Страница 3 из 51
Значительный урон понесли и другие полки 47-й дивизии, в состав которой входил Асландузский полк. Поэтому дивизию отвели в район Ивангородской крепости для переформирования. Меня, как грамотного, зачислили в команду полковой связи, а несколько позднее — в разведку, где я прослужил всю войну.
Много раз приходилось ходить по тылам врага в поисках «языков», определять дислокацию частей противника, участвовать в тяжелых боях, мерзнуть в стужу, изнывать от жажды в летний зной. Изо дня в день вращаясь в этом круговороте жестоких испытаний, солдаты все отчетливее начинали понимать истинные причины мучений народа. Па войне особенно быстро формируется сознание человека. Ежедневно и ежечасно подвергаясь смертельной опасности, люди невольно задумывались над вопросами: «Для чего гибнут тысячи, а миллионы становятся калеками? Почему жены должны оставаться вдовами, а дети — сиротами? Кто несет народу горе?»
В первый период войны очень многие воевали, «не щадя живота своего, за веру, царя и отечество». Я тоже служил добросовестно.
Прояснились солдатские умы, а в том числе и мой, после провала наступления в 1916 году на Юго-Западном фронте. Прорвав оборону противника на протяжении более четырехсот километров по фронту, русские войска неудержимым потоком устремились вперед. За два месяца боев было убито и ранено свыше миллиона солдат и офицеров противника, 450 тысяч взято в плен, захвачено около 600 орудии, 1800 пулеметов. Осуществив этот грандиозный прорыв, русские войска помешали немцам разгромить французов и англичан на Западном фронте и оттянули на себя все вражеские резервы. Даже нам, рядовым солдатам, было понятно, что еще один-другой такой нажим — и противник капитулирует.
Однако получилось совсем не так. Царские генералы не сумели закрепить и развить добытые большой кровью успехи. Не были подтянуты резервы, не подвезены боеприпасы и продовольствие. Враг получил возможность перегруппировать свои силы, и наше наступление захлебнулось. Подойдя в Карпатах к Кслиманскому перевалу, мы остановились. У солдат передовых частей не хватало боеприпасов, они голодали, были кое-как одеты и обуты, однако больше двух недель отбивали яростные атаки врага.
Каково же было наше возмущение, когда при отступлении мы увидели на тыловых базах большие запасы муки, масла, консервов и других продуктов, боеприпасы, вооружение и обмундирование.
Нам строжайше запрещалось уничтожать при отступлении военные склады и выводить из строя железнодорожные станции. Офицеры объясняли это тем, что, дескать, можно расшифровать противнику пути отступления своих частей и их местонахождение.
В районе Черновиц наша разведгруппа прикрывала отступление 47-й дивизии. На станции солдаты нашли в пакгаузах много обмундирования, конской сбруи, продовольствия. Там же, неподалеку от железнодорожного узла, обнаружили большие склады снарядов разных калибров, ручных гранат, винтовочных патронов. Зачем же оставлять все это врагу! Я был старшим группы и под свою ответственность приказал все уничтожить. Но как только мы вернулись в полк, начались допросы. Командование разыскало виновников «диверсий». Оказывается, на других железнодорожных станциях солдаты арьергардных частей поступили так же, как и мы. На общих построениях офицеры уговаривали солдат выдать «преступников», ссылаясь при этом на приказ верховного главнокомандующего об их розыске.
— Что же это получается: или сам верховный немцам продался, или в ставке у него сидят изменники,— возмущались солдаты.
Нам, не искушенным в политике, становилось все яснее, что в серьезных неудачах армии и страданиях народа виноват прогнивший царский строй. И когда до нас дошла весть о Февральской революции, о свержении царя, в полках началось брожение, появилось много разных агитаторов. Были тут и меньшевики, и эсеры, и анархисты... Кто только нас не агитировал! На чьей же стороне правда?
Чутьем и разумом солдаты поняли, что правда только на стороне большевиков. Из всех партий только они говорили: «Долой войну! Земля — крестьянам, фабрики — рабочим!» Эти лозунги как нельзя лучше выражали сокровенные думы и заветные мечты каждого из нас. Дорогие народу слова большевистской правды выслушивались с особым вниманием. Большевистские листовки и газеты зачитывались буквально до дыр.
Однажды, незадолго до Октябрьской революции, в небольшой деревушке командование полка устроило молебен. Полковой поп настроился прочитать очередную проповедь о том, как должно сражаться русское воинство. Солдаты полковой разведки и полковой пулеметной команды пришли на молебен с оружием и красными повязками на руках. Командир полка, возмущенный этой дерзкой выходкой, подбежал к нам и набросился на меня, как на старшего:
— Что это такое? Что за маскарад?
— Это не маскарад. Мы требуем, гражданин полковник: долой войну! — сказал и, признаться, испугался. «Влип — думаю.— Мало того, что «долой войну» перед всем полком выкрикнул, еще и полковника не высокоблагородием, а гражданином назвал. Теперь подведут под трибунал...»
Но случилось совсем другое. Полковник побагровел, как-то странно запнулся и боком, боком попятился от нас. Солдаты сперва посмеялись, а потом грозно грянули:
— Долой войну!
— Да здравствует революция!
Ряды смешались, стихийно возник митинг. Офицеры, меньшевистские и эсеровские агитаторы поносили Ленина, называли его немецким шпионом, всячески уговаривали продолжать войну «до победного конца». По мы поняли, где правда. «Они за войну, ругают Ленина,— рассуждали солдаты,— а Ленин, наоборот, хочет покончить с войной... Значит, наш он, Ленин-то, народный, солдатский вождь, и идти надо за ним, за Лениным...»
В нашем полку смело и целеустремленно действовала подпольная большевистская организация. Под ее руководством солдаты создали свой первый полковой комитет. В его состав избрали и меня.
Полковые комитеты и солдатские собрания дивизии приняли решение — не выполнять приказы Керенского, в наступление не идти, а полкам отходить с передовой в район станции Окница. Как ни усердствовало меньшевистско-эсеровское офицерье, солдаты точно выполняли указание своих комитетов.
В Окнице мы захватили много оружия, боеприпасов, обмундирования и продовольствия. На железнодорожной станции стихийно возник митинг. Фронтовики требовали немедленной отправки домой. На платформу, служившую трибуной, влез какой-то подполковник и начал уговаривать подчиниться приказу Керенского — вернуться на передовую и продолжать войну. Народ разгорячился. Не выдержал и я, взобрался на платформу, оттеснил подполковника и сказал первую в своей жизни речь, призывая солдат самим кончать войну.
Не сумев убедить солдат вернуться па передовую, правительство Керенского, поддержанное российской контрреволюцией, приступило к подготовке кровавой расправы с непокорными полками. По приказу Временного правительства против нас были брошены вызванные из Румынии и Бессарабии воинские части, женские батальоны смерти, гайдамаки, а также бронепоезда.
После четырехдневных неравных боев с карателями солдатские комитеты дивизии приняли решение: уничтожить тяжелое вооружение, склады с военным имуществом и боеприпасами, раздать дивизионные деньги солдатам и мелкими группами разойтись по домам. Эта сложная операция была выполнена блестяще. Солдаты из своей среды выдвинули руководителей групп, которые вывели людей из кольца окружения. В одну ночь целая дивизия будто растаяла. Окница опустела.
Путь нам предстоял далекий и нелегкий. Повсюду рыскали гайдамаки, пытаясь изловить организаторов мятежей. Солдаты группы, в которой шел я, вздохнули с облегчением, лишь когда переправились на левый берег Днепра где-то в районе Черкасс.