Красные плащи

Беотархи с ужасом обнаружили, что казна пуста, а крестьянские хозяйства выжаты, словно гроздь винограда под прессом. Гружёные золотом ослы, столь успешно бравшие города противника, обратно не вернулись, в то же время военная добыча исчезла неизвестно куда, утекла, словно вода между пальцами, будто её и не было. Предельная экономия привела лишь к тому, что знаменитая фиванская конница, детище и гордость Эпаминонда, перестала существовать.

Суммы, вырученной Ксандром от продажи доспехов, оказалось достаточно, чтобы при деятельном участии Филиппа и Ксении устроить самый настоящий праздник.

Дочь Пелопида, кроме того, снабдила Леонику приданым, не остался в долгу перед новобрачными и македонский царевич. С тех пор как его старшие братья всё же расправились с узурпатором Птоломеем Алоритом и заняли трон Македонии — сначала Александр, а после его безвременной кончины Пердикка, — положение Филиппа явно улучшилось.

Новый царь сумел прекратить внутренние смуты, укрепить внешние границы, а деньги на содержание брата-заложника высылал бесперебойно и щедро, так, что тот мог оплачивать учёбу своих спутников и даже содержать для них лошадей.

Филипп был весел, от души желал счастья новобрачным. Смеялся над лаконскими шутками Леоники и любовался пышной бронзово-золотистой гривой её волос. Молодая спартиатка и в самом деле была на редкость хороша в сиянии своей природной красоты, удачно оттенённой праздничным убранством.

Правда, жизнерадостное настроение покинуло царевича, как только он вернулся в дом Эпаминонда. Озорные искорки в глазах угасли, уступив место выражению несвойственной ему грусти, а грудь время от времени невольно испускала глубокие вздохи.

Пармен тут же заметил состояние своего господина:

— Красивая женщина... Очень красивая, — вкрадчивым голосом заговорил он, улучив момент. — Дочь Пелопида сказала, что хочет стать жрицей в храме Асклепия, так стоит ли жалеть о ней? Ты ведь умеешь ценить красоту женщин, мой повелитель...

Взгляд Филиппа тут же стал острым:

— Я ценю красивых женщин... но ещё выше ценю умных, способных, образованных и преданных мужчин. Они нужны мне гораздо больше, чем красивые женщины. Запомни это, если хочешь служить мне, Пармен...

Оставшись один, царевич поднял ладони к своим пылающим щекам: «Отец Леоники... что же ты был за человек, если даже твоя тень безраздельно владеет Ксенией?»

Неожиданное решение старшей дочери Пелопида уйти в стены храма, чтобы посвятить всю жизнь медицине, поразило многих, в том числе и Леонику:

— Она не хочет мешать младшей сестре, Софии, — говорила молодая женщина Ксандру. — Но почему бы ей не выйти замуж за Филиппа? Царевич влюблён в неё, уж я-то вижу! Не могу представить, что такая красивая, умная и тонкая женщина, как Ксения, на всю жизнь откажется от радости любить и быть любимой — и это при её чуткой душе! Помню, как она рыдала, узнав о смерти моего отца — ну кто ещё мог бы так сочувствовать чужому горю?

Ксандр лишь вздохнул, навсегда оставляя Леонику при её мнении. Сам он был занят напряжённой работой днём и ночью, так как врач обязан поспешить к больному в любое время. Кроме того, нужно было самому готовить лекарства и собирать травы, а также вести записи, наблюдая за пациентами, и постоянно обобщать свой опыт — так учил Зенон.

Встречи с друзьями были небольшими тёплыми праздниками; иногда Ксандр заходил в дом Эпаминонда, иногда Филипп и Лаг сами заглядывали к нему. Царевич разгонял свою тоску в учёных беседах с Ксандром, а кроме того, он очень любил острый язычок Леоники, сравнивая его с лаконским мечом, хотя и побаивался её спартанской кухни.

— С такой похвально экономной женой наш врач, пожалуй, скоро переберётся в двухэтажный дом, — шутил Лаг по поводу кулинарных талантов лаконской красавицы.

Ксандр действительно всерьёз подумывал об этом, но вовсе не из-за мнимой бережливости Леоники; просто за два года добросовестной работы пришли известность и доверие, а главное, слабеющий Нестор уступил ему часть своих богатых пациентов. Как врача же его волновало состояние царевича Филиппа, бледневшего и худевшего с тех пор, как за Ксенией закрылись тяжёлые двери святилища; не было дня, чтобы сын и брат македонских царей не пришёл в храм, надеясь хотя бы издали увидеть прекрасную жрицу.

Мысленно подготовив себя к деликатному разговору, Ксандр выбрал время и посетил дом покойного беотарха. К своему удивлению, он увидел не бледную печальную тень, но прежнего, бодрого и энергичного Филиппа, полного знакомого боевого задора.

— О, Ксандр! Сам пришёл! А я как раз собрался послать за тобой.

— Рад видеть тебя в добром здравии... но что случилось?

— Я ждал денег из Македонии, но вот что привезли мне сегодня вместо серебра, — воскликнул Филипп, потрясая свёрнутым в трубку пергаментом. — Мой брат Пердикка, царь Македонии, доблестно пал в бою с иллирийцами! Теперь на престоле его сын и мой племянник, малолетний Аминта. Знаешь ли ты, что такое мальчик на троне в такой стране, как Македония? Это новые междоусобицы, кровь, вторжение алчных соседей... Ксандр, я решил оставить Фивы и бежать на родину, так как никто не посмеет оспаривать моё право быть опекуном при малолетнем властителе!

Предлагаю тебе уехать вместе со мной; я нуждаюсь в помощниках, не в простых исполнителях моей воли, но в единомышленниках, умных, образованных, верных, отважных, быстрых мыслью и делом. Мы прекратим междоусобицы, усилим власть, укрепим экономику, будем чеканить свои золотые и серебряные монеты — в горах Пангея есть золото, я знаю. Создадим армию, да такую, что самому Эпаминонду не пришлось бы краснеть за своих учеников! Дела важные и интересные ждут тебя; поговори с Леоникой, и завтра утром дай ответ. Учти: согласие должно означать также и готовность к побегу, медлить нельзя. Впрочем, какой побег? Мы просто уедем. Фиванскому правительству давно уже нет дела ни до нас, ни до событий в далёкой Македонии...

Поговорить с Леоникой? Конечно, хотя Ксандр заранее предвидел мнение спартанской аристократки, и не ошибся:

— Скажи, Филипп даст нам лошадей? Если да, то я опять отобью себе то, на чём сидят. Если нет, мне снова придётся тянуть тебя за руку. Так что вполне хватит одной, для тебя. Ручаюсь, что прибегу в Македонию раньше вас, кавалеристов!

— Ты самый прелестный пехотинец в мире, — поцеловал жену Ксандр. — Будем собираться?

Нехитрые приготовления в путь были закончены задолго до захода солнца.

— Проведём последний вечер в этом доме, — с лёгкой грустью сказал Ксандр, — всё же мы были счастливы здесь.

— Проведём вдвоём, — тряхнула пышной бронзой волос Леоника. — Выйди, я переоденусь. Хочу быть красивой сегодня. Для тебя.

Небольшой двор был превращён фантазией и руками спартиатки в поистине чудесный уголок: старые магнолии, камни, земля и цветы, объединённые замыслом в чудесную картину, способную снимать усталость и успокаивать душу.

Ксандр собрался было предаться умиротворяющему любованию, но тут его внимание привлёк шум за оградой — цокот копыт, гортанные возгласы... и сразу же вслед за ними — громкий стук в узкие ворота.

Открыв створки, он застыл в изумлении — что и говорить, не часто увидишь в Фивах подобное зрелище!

Напротив дома стоял роскошный паланкин, обтянутый блестящей серской тканью; рядом застыли одетые в богатые восточные наряды носильщики. Несколько всадников в лёгком защитном вооружении, на великолепных скакунах держали толпу зевак в почтительном отдалении.

— Ты ли Ксандр из Лаконии? — спросил крупный осанистый мужчина в длиннополом одеянии и, получив утвердительный ответ, важно изрёк: — Тира, повелительница Лампсака[150], дочь славного Фарнабаза, жалует к тебе!

Знакомое имя. Сколько раз он слышал его в доме Поликрата...

Слуги изогнулись в низком поклоне. Сановник откинул полог носилок, и оттуда, сверкнув драгоценными камнями, показалась изящная холёная рука, тут же нашедшая опору в услужливо подставленном локте. Глаза Ксандра вновь широко раскрылись, но не только от необычной красоты и изысканной роскоши наряда женщины, ступившей на пушистый ковёр, что лёг узкой алой лентой до самых ворот; нечто неуловимо-знакомое было во всём облике прекрасной, как Астарта, гостьи.

150

Лампсак — город в Малой Азии на подвластных Фарнабазу землях.