Страница 119 из 141
-- Огонь, -- снова спокойно ответил Иисус. -- Огонь, который очистит мир.
-- От римлян.
-- Нет, от неверных: от несправедливых, бесчестных, сытых."
-- А потом?
-- Потом на выжженной и очищенной земле воздвигнется Новый Иерусалим.
-- А кто воздвигнет этот Новьй Иерусалим?
- Я.
Пилат захохотал:
-- Верно говорил я жене, что ты -- юродивый. Заходи ко мне время от времени: с тобой нескучно провести часок. А теперь ступай. Ты мне надоел.
Он хлопнул в ладони, вошли исполинского роста мавры вывели Иисуса из дворца.
Иуда тревожно ожидал у ворот Башни. В последнее время какой-то тайный червь точил Учителя, отчего лицо его каждый день становилось хмурым и грозным, а слова -- все более скорбными и пугающими. Часто он поднимался на Голгофу -- холм, возвышавшийся за Иерусалимом, где римляне распинали бунтарей, -- и целые часы кряду проводил там в одиночестве. И чем явственнее становилось, что священники и первосвященники затаили злобу и готовят ему западню, тем яростнее нападал он на них, прозывая ядовитыми змеями, лжецами, лицемерами, которые якобы боятся проглотить муху, но заглатывают целого верблюда. Ежедневно целые дни напролет простаивал он у Храма, изрекая грозные слова, словно накликая на себя смерть. А третьего дня на вопрос Иуды, когда же он сбросит овечью шкуру, чтобы лев явился во всей полноте славы своей, Иисус только покачал головой. Никогда еще не приходилось Иуде видеть более горькой улыбки на устах человеческих. С того дня Иуда ни на миг не отлучался от него, а когда тот восходил на Голгофу, он тайком следовал за ним, чтобы какой-нибудь затаившийся недруг не поднял руки на Иисуса.
И вот Иуда расхаживал взад-вперед по дороге у проклятой Башни, исподлобья поглядывая на закованных в броню, неподвижных, с тупыми крестьянскими лицами римских стражников, за спинами которых реяло на высоком древке нечестивое знамя с орлами.
"Что нужно от него Пилату? -- спрашивал он сам себя.
-- Зачем он вызвал его?"
Иерусалимские зилоты сообщили ему, что Анна и Каиафа то и дело наведывались в Башню, обвиняя Иисуса в том, что он хочет поднять бунт, изгнать римлян и сделаться царем, но Пилат не слушал их. "Это юродивый, и в дела римлян он не вмешивается, -- отвечал Пилат. -- Как-то раз я намеренно подослал к нему людей спросить: "Желает ли Бог Израиля, чтобы мы платили подати римлянам? Что ты думаешь по этому поводу?" И тот вполне справедливо, вполне разумно ответил: "Отдайте кесарю кесарево и Богу Божье!" Это не юродивый, но боговдохновленный! -- смеялся Пилат. -- Если он оскорбляет вашу религию, покарайте его -- я умываю руки, -- но Рима он не трогает". С этими словами Пилат прогонял их, но -- кто знает? -- может быть, теперь он изменил мнение.
Иуда остановился и прислонился к стене стоявшего напротив строения, то сжимая кулаки, то разжимая их: он был взволнован.
Вдруг он встрепенулся. Послышались звуки труб, и толпа расступилась в стороны. Четверо левитов принесли украшенные золотом носилки и бережно опустили их у ворот Башни. Шелковые занавески раздвинулись, и из носилок медленно вылез тучный, с пышными телесами, с мешками под глазами, в желтой шелковой тунике Каиафа. В это же мгновение створчатые ворота раскрылись, и оттуда вышел Иисус. У входа они столкнулись лицом к лицу: Иисус, босой, в покрытой заплатами белой одежде, остановился и устремил на первосвященника пристальный, немигающий взор, а тот поднял тяжелые веки, узнал Иисуса, быстро пробежал по нему взглядом с ног до головы, и его козлиные губы дрогнули:
-- Чего тебе здесь нужно, смутьян?
Но Иисус неподвижно стоял, смотря на Каиафу своими большими, строгими и скорбными глазами.
-- Я не боюсь тебя, первосвященник Сатаны, -- ответил он.
-- Отшвырните его прочь! -- крикнул Каиафа четырем носильщикам и, обрюзглый, кривоногий, прошел во двор.
Четыре левита бросились было к Иисусу, но тут Иуда рванулся вперед и рявкнул:
-- Руки прочь!
Он раздвинул левитов в стороны, взял Иисуса за руку и сказал:
-- Пошли.
Иуда шел впереди, прокладывая Иисусу путь через скопление верблюдов, людей и овец. Они миновали крепостные ворота, спустились в Долину Кедров, поднялись по противоположному склону и вышли на дорогу, ведущую в Вифанию.
-- Чего он хотел от тебя? -- спросил Иуда, встревоженно стиснув руку Учителя.
-- Нынешним вечером я открою тебе страшную тайну, Иуда, -- после продолжительного молчания ответил Иисус. Иуда наклонил рыжую голову и ожидал, приоткрыв рот.
Ты самый сильный из всех товарищей. Думаю, ты одни сможешь выдержать ее тяжесть, другим я ничего не сказал и ничего не скажу, это им не но плечу.
Иуда покраснел от удовольствия.
-- Благодарю за доверие, Учитель, -- сказал он. -- Говори. Будь спокоен, я не подведу.
-- Иуда, ты знаешь, почему я оставил мою любимую Галилею и пришел в Иерусалим?
-- Да, -- ответил Иуда. -- Потому что то, что должно свершиться, свершится здесь.
-- Да, отсюда возгорится пламя Господне. Я уже не могу спать. Срываюсь в полночь и смотрю на небеса -- не разверзлись ли они? Не низвергаются ли с них языки пламени? С наступлением дня я спешил в Храм, говорил, грозил, указывал на небо, приказывал, просил, заклинал, чтобы спустилось пламя. Голос мой умолкал, а небеса вверху надо мной по-прежнему оставались сомкнутыми, глухими и спокойными. И вдруг однажды...
Голос его прервался. Иуда склонил голову, чтобы лучше слышать, но смог разобрать только сдавленное дыхание Иисуса да стук его зубов.
-- Однажды?.. Однажды?.. -- спрашивал Иуда, затаив дыхание. Иисус глубоко вздохнул и сказал:
-- Однажды, когда я в одиночестве лежал на вершине Голгофы, пророк Исайя возник в мыслях моих. Нет, не в мыслях: я явственно видел его перед собой на камнях Голгофы, и в руках у него была искусно выделанная шкура козла, со всеми четырьмя ногами, головой, рогами, увешанная амулетами, --точь-в-точь черный козел, которого я видел в пустыне, -- а на шкуре были начертаны письмена. " Читай! -- велел Исайя и поднял козла вверх прямо передо мной. Едва я услышал голос, пророк и козел исчезли, и в воздухе остались только черные письмена с красными заглавными знаками.