктами иногда. Да и правильно – куда ж уходить, коли уж тут вот всё имеется, всё рядышком растёт и питает жизнью тебя.

А потом вдруг что-то затрепетало однажды в воздухе. Как раз тогда он, усталый и недвижный, смотрел в одну точку. Что-то трепетало, вроде как и просто так, а всё же весело, смешно, улыбаясь. И он улыбался. Радостно распахивал дверцу, неторопливо чинно, и солнечный свет, тоже неторопливо и чинно, заполнял его каморку. А он шагал вперёд и растворялся вдруг.

Как сквозь землю…

Я так и замер посреди дороги в тот момент, когда добрался до этого места. Что-то лопнуло внутри, как перетянутая резинка. Ррраз – и разорвалось. И я отчётливо почувствовал, что назад я уже не вернусь. Что домой сегодня придёт уже другой человек в моём теле, другой я, совершенно иной, хоть и очень похожий. Более того, ощущалось, что после этого обрыва резинки она отбросила всё, что было в жизни в последнее время, куда-то назад, в дальний угол. Всё улетело и забылось, всё потерялось, потеряло вес. Это было прекраснейшее чувство тотальной лёгкости, но с налётом некоторой душевной боли, похожей на ту же ностальгию, только чуть острее. Это и немудрено, ведь всё же не вот уж резинка там внутри лопнула, эта резинка была составной частью сердца…

Всё с меня облетело, и я словно бы очистился, словно бы снова обратился в tabula rasa, разве что с небольшим, нанесённым невидимыми чернилами орнаментом.

Замечание. Это я сейчас, через довольно ощутимое время могу так точно и ясно всё это описывать. Конечно, тогда это всё, хоть и ощутилось, но уж точно было понято и прочувствовано не до конца. Но это не так уж и важно. Совершенно не обязательно до конца понимать свои ощущения, чтобы они имели своё действие.

Добраться до места встречи было несложно, я жил не так уж и далеко от него. Более того, это место встречи было обычным, мы собирались там всегда, ничего, собственно, не изменилось. Только ощущения внутри были совсем иные. Что-то было отлично от привычного положения вещей, что-то выдавало грядущее. Конечно, я этого не понимал, только чувствовал, что не по себе.

День тот был сер точно так же, как и обычно бывают серы дни в марте-месяце. У меня есть целая система того, как ощущаются месяцы. Не знаю только, почему я назвал это системой, может и не напрасно, но всё же это просто общее, но довольно глубокое представление о том, как воспринимается, как проживается каждый месяц. И вот про март в этом контексте можно сказать так: этот месяц вызывает такое же ощущение, как словно бы ты переехал в другой город и первый раз после собственно переезда и разбора вещей выходишь на улицу. Вроде бы всё как обычно, ничего не изменилось с тех пор, как вчера ты пёр пианино на свой новый чёртов восьмой этаж да как расплачивался с водителем грузовика тремя бутылками водки, ибо далеко же ехал всё же, жопиться-то уж как-то стыдно. Вроде всё так, но ты совершенно не знаешь, что тебе делать, куда идти. Ещё не привык, не узнал, где находятся магазины, куда нужно отнести документы о переезде, как тут прописаться заново и все прочие такие разные, такие сложные и зачастую неприятные вещи. Или даже так – а куда тут можно погулять-то сходить? Ну то есть так, чтобы было приятно, по-своему, как нравится? Ты на своём месте, но полностью потерялся. Это время распутицы. Время сомнений. Но при этом – это не время выбора. Это очень важно. Здесь нет никакого выбора. В марте задачи не решаются. Всё остаётся как есть. Всё разве что экзистенциально лучше ощущается, узнаётся, но и всё на этом. Всё продолжается.

Замечание. Последний момент, касающийся отсутствия принятия решения – очень характерен для немалой части окружающего мира. Такой март – именно для него. Такой март – самое то, что вокруг. Недаром даже последние наши достопочтенные выборы – и те приключились в марте.

Так вот, был очень уж обычный, по-мартовски серый день, чуть снежный, но больше словно бы дождливый, на улице было скорее тепло. И было то же чувствование, что я потерялся. Что я не знаю куда идти, и при этом идти, на самом деле, не очень-то и хочу, куда бы то ни было. Большая-пребольшая усталость, которая совершенно не была мною тогда осознана. Плюс ещё наслоившаяся на это болезнь сделали своё дело. Подводя итог, можно сказать, что прибыл я туда энергичным овощем. Да, делать ничего не хотелось, но не потому что не было на это сил или возможностей, а просто потому что не хотелось. К чему-то другому желание лежало, я был готов чуть не горы свернуть, но того, ради чего я хотел бы это совершить, просто не существовало тогда в нашем мире, да и в соседних не факт, что нашлось бы.

Замечание. Конечно, я не могу толком знать про другие, соседние физические миры, здесь сказано скорее для красного словца, ибо очень уж сильное ощущение такое. Если оно с вами случалось, вы его не перепутаете и согласитесь со мною.

На самом деле, о самой встрече, об интересующем тогда меня субъекте, о наших взаимодействиях, обменах шутками и любезностями я не буду здесь говорить, в этом не было совершенно ничего важного или примечательного. Вынужден категорически извиниться, если обманул чьи-то незаслуженные ожидания. Дело совсем не в этом. И интерес здесь представляло совсем не то.

Тогда мы очень много ходили, очень активно перемещались вокруг центра нашего города (мне всегда было непонятно, почему мы встречались в центре. Если поэты, так должны идти туда, где вольнее дышится, туда, где есть о чём писать. Возможно, дело было в том, что поэтом я там был единственным.), заходили в какие-то магазинчики, кафешки, детские площадки. Кто-то за кем-то бегал, я помню. В общем, Содом и Гоморра под видом высокой культуры.