Хищные птицы

Эболи протолкался сквозь суетящуюся толпу матросов к Хэлу, стоявшему возле мачты. На лысую голову он повязал алый лоскут, длинные концы падали ему на спину, за широкий кушак на талии он засунул абордажную саблю. Под мышкой Эболи держал свернутый в узел яркий шелк.

– Это от твоего отца.

Он сунул узел в руки Хэлу:

– Ты сам знаешь, что с этим делать.

И он дернул Хэла за связанные в хвост волосы:

– Твой отец говорит, что ты должен оставаться на мачте, куда бы ни повернуло сражение. Ты меня понял?

Он поспешил обратно на нос судна. Хэл скорчил ему вслед недовольную гримасу, но послушно полез вверх по канатам. Добравшись до корзины, он быстро окинул взглядом тьму вокруг, но пока ничего не было видно. Даже запах специй исчез. Хэл ощутил сомнение: что, если ему все это просто почудилось?

«Нет, просто добыча теперь повернула, ветер с другой стороны, – успокоил он себя. – Наверное, они теперь на траверзе от нас».

Он прикрепил принесенный Эболи флаг к сигнальному фалу, готовый поднять его по приказу отца. Потом снял покрывало с фальконета. Проверил, хорошо ли натянута тетива длинного лука, потом укрепил его на подставке рядом со связками стрел длиной в ярд каждая.

Теперь оставалось только ждать. Корабль хранил неестественную тишину, не звучал даже колокол, отмеряющий время, лишь тихое пение парусов и такелажа разносилось в воздухе.

День явился с той внезапностью, которая уже хорошо стала знакома Хэлу в этих африканских водах. И прямо из умирающей ночи вырвалась высокая яркая башня, сияющая и полупрозрачная, как покрытая снегом вершина: огромный корабль под множеством светлых парусов, с мачтами настолько высокими, что они, казалось, доставали до последних бледных звезд, задержавшихся в небе.

– Вижу корабль!

Хэл направил голос так, чтобы тот донесся до палубы внизу, но не до чужого корабля, лежавшего в полной лиге от них на темной воде.

– По левому борту!

Голос отца долетел до него в ответ:

– На мачте! Поднять флаг!

Хэл потянул сигнальный фал, и шелковый сверток взлетел к верхушке мачты. Там он развернулся, и трехцветный голландский флаг заполоскался на ветру: оранжевый, снежно-белый и синий. Через несколько мгновений и другие флаги и длинные вымпелы взвились над бизанью и фок-мачтой, играя буквами «ООИ» – «Объединенная Ост-Индская компания». Флаги и вымпелы были настоящими, захваченными всего четыре месяца назад с корабля «Хеерлик Нахт». Даже флаг Совета Семнадцати был настоящим. Так что у капитана галеона едва ли хватило бы времени понять, что происходит, или задаться вопросом, стоит ли доверия странная каравелла.

Оба судна шли сходящимся курсом, и даже в темноте сэр Фрэнсис мог рассчитать точку столкновения. У него, конечно, не было причин менять курс и пугать голландского капитана. Через несколько минут стало ясно, что «Леди Эдвина», несмотря на проеденный червями корпус, идет быстрее галеона. И скоро она должна была обогнать второй корабль, что было совершенно ни к чему.

Сэр Фрэнсис изучал противника в подзорную трубу и сразу же понял, почему галеон идет так медленно и неровно: грот-мачта несла следы кое-какой починки, виднелись и другие свидетельства сильных повреждений. Сэр Фрэнсис понял, что голландец, судя по всему, угодил в сильный шторм в восточной части океана и, наверное, именно поэтому так долго добирался до Игольного мыса. Сэр Фрэнсис понимал, что не может изменить курс, не встревожив голландского капитана, но ему необходимо было подойти ближе. Однако он приготовился и к этому и теперь подал знак плотнику, стоявшему у поручней вместе с помощником. Те тут же подняли огромный холщовый плавучий якорь и сбросили его за корму. И тот, как мундштук на уздечке упрямого жеребца, сразу резко потянул «Леди Эдвину» назад. И снова сэр Фрэнсис оценил скорость двух кораблей и удовлетворенно кивнул.

Потом он окинул взглядом свою палубу. Большинство людей прятались на нижней палубе или лежали под прикрытием фальшборта, оставаясь невидимыми для вахтенных на мачте галеона. Никакого оружия также не осталось на виду. Когда сэр Фрэнсис захватил эту каравеллу, она являлась торговым голландским судном, ходившим вдоль африканского побережья. Но, превращая ее в пирата, он постарался сохранить ее невинный вид и прозаические очертания. На палубах и у такелажа виднелись всего человек десять, что нормально для медлительного торговца.

Когда сэр Фрэнсис снова посмотрел на голландца, на его мачтах уже развевались флаги Республики[2] и Ост-Индской компании. На приветствие каравеллы ответили лишь с малым запозданием.

– Они нас признали, – проворчал Нед, флегматично держа «Леди Эдвину» прежним курсом. – Им нравится наша овечья шкурка.

– Возможно, – кивнул сэр Фрэнсис. – Однако они подняли дополнительные паруса.

Пока они наблюдали, над галеоном взвились на фоне утреннего неба бом-брамсель и брамсель.

– Ну вот! – через мгновение воскликнул сэр Фрэнсис. – Они меняют курс, уходят от нас! Этот голландец осторожен!

– Ну, зубы сатаны! Вы только принюхайтесь к нему! – прошептал Нед, словно обращаясь к самому себе, когда ветер донес волну аромата специй. – Сладкий, как девственница, и в два раза прекраснее!

– Это самый дорогой запах, какой только ты чуял в своей жизни. – Сэр Фрэнсис говорил достаточно громко, чтобы его услышали матросы на палубе. – Там спрятано по пятьдесят фунтов на голову призовых денег, если вам охота побиться за них.

Пятьдесят фунтов представляли собой десятилетнее жалованье английского рабочего, и матросы зашевелились и заворчали, как охотничьи псы на поводке.

Сэр Фрэнсис прошел вперед, к поручням полубака, и вскинул голову, чтобы обратиться к людям у такелажа:

– Пусть эти сырные головы поверят, что вы их братья. Поприветствуйте их, веселее!

Мужчины, остававшиеся на виду, бодро заорали, замахали шапками в сторону высокого корабля, а «Леди Эдвина» подбиралась к нему со стороны кормы.

Катинка ван де Вельде села и нахмурилась на Зельду, свою старую няню.

– Зачем ты меня так рано разбудила? – раздраженно спросила она, отбрасывая за спину путаницу золотистых локонов.

Даже едва проснувшись, она выглядела цветущим ангелом. Глаза у Катинки были ошеломительного фиолетового цвета, как роскошные крылья какой-нибудь тропической бабочки.

– Рядом с нами другой корабль. Другой корабль компании. Первый, который мы увидели после всех тех ужасных недель штормов. А я уж начала думать, что во всем мире не осталось ни единой христианской души, – пожаловалась Зельда. – Ты постоянно жалуешься на скуку. Может, это тебя немного развлечет.

Зельда выглядела бледной и изнуренной. Ее щеки, прежде пухлые и гладкие от хорошей жизни, стали впалыми. Толстенький животик исчез, кожа повисла складками чуть ли не до коленей. Катинка прекрасно видела это сквозь тонкую ткань ночной сорочки.

«Она потеряла весь жир и половину плоти», – с мгновенной вспышкой отвращения подумала Катинка. Зельда лежмя пролежала все время штормов, преследовавших «Стандвастигхейд» и безжалостно трепавших его с тех самых пор, как они покинули главный порт Шри-Ланки, Тринкомали.

Катинка отбросила шелковую простыню и спустила длинные ноги через край позолоченной койки. Эту каюту специально обставили и украсили для нее, дочери одного из всемогущих Zeventien[3] – семнадцати директоров компании. Декор каюты состоял из позолоты и бархата, шелковых подушек и серебряной посуды. Портрет Катинки кисти модного амстердамского художника Питера де Хуга висел на переборке напротив ее постели – это был свадебный подарок любящего отца. Художник уловил соблазнительный наклон головы Катинки. И наверное, перерыл все свои запасы красок, подыскивая подходящую, чтобы передать цвет ее глаз, а заодно сумел и поймать их выражение, одновременно невинное и развратное.

– Только не буди моего мужа, – предостерегла Катинка старую няню, накидывая на плечи пеньюар из золотой парчи и повязывая драгоценный пояс на тончайшей талии.

2

Имеется в виду Республика Соединенных Провинций Нидерландов (1581–1795).

3

Семнадцать (голл.).