Фараон

— Я сделаю всё возможное; но уж вы, если сможете, бросайте курить. — Феррарио поднёс руку к берету, отдавая честь: — Для меня было почётно служить у вас, господин Авнер. — Он повернулся и ушёл.

Его бывший начальник следил взглядом за тем, как Феррарио удалялся шагами, отягощёнными армейскими ботинками, и думал, что итальянцы ухитряются оставаться элегантными даже в лохмотьях, затем опустил голову и уставился на окурок своей сигареты, который медленно тлел между пальцами.

Сара откинулась на спинку своего сиденья:

— Ты действительно решился бы на это? — спросила она, повернувшись к своему спутнику.

— Что?

— Убил бы меня, если бы я не открыла дверь.

— Думаю, что нет. Хотя бы потому, что у меня сломаны оба запястья: мне пришлось бы закусать тебя.

— Но у тебя на лице было выражение человека, который пошёл бы на это.

— Поэтому ты и открыла. Толк был.

— Как ты чувствуешь себя сейчас?

— Транквилизаторы оказывают своё действие: намного лучше. У тебя же довольно бледный вид. Что с тобой?

— Ничего. Я смертельно устала... Уилл?

— Да.

— О чём говорилось в последней части надписи на саркофаге Рас-Удаша?

— Говорилось вот что: «Кто бы ты ни был, если ты осквернишь эту могилу, у тебя будут переломаны кости, и да увидишь ты пролитую кровь тех, кого любишь».

— А почему ты не сказал мне этого?

— Не хотел волновать тебя: именно это и происходит со мной. Кости у меня переломаны и...

— А я и не волнуюсь, Уильям Блейк: здесь всего-навсего дело в совпадении.

— Именно. Это как раз то, что я чувствую.

Некоторое время они хранили молчание, потом Сара поинтересовалась:

— Это были самые последние слова?

— Нет, — изрёк Блейк. — Дальше говорилось: «И это заклинание обязательно будет иметь силу до тех пор, пока солнце не станет заходить на востоке».

Сара взглянула на него с некоторым беспокойством во взоре:

— То есть всегда. Вечное проклятие: солнце никогда не сядет на востоке.

— Не думай об этом, — утешил её Блейк, — это всего-навсего старый магический заговор. — Учёный замолчал, его одолела навалившаяся сонливость, но пока он смежал веки, то заметил, что свет зари, отразившийся в колпаке из плексигласа, начал отступать под натиском сумерек: он обернулся и увидел, как солнце медленно опускается за горизонт на востоке. «Фалькон» ещё не поднялся на свою высоту, но всё равно в этот момент его скорость превышала скорость вращения Земли в противоположном направлении.

Блейк посмотрел на Сару со странной улыбкой и молвил:

— Иногда это случается, — потом уронил голову на грудь и задремал.

Через час его разбудила болтанка самолёта, который попал в зону турбулентности, и Блейк повернулся к своей спутнице, чтобы осведомиться:

— Как дела?

Девушка была смертельно бледна и обливалась потом: археолог заметил на полу кабины пятно крови.

— О Господи! — ахнул Блейк. — Что случилось? Почему ты не разбудила меня?

— Это произошло, когда я открыла дверь... осколок прошил мне левое плечо.

— Боже мой! — воскликнул Блейк. — Какое несчастье, какое несчастье... Но почему ты не разбудила меня? Садись сюда, — попросил он, помогая ей подняться, — садись на моё сиденье. Мне нужно пространство, чтобы заняться твоей рукой и оказать тебе помощь. — Блейк никак не мог успокоиться и, хлопоча вокруг девушки, не переставал бормотать себе под нос: — Что за проклятие, что за проклятие...

С помощью пластыря он, как мог, зафиксировал себе запястья в неподвижном положении и, когда почувствовал, что более или менее скрепил их, вынул из кармана скальпель, разрезал рукав блузки Сары и медленно распустил кровоостанавливающий жгут, который она наложила себе, немного восстановив кровообращение побелевшей и опухшей руки. Блейк продезинфицировал рану, ввёл тампон из марли и наложил пластырь, отёр девушке лоб и настоял на том, чтобы она пила как можно больше.

Беглецы ещё долго летели в темноте на автопилоте, и учёный время от времени вытирал Саре лоб и лицо, смачивая губы апельсиновым соком, который он обнаружил в подсобном помещении самолёта.

В какой-то момент девушка посмотрела на него глазами, горящими от лихорадки.

— Есть такая вероятность, что я потеряю сознание, — с трудом выговорила она. — Я должна обучить тебя, как посылать сигнал с просьбой о помощи и как выброситься с парашютом. Боюсь, что у меня не хватит времени научить тебя приземляться на этом летательном аппарате...

— А как же ты?

— Ты поступишь разумно, если покинешь меня. Если ты потащишь за собой балласт, то тогда и у тебя не останется шансов.

— Не пойдёт, командир, — сказал Блейк, — я больше от тебя ни на шаг. Или мы оба, или никто.

— Какой же ты упрямец: ты же погубишь всё после того, что нам пришлось вынести, чтобы добраться сюда. — Сара нашла в себе силы пошутить: — Ты знаешь, что твоё поведение может рассматриваться как бунт?

— Я отдамся в руки правосудия, когда колеса коснутся земли. До тех пор я не сдвинусь с этого места.

Археолог вновь заставил её попить и всеми средствами поддерживал её в состоянии бодрствования, пока бортовые приборы не поймали сигнал диспетчера центра управления воздушным движением нью-йоркского аэропорта Ла Гуардиа.

— Похоже, мы добрались, — проговорила Сара еле слышным голосом. — Теперь слушай меня как следует: ты должен убедить вышку дать тебе разрешение на посадку и передать твоё сообщение властям. Я сделала всё, что могла: теперь твоя очередь довести дело до конца.

Капитан морской пехоты Мак-Бейн остановил автомобиль перед входом в Пентагон, и караульный провёл его в кабинет генерала Хукера.

— Господин генерал, — отрапортовал запыхавшийся офицер, — диспетчер управления полётами нью-йоркского аэропорта Ла Гуардиа связал нас с неизвестным летательным аппаратом, на борту которого имеются раненые, но который хочет передать сообщение сверхчрезвычайной важности. Полагаю, это что-то, связанное с войной и с террористической угрозой, с которой мы столкнулись. — Он протянул генералу папку, которую держал под мышкой.

Хукер принял досье и начал перелистывать его:

— Ещё один ясновидящий, или духовидец, или кто там ещё может быть?

— Действительно, господин генерал, эти люди знают, что нам угрожают террористы, но им неизвестно, какого рода эта угроза: они случайно проникли в память некоего компьютера через Интернет, увидели подозрительный файл и ухитрились открыть его. Люди поняли, что имеют дело с чрезвычайно изощрённой программой военного типа, и пришли к выводу, что это связано с угрозой, которая парализовала нашу систему отражения военного нападения.

Хукер поднял голову:

— Вы утверждаете, что им удалось то, на чём обломали зубы все наши системы разведки? Вам не кажется подозрительной вся эта история? Если то, что они рассказывают, является правдой, то каким образом им удалось взломать защиту такой мощной программы, как эти личности нашли код входа? Если они наши, то мы узнаем это, а если не наши, то с кем они?

— Господин генерал, я хочу, чтобы вы прошли в оперативный зал, куда я уже передал программу, подлежащую расшифровке, на огромный экран. Учтите, что если они по воле случая оказались правы, то до включения конечной процедуры осталось тринадцать часов.

Хукер закрыл досье, поднялся со своего кресла и последовал за капитаном Мак-Бейном по коридору, который вёл к залу управления.

— Кому принадлежал этот компьютер?

— Некоему Омару Хуссейни...

— Арабу? — встрепенулся Хукер.

— Американцу ливанского происхождения, профессору коптского языка в Институте Востока в Чикаго.

— А где он находится сейчас?

— Неизвестно. Я отдал распоряжение вести незаметное наблюдение за его домом.

— Незаметное? Если то, что вы мне говорите, является правдой, то необходимо выбить дверь и вскрыть проклятый персональный компьютер, который по сию пору водит нас за нос.